Расскажи мне, как ты.
Элеонор заерзала в кресле. Она почти смутилась. Свои чувства к Тому она давно признала и допускала их. Но аккуратно спрятала под «а ведь могло быть». С радостью она проводила раннее утро вместе с ним, наедине, до прихода помощников. Элеонор почти охватило отчаяние, когда она обнаружила, что стоило ему коснуться ее лица, как страстная волна желания охватила ее. Ей хотелось прижаться к его ладони, коснуться губами запястья, покрыть горячими поцелуями. От этого прикосновения, напоминающего эротическое, она мгновенно возбудилась. В том, как он вытер повидло с ее подбородка, было больше чувственности, чем в сексуальном акте, который она изображала с Полом каждое утро.
Утреннее свидание с Томом было радостным и невинным, никогда они не делали и не говорили ничего такого, что имело бы последствия. Только о деле. Но как он смотрит на нее, прямо в глаза, как просит рассказать о себе.
— Да я прекрасно. Просто замечательно.
— Правда? — тихо спросил Том. — А как жизнь дома?
Как с Полом?
Ее губы дрожали, когда она произнесла:
— Просто замечательно. Прекрасно. Спасибо. Он превосходный.
Так она отвечала ему каждый день. Они были солидной парой. Прочно стояли на ногах. Так, как и полагается известным в Лос-Анджелесе людям. Глава студии и банкир-инвестор. Независимые и суверенные. Моногамные. И очень подходили друг другу. В духе девяностых.
Но почему-то, сидя здесь и глядя на Тома Голдмана, она обнаружила, что ей трудно говорить. Невольно вспомнилась сегодняшняя сцена…
Первые лучи утренней зари начали робко пробиваться сквозь ароматную темноту сада, запахи гибискуса и жасмина разлились в холодном утреннем воздухе… Пять утра. Как обычно, они просыпались в этот час под тихие звуки классической музыки, запрограммированной накануне Полом.
Бах или Моцарт. Пол притянул ее к себе. Никаких распаляющих игр — их близость была словно часть обычного утреннего ритуала, вроде пробежки в половине шестого или стакана апельсинового сока с минеральной водой в шесть.
Но сегодня утром она отвернулась.
— Ну давай, в чем дело? — спросил он сонно, уткнувшись ей в плечо. — Не хочешь?
— Я просто устала.
Но правда была в том, что она не хотела. Не хотела сейчас. После того как Элеонора прочитала сценарий «Увидеть свет», весь пропитанный всепоглощающей страстью .и чистой любовью, она мечтала о Томе, и именно сегодня, именно в это утро, в его мягком полурассвете, что-то внутри нее взбунтовалось при мысли, что Пол может прикоснуться к ней.
— Ты же никогда не устаешь.
Она ненавидела этот тон, в котором слышалось обвинение.
— Ты просто забыла поставить себе кое-что вчера вечером? Предохраняющее?
Элеонор принялась отрицать:
— Нет. Я не забыла. Пол. Я…
— Не понимаю. Почему мы не можем заниматься любовью без этого? Я не понимаю, почему ты всегда настаиваешь на этом проклятом предохранении? — Он разозлился, его голос звучал холодно.
Слава Богу! Элеонор почувствовала, что его желание пропало.
— Ты говоришь, что хочешь детей, но время уходит. Мне совершенно не понятно, почему бы нам в конце концов не пожениться?
— Мы с тобой это уже обсуждали. Раньше, — сказала Элеонор, вдруг почувствовав себя совершенно беззащитной.
Она не любила, очень не любила говорить на эту тему и не хотела спорить с ним. — Просто еще не время.
— Так когда же наконец это время настанет? Когда тебе стукнет пятьдесят и нам придется брать ребенка на воспитание?
Пол откинул одеяло и начал одеваться. Длинное гибкое тело темным силуэтом выделялось на фоне бледного рассвета. Элеонор видела по его резким движениям, по самой позе, как сильно он злится.
— Так ты выйдешь за меня замуж?
Это было требование, не вопрос.
Она напряглась.
— Пока нет.
— Я не могу ждать вечно, Элеонор, — предупредил ее Пол, отправляясь в ванную. — Я хочу детей.
О, я тоже хочу, подумала она, продолжая лежать, закутавшись в простыню. Словно защищаясь. Я тоже хочу.
Дети. Ребенок, а может, двое детей или трое. Малыши с широко распахнутыми глазами, маленькими ручонками, дети, полные любви и страха, и эти чувства они не способны выразить словами. Она всегда хотела детей, уверенная, как все молодые красивые женщины, что жизнь пошлет мужа, желанного, достойного, такого, которому можно с радостью довериться, с которым можно зачать дитя не в спешке и не под давлением. «Когда-нибудь у меня родятся дети».
Сейчас Элеонор не сказала бы точно, когда впервые ощутила, что ее молодость прошла. Не могла она определить и время, когда начала волноваться. Может, в тот момент, когда ее осенило, что Том Голдман никогда дальше флирта с ней не пойдет? Его подружки сменяли одна другую, и каждая на пять, семь, десять лет моложе нее… От тинэйджеров до двадцатидвухлетних.
Именно тогда она приняла ухаживания самого завидного из всех холостяков, роившихся вокруг нее. Он приносил ей напитки на благотворительных балах, оттеснял от нее всех мужчин на приемах у Изабель Кендрик. Полу Халфину было тридцать девять. Красивый, богатый, образованный, обворожительный. С ним интересно говорить, если не требовать от беседы чего-то необычного. Он знал все, что полагается знать о Шекспире и Вивальди. Его фирма, довольно известная, участвовала в этом году в организации нескольких развлекательных мероприятий весьма высокого уровня. Элеонор исполнилось тридцать два. Они стали «прекрасной парой». Обладающей властью, вроде Билла и Хиллари, каждый из которых поднимался по своей собственной лестнице.
Элеонор считала Пола довольно милым. И в конце концов переехала к нему.
Поселившись у него в доме, Элеонор испытала большое облегчение. Впервые она почувствовала, как сильно давило ее одиночество прежде. Ей больше ничего не надо доказывать, не надо отвоевывать себе место в обществе, которое состоит большей частью из жен начальников, да и дамы заметно оттаяли по отношению к ней. Отныне было кому сопровождать Элеонор Маршалл на премьеры «Артемис», у нее появился замечательный, завидный партнер. Первые несколько месяцев совместной жизни они провели как на качелях, раздумывая, пожениться им или нет. Брак неизбежно должно был привести к детям. И их семья стала бы идеальной семьей Беверли-Хиллз.
Но она не могла на это пойти.
Именно дети останавливали ее. Дети, о которых она мечтала с тех пор, как сама была ребенком, укладывая куклу в кроватку, баюкая медвежат, леча их от самых невероятных болезней. Элеонор была единственным ребенком стареющих родителей и поэтому всегда воображала себя красивой молодой матерью с кучей деток. Когда она стала старше и начала всерьез задумываться об этом драгоценном даре человеческой жизни, она просто не могла понять, почему многие так легкомысленно относятся к своим детям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118
Элеонор заерзала в кресле. Она почти смутилась. Свои чувства к Тому она давно признала и допускала их. Но аккуратно спрятала под «а ведь могло быть». С радостью она проводила раннее утро вместе с ним, наедине, до прихода помощников. Элеонор почти охватило отчаяние, когда она обнаружила, что стоило ему коснуться ее лица, как страстная волна желания охватила ее. Ей хотелось прижаться к его ладони, коснуться губами запястья, покрыть горячими поцелуями. От этого прикосновения, напоминающего эротическое, она мгновенно возбудилась. В том, как он вытер повидло с ее подбородка, было больше чувственности, чем в сексуальном акте, который она изображала с Полом каждое утро.
Утреннее свидание с Томом было радостным и невинным, никогда они не делали и не говорили ничего такого, что имело бы последствия. Только о деле. Но как он смотрит на нее, прямо в глаза, как просит рассказать о себе.
— Да я прекрасно. Просто замечательно.
— Правда? — тихо спросил Том. — А как жизнь дома?
Как с Полом?
Ее губы дрожали, когда она произнесла:
— Просто замечательно. Прекрасно. Спасибо. Он превосходный.
Так она отвечала ему каждый день. Они были солидной парой. Прочно стояли на ногах. Так, как и полагается известным в Лос-Анджелесе людям. Глава студии и банкир-инвестор. Независимые и суверенные. Моногамные. И очень подходили друг другу. В духе девяностых.
Но почему-то, сидя здесь и глядя на Тома Голдмана, она обнаружила, что ей трудно говорить. Невольно вспомнилась сегодняшняя сцена…
Первые лучи утренней зари начали робко пробиваться сквозь ароматную темноту сада, запахи гибискуса и жасмина разлились в холодном утреннем воздухе… Пять утра. Как обычно, они просыпались в этот час под тихие звуки классической музыки, запрограммированной накануне Полом.
Бах или Моцарт. Пол притянул ее к себе. Никаких распаляющих игр — их близость была словно часть обычного утреннего ритуала, вроде пробежки в половине шестого или стакана апельсинового сока с минеральной водой в шесть.
Но сегодня утром она отвернулась.
— Ну давай, в чем дело? — спросил он сонно, уткнувшись ей в плечо. — Не хочешь?
— Я просто устала.
Но правда была в том, что она не хотела. Не хотела сейчас. После того как Элеонора прочитала сценарий «Увидеть свет», весь пропитанный всепоглощающей страстью .и чистой любовью, она мечтала о Томе, и именно сегодня, именно в это утро, в его мягком полурассвете, что-то внутри нее взбунтовалось при мысли, что Пол может прикоснуться к ней.
— Ты же никогда не устаешь.
Она ненавидела этот тон, в котором слышалось обвинение.
— Ты просто забыла поставить себе кое-что вчера вечером? Предохраняющее?
Элеонор принялась отрицать:
— Нет. Я не забыла. Пол. Я…
— Не понимаю. Почему мы не можем заниматься любовью без этого? Я не понимаю, почему ты всегда настаиваешь на этом проклятом предохранении? — Он разозлился, его голос звучал холодно.
Слава Богу! Элеонор почувствовала, что его желание пропало.
— Ты говоришь, что хочешь детей, но время уходит. Мне совершенно не понятно, почему бы нам в конце концов не пожениться?
— Мы с тобой это уже обсуждали. Раньше, — сказала Элеонор, вдруг почувствовав себя совершенно беззащитной.
Она не любила, очень не любила говорить на эту тему и не хотела спорить с ним. — Просто еще не время.
— Так когда же наконец это время настанет? Когда тебе стукнет пятьдесят и нам придется брать ребенка на воспитание?
Пол откинул одеяло и начал одеваться. Длинное гибкое тело темным силуэтом выделялось на фоне бледного рассвета. Элеонор видела по его резким движениям, по самой позе, как сильно он злится.
— Так ты выйдешь за меня замуж?
Это было требование, не вопрос.
Она напряглась.
— Пока нет.
— Я не могу ждать вечно, Элеонор, — предупредил ее Пол, отправляясь в ванную. — Я хочу детей.
О, я тоже хочу, подумала она, продолжая лежать, закутавшись в простыню. Словно защищаясь. Я тоже хочу.
Дети. Ребенок, а может, двое детей или трое. Малыши с широко распахнутыми глазами, маленькими ручонками, дети, полные любви и страха, и эти чувства они не способны выразить словами. Она всегда хотела детей, уверенная, как все молодые красивые женщины, что жизнь пошлет мужа, желанного, достойного, такого, которому можно с радостью довериться, с которым можно зачать дитя не в спешке и не под давлением. «Когда-нибудь у меня родятся дети».
Сейчас Элеонор не сказала бы точно, когда впервые ощутила, что ее молодость прошла. Не могла она определить и время, когда начала волноваться. Может, в тот момент, когда ее осенило, что Том Голдман никогда дальше флирта с ней не пойдет? Его подружки сменяли одна другую, и каждая на пять, семь, десять лет моложе нее… От тинэйджеров до двадцатидвухлетних.
Именно тогда она приняла ухаживания самого завидного из всех холостяков, роившихся вокруг нее. Он приносил ей напитки на благотворительных балах, оттеснял от нее всех мужчин на приемах у Изабель Кендрик. Полу Халфину было тридцать девять. Красивый, богатый, образованный, обворожительный. С ним интересно говорить, если не требовать от беседы чего-то необычного. Он знал все, что полагается знать о Шекспире и Вивальди. Его фирма, довольно известная, участвовала в этом году в организации нескольких развлекательных мероприятий весьма высокого уровня. Элеонор исполнилось тридцать два. Они стали «прекрасной парой». Обладающей властью, вроде Билла и Хиллари, каждый из которых поднимался по своей собственной лестнице.
Элеонор считала Пола довольно милым. И в конце концов переехала к нему.
Поселившись у него в доме, Элеонор испытала большое облегчение. Впервые она почувствовала, как сильно давило ее одиночество прежде. Ей больше ничего не надо доказывать, не надо отвоевывать себе место в обществе, которое состоит большей частью из жен начальников, да и дамы заметно оттаяли по отношению к ней. Отныне было кому сопровождать Элеонор Маршалл на премьеры «Артемис», у нее появился замечательный, завидный партнер. Первые несколько месяцев совместной жизни они провели как на качелях, раздумывая, пожениться им или нет. Брак неизбежно должно был привести к детям. И их семья стала бы идеальной семьей Беверли-Хиллз.
Но она не могла на это пойти.
Именно дети останавливали ее. Дети, о которых она мечтала с тех пор, как сама была ребенком, укладывая куклу в кроватку, баюкая медвежат, леча их от самых невероятных болезней. Элеонор была единственным ребенком стареющих родителей и поэтому всегда воображала себя красивой молодой матерью с кучей деток. Когда она стала старше и начала всерьез задумываться об этом драгоценном даре человеческой жизни, она просто не могла понять, почему многие так легкомысленно относятся к своим детям.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118