Он отстегнул ремень безопасности, но остался пристегнутым.
– Попрошу права! – повторил милиционер, отводя в сторону висевший на ремне мегафон.
Долькин хотел объясниться, но язык отнялся напрочь, изо рта шло шипение, будто Долькин испускал дух. При этом он бестолково лапал себя руками, – прав не было никаких.
Долькин ясно представил себя в кандалах, бредущим по Сибирскому тракту, и вдруг увидел в руках лейтенанта свои права. Откуда они взялись?!
– Долькин, чья это фамилия будет? Ваша?
Долькин хотел кивнуть, мол, моя фамилия, моя, но голову дернуло из стороны в сторону.
– Так вы не Долькин?!
Тут Долькину удался утвердительный кивок: мол, не Долькин!
– Ничего не понимаю! Да или нет? Вы немой? Или болгарин? У них «да», как у нас «нет», а «нет», как у вас «да»! Да? Нет? – Милиционер начал заговариваться. – Не ваши права, что ли?! А ну-ка попрошу паспорт! – Глаза лейтенанта налились бдительностью.
Долькин пальцами правой руки пытался вскрыть себе рот, а левая рука рыскала по карманам, за пазухой, под мышками, и вдруг паспорт нашелся между рубашкой и майкой! Долькин рванул паспорт и вместе с куском майки протянул постовому.
Инспектор, открыв паспорт, нахмурился:
– Это что такое?
Долькина обожгло: «Неужели паспорт не мой? Или майка не та?!» Но, подняв глаза, увидел в паспорте деньги! Он же занял у Сомова сто двадцать рублей! Черт попутал сунуть в паспорт! Тьфу ты! Милиционер решит, что хочу откупиться! Конечно, хочу, но от чего?
Лейтенант пересчитал деньги:
– Сто двадцать рублей?! Ваши?
И тут Долькин заговорил. Но лучше бы он молчал. Потому что неожиданно для себя повторил слова милиционера:
– Ваши!
– За что же вы мне, интересно знать, такие деньги предлагаете?! А ну отстегнуть ремень безопасности! Свой! Не соседний!
Так вот почему Долькин не мог выбраться из машины. Отстегнув свой ремень, он рванулся к милиционеру и затараторил от ужаса членораздельно:
– Товарищ милиционер! Я все расскажу! Того, чего вам надо, там нет! Гостинцы для одной тещи! У меня с этой тещей ни гу-гу! Клянусь здоровьем министра внутренних дел! Поверьте, товарищ сержант!
Долькин хотел польстить милиционеру, и учитывая, что тот лейтенант, решил назвать его чином повыше, но нечистая сила выпихнула слово «сержант».
– Я лейтенант! – обиделся инспектор.
– Ничего, ничего, будете сержантом! – продолжал рыть себе яму Долькин.
– А ну открыть багажник!
Долькин долго пыхтел над багажником, пытаясь открыть его ключом от квартиры.
– Давайте сюда! – милиционер отпер багажник и подозрительно уставился на гостинцы.
Сердцем чуя новые неприятности (черт знает, что за гостинцы), Долькин затараторил:
– Сейчас жуткие тещи пошли! Среди них попадаются наркоманки!
Милиционер достал из коробки пригоршню серого порошка, понюхал, лизнул. На зубах негромко заскрипело:
– Мак!.. Отличный мак! Пироги с маком…
Долькин рывком притянул милиционера к себе и зашептал в ухо:
– Пироги с марихуаной не пробовали? Да этот мак перегнать, – опиум такой, пальчики оближете! Мы напали на след банды по перевозке наркотиков!
– Молчать! – взорвался лейтенант. – Что вы из себя контрабандиста строите?!
Уж больно подозрительно зубы заговариваете! Что прячем в мешке? – он ткнул пальцем в полиэтиленового Вахтанга Кикабидзе.
– Ничего особенного… труп! – ляпнул Долькин и, вспомнив, как при этих словах Кислюков подмигнул, тупо замигал милиционеру.
– Ну и шуточки у вас! – Лейтенант правой рукой расстегнул кобуру, левую осторожно сунул в мешок и тут же выдернул. Ладонь была в крови.
Долькина крапивой хлестнуло по мозгам: «Влип! Выходит, помог раскрыть не чужое преступление, а собственное! Кто ж поверит, что везу труп, не зная его по имени-отчеству?!» Лейтенант, раздув ноздри, профессионально обнюхал ладонь:
– Баранина! Точно баранина! На шашлык!
Но Долькин продолжал выкручиваться:
– Товарищ лейтенант! Учтите, признался я сам!
– Вас никто не просил признаваться!
– Это и есть чистосердечное признание! Когда не просят, а ты признаешься!
Говорят, тогда меньше дают!
– Да если вам дать в два раза меньше, чем вы нагородили, – это пожизненная каторга!
– К а т о р г а!!!
Сердце опять ушло в пятки:
– Не имеете права! За то, что признался, нельзя на каторгу! У меня есть свидетели!
Действительно, как мухи на сахар, на скандал налипала толпа. Долькину, после обещанной каторги, терять было нечего. Он вырвал у милиционера мегафон и закричал в него:
– Товарищи! Я первый сказал про труп!..
Долькин пригнулся, услышав, как его голос мощно грянул над улицей.
Лейтенант попробовал отнять мегафон, но Долькин отпихнул его.
– Товарищи! Минуту внимания! – заполнял пространство левитановский голос Долькина.
– Разойдись! – побагровевший милиционер пускал петуха, но переорать человека с мегафоном не удавалось пока никому.
– Это сумасшедший! – надсаживался лейтенант. – Сейчас он признается, что царевича Алексея убил!
– Поклеп! – опустилось с небес. – Царевича Алексея пальцем не тронул! А ведь до сих пор неизвестно, кто убил царевича Алексея! Это упрек в сторону ваших органов, товарищ лейтенант!
Милиционер схватился за голову, крутанулся винтом и с воем бросился прочь. А Долькин, замирая от восторга, слушал густой бас, текущий из мегафона.
Хронический страх выходил через поры, как простуда после чая с малиной.
После долгих лет молчания, кивания головой Долькин будто впервые в жизни заговорил. С удовольствием тянул гласные, чеканил согласные.
И его слушали. Еще бы! Голос гремел! Вот она, долгожданная та минута, когда можно высказать все, что накопилось в душе! И Долькин рявкнул:
– «Москвич» сорок пять – двадцать шесть, остановитесь!
Он и сам не понял, почему в мегафон ушла эта фраза, но «Москвич» послушно затормозил. Выскочил лысый водитель и, нервничая, протянул права:
– Я что-то нарушил?
Долькин взял права. Открыл. Почитал. Обошел машину. Заглянул в салон. На заднем сиденье лежали три палки твердокопченой колбасы.
Долькин выпрямился и заявил в мегафон:
– Колбаса!
Водитель метнулся к машине и протянул Долькину одну палку.
– Разрешите ехать?
– Проезжайте!
«Москвич» упорхнул.
Долькин повертел в руках колбасу, проглотил слюну и опустил руку с колбасой вниз. Очевидно приняв колбасу за жезл гаишника, рядом затормозила зеленая «Волга». Из нее, тихонько ругаясь, вылез парень в кепке.
– Виноват, шеф! – сказал он и протянул права. Долькин открыл. Там лежала сложенная пополам десятка.
– Машина государственная? – спросил Долькин через мегафон.
Парень кивнул.
– А девицу провозим личную! Ай-яй-яй! – разнеслось над улицей.
Долькин сунул десятку в карман, права отдал и погрозил колбасой.
«Волга» исчезла.
С мегафоном в левой руке и с колбасой в правой Долькин почувствовал себя главнокомандующим улицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Попрошу права! – повторил милиционер, отводя в сторону висевший на ремне мегафон.
Долькин хотел объясниться, но язык отнялся напрочь, изо рта шло шипение, будто Долькин испускал дух. При этом он бестолково лапал себя руками, – прав не было никаких.
Долькин ясно представил себя в кандалах, бредущим по Сибирскому тракту, и вдруг увидел в руках лейтенанта свои права. Откуда они взялись?!
– Долькин, чья это фамилия будет? Ваша?
Долькин хотел кивнуть, мол, моя фамилия, моя, но голову дернуло из стороны в сторону.
– Так вы не Долькин?!
Тут Долькину удался утвердительный кивок: мол, не Долькин!
– Ничего не понимаю! Да или нет? Вы немой? Или болгарин? У них «да», как у нас «нет», а «нет», как у вас «да»! Да? Нет? – Милиционер начал заговариваться. – Не ваши права, что ли?! А ну-ка попрошу паспорт! – Глаза лейтенанта налились бдительностью.
Долькин пальцами правой руки пытался вскрыть себе рот, а левая рука рыскала по карманам, за пазухой, под мышками, и вдруг паспорт нашелся между рубашкой и майкой! Долькин рванул паспорт и вместе с куском майки протянул постовому.
Инспектор, открыв паспорт, нахмурился:
– Это что такое?
Долькина обожгло: «Неужели паспорт не мой? Или майка не та?!» Но, подняв глаза, увидел в паспорте деньги! Он же занял у Сомова сто двадцать рублей! Черт попутал сунуть в паспорт! Тьфу ты! Милиционер решит, что хочу откупиться! Конечно, хочу, но от чего?
Лейтенант пересчитал деньги:
– Сто двадцать рублей?! Ваши?
И тут Долькин заговорил. Но лучше бы он молчал. Потому что неожиданно для себя повторил слова милиционера:
– Ваши!
– За что же вы мне, интересно знать, такие деньги предлагаете?! А ну отстегнуть ремень безопасности! Свой! Не соседний!
Так вот почему Долькин не мог выбраться из машины. Отстегнув свой ремень, он рванулся к милиционеру и затараторил от ужаса членораздельно:
– Товарищ милиционер! Я все расскажу! Того, чего вам надо, там нет! Гостинцы для одной тещи! У меня с этой тещей ни гу-гу! Клянусь здоровьем министра внутренних дел! Поверьте, товарищ сержант!
Долькин хотел польстить милиционеру, и учитывая, что тот лейтенант, решил назвать его чином повыше, но нечистая сила выпихнула слово «сержант».
– Я лейтенант! – обиделся инспектор.
– Ничего, ничего, будете сержантом! – продолжал рыть себе яму Долькин.
– А ну открыть багажник!
Долькин долго пыхтел над багажником, пытаясь открыть его ключом от квартиры.
– Давайте сюда! – милиционер отпер багажник и подозрительно уставился на гостинцы.
Сердцем чуя новые неприятности (черт знает, что за гостинцы), Долькин затараторил:
– Сейчас жуткие тещи пошли! Среди них попадаются наркоманки!
Милиционер достал из коробки пригоршню серого порошка, понюхал, лизнул. На зубах негромко заскрипело:
– Мак!.. Отличный мак! Пироги с маком…
Долькин рывком притянул милиционера к себе и зашептал в ухо:
– Пироги с марихуаной не пробовали? Да этот мак перегнать, – опиум такой, пальчики оближете! Мы напали на след банды по перевозке наркотиков!
– Молчать! – взорвался лейтенант. – Что вы из себя контрабандиста строите?!
Уж больно подозрительно зубы заговариваете! Что прячем в мешке? – он ткнул пальцем в полиэтиленового Вахтанга Кикабидзе.
– Ничего особенного… труп! – ляпнул Долькин и, вспомнив, как при этих словах Кислюков подмигнул, тупо замигал милиционеру.
– Ну и шуточки у вас! – Лейтенант правой рукой расстегнул кобуру, левую осторожно сунул в мешок и тут же выдернул. Ладонь была в крови.
Долькина крапивой хлестнуло по мозгам: «Влип! Выходит, помог раскрыть не чужое преступление, а собственное! Кто ж поверит, что везу труп, не зная его по имени-отчеству?!» Лейтенант, раздув ноздри, профессионально обнюхал ладонь:
– Баранина! Точно баранина! На шашлык!
Но Долькин продолжал выкручиваться:
– Товарищ лейтенант! Учтите, признался я сам!
– Вас никто не просил признаваться!
– Это и есть чистосердечное признание! Когда не просят, а ты признаешься!
Говорят, тогда меньше дают!
– Да если вам дать в два раза меньше, чем вы нагородили, – это пожизненная каторга!
– К а т о р г а!!!
Сердце опять ушло в пятки:
– Не имеете права! За то, что признался, нельзя на каторгу! У меня есть свидетели!
Действительно, как мухи на сахар, на скандал налипала толпа. Долькину, после обещанной каторги, терять было нечего. Он вырвал у милиционера мегафон и закричал в него:
– Товарищи! Я первый сказал про труп!..
Долькин пригнулся, услышав, как его голос мощно грянул над улицей.
Лейтенант попробовал отнять мегафон, но Долькин отпихнул его.
– Товарищи! Минуту внимания! – заполнял пространство левитановский голос Долькина.
– Разойдись! – побагровевший милиционер пускал петуха, но переорать человека с мегафоном не удавалось пока никому.
– Это сумасшедший! – надсаживался лейтенант. – Сейчас он признается, что царевича Алексея убил!
– Поклеп! – опустилось с небес. – Царевича Алексея пальцем не тронул! А ведь до сих пор неизвестно, кто убил царевича Алексея! Это упрек в сторону ваших органов, товарищ лейтенант!
Милиционер схватился за голову, крутанулся винтом и с воем бросился прочь. А Долькин, замирая от восторга, слушал густой бас, текущий из мегафона.
Хронический страх выходил через поры, как простуда после чая с малиной.
После долгих лет молчания, кивания головой Долькин будто впервые в жизни заговорил. С удовольствием тянул гласные, чеканил согласные.
И его слушали. Еще бы! Голос гремел! Вот она, долгожданная та минута, когда можно высказать все, что накопилось в душе! И Долькин рявкнул:
– «Москвич» сорок пять – двадцать шесть, остановитесь!
Он и сам не понял, почему в мегафон ушла эта фраза, но «Москвич» послушно затормозил. Выскочил лысый водитель и, нервничая, протянул права:
– Я что-то нарушил?
Долькин взял права. Открыл. Почитал. Обошел машину. Заглянул в салон. На заднем сиденье лежали три палки твердокопченой колбасы.
Долькин выпрямился и заявил в мегафон:
– Колбаса!
Водитель метнулся к машине и протянул Долькину одну палку.
– Разрешите ехать?
– Проезжайте!
«Москвич» упорхнул.
Долькин повертел в руках колбасу, проглотил слюну и опустил руку с колбасой вниз. Очевидно приняв колбасу за жезл гаишника, рядом затормозила зеленая «Волга». Из нее, тихонько ругаясь, вылез парень в кепке.
– Виноват, шеф! – сказал он и протянул права. Долькин открыл. Там лежала сложенная пополам десятка.
– Машина государственная? – спросил Долькин через мегафон.
Парень кивнул.
– А девицу провозим личную! Ай-яй-яй! – разнеслось над улицей.
Долькин сунул десятку в карман, права отдал и погрозил колбасой.
«Волга» исчезла.
С мегафоном в левой руке и с колбасой в правой Долькин почувствовал себя главнокомандующим улицей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26