— А что ты теперь говоришь, когда возвращаешься красная как рак?
— А! — ответила Манька, сияя. — Говорю, что меня стукнули. Что у меня климактерические приливы. Она меня еще больше за это любит! Сочувствует, что так рано! Может быть, и мне надо было бы доставить удовольствие моей знакомой: разрыдаться, начать жаловаться, стонать, — ей было бы так приятно, что не ее муж сделал ребенка Йоле. Куда мне — умом не вышла. Теперь вместо сочувствующей приятельницы у меня появился враг. Мне бы следовало подольше пожить у Маньки — многому бы научилась.
ВСЕ ОНИ ОДИНАКОВЫ
В редакции меня окликнул главный:
— Пани Юдита, зайдите на минутку!
Я перепугалась до смерти. Оказалось, он решил предложить мне перейти на ставку.
— Предпочитаю хвалить день по вечеру, — сказал он, — однако, бесспорно, с тех пор, как вы у нас работаете, стало приходить больше благодарственных писем, адресованных именно вам. Взгляните! — и театральным жестом обвел горы корреспонденции, наваленной на письменном столе.
У меня подкосилось ноги. Я узнала голубой конверт в стопке еще не разобранных писем. Голубой нажаловался — как пить дать. Не нужна мне никакая ставка! Не хочу. Я живу в деревне и не могу каждый день ездить в Варшаву. К тому же шеф меня выгонит, как только прочитает письмо от Голубого. Мужчины коварны! Нет чтобы написать прямо мне или вообще перестать закидывать редакцию посланиями, этот бездельник (у кого же еще в этой стране есть время переписываться!) нашел себе развлечение!
Я промямлила, что не хочу на ставку, что изменились семейные обстоятельства, лучше продолжать работать внештатно… бормотала что-то и бормотала.
— Ну, как хотите, но… — И тут он взял в руки голубой конверт.
Господи, за что ты меня?
— Вот, пожалуйста. — Главный вынул голубой листок. О Боже, сделай что-нибудь!
— Дорогая пани Юдита… это как раз то, к чему я стремлюсь — покончить с нашей анонимностью, вам это замечательно удалось, хотя, как я уже сказал, предпочитаю хвалить день по вечеру. — Шеф сложил листок, засунул в конверт и протянул мне с грудой остальных писем. — Вот, пожалуй, и все. Мы еще подумаем насчет вашей кандидатуры… Может, вам поручить еще что-нибудь? Не напишете ли вы что-нибудь о сексе? — Его глаза вспыхнули маниакальным огнем.
О сексе я могла бы написать, что он совершенно не нужен, чрезмерно разрекламирован, я знала по собственному опыту, что без этого можно прожить.
— Да, что-нибудь о сексе, — главный уткнулся в разворот “Хастлера”. — Сейчас это очень модно! Ну что ж, давайте договоримся на будущую неделю — что-нибудь покруче, пикантное, яркое, что может заинтересовать читателей!
Скорее читательниц, ведь мы — женский журнал, и, разумеется, я должна буду заинтересовать Голубого. Я прижала к сердцу все те письма, которые не успел прочитать шеф. Надо идти, немедленно.
— Будет сделано, не сомневайтесь, — выдавила я.
— Очень хорошо, замечательно, именно на это я и рассчитывал, — обрадовался главный, не замечая, как я буквально на карачках отползаю к двери. — Итак, на среду! Что-нибудь, что заденет читателей за живое, вызовет негодование!
Я сама была переполнена негодованием. Почему все уверены, что мир стоит на сексе?
* * *
На этот раз в электричке не было толчеи. Я уселась прямо под табличкой “Безбилетным пассажиром считается пассажир, не имеющий билета”…
Воздух пах весной. Две пожилые женщины уселись напротив меня. Очень пожилые. Вместе им, должно быть, было лет двести. Шляпка, шапочка, отороченная мехом, перчатки с кружевцем. Одна склонилась к другой, но поскольку обе глуховаты, я фиксировала каждое слово.
— Ты знаешь, что она к парикмахеру ходит? — сказала Шляпка. — И не только прическу там делает, понимаешь?
— А что?
— Она красится! — возмутилась Шляпка.
— Да-да! — Шапочка покачалась из стороны в сторону. — С прошлого года с ней что-то… — Рука в перчатке повисла в воздухе.
— И не только красится, она еще и глаза подводит!
— Да ты что!
— Да! — Даже стук колес не мог заглушить ликующих ноток в голосе Шляпки. — Своими глазами видела!
— Где же?
— В центре красоты и здоровья в Пруткове, как тебе это нравится?
— А ты что там делала? — Шапочка казалась удивленной.
— Ну, знаешь! — Шляпка обиженно отвернулась к окну.
Обе помолчали.
— Она красит ресницы и брови, — вернулась через минуту к прерванной теме Шляпка. — В ее-то годы! Она же…
— На два или три года младше тебя, — заметила Шапочка писклявым голосом.
— Вот именно!
— И в этом возрасте ей нужен мужик? Куда это годится?
— Они вместе ездят!
Я разделяла ее возмущение. Ездить куда-то с мужчиной, пусть даже столетним, — страшное дело. Заслуживающее порицания. Непростительное.
— В этом году они были на Тенерифе! — захлебнулась от негодования Шляпка. — Представляешь! На ту пенсию, что она получает по мужу?
О, это уже приятнее. Мне бы тоже хотелось иметь пенсию по утрате кормильца. И ездить на Канары с другим мужчиной.
— Вот именно, — грустно подтвердила Шапочка. — Вот именно… Катается себе по свету на старости лет… — В ее голосе было столько тоски.
Вывод напрашивался сам: если столетняя дама следит за собой, мне тоже следует. Завтра же начну! Шляпка и Шапочка замолкли. Я открыла голубой конверт.
Дорогая пани Юдита!
Простите меня за дерзость, но Ваше невежество достигло апогея. Это не Юнг, а Эрика Янг, первый из них был мужчиной, а второй является женщиной. Книга, на которую Вы опрометчиво ссылаетесь, посвящена совершенно, ну абсолютно, другой теме.
Не может быть! Я ведь ясно ему написала недели две назад, чтобы он почитал Юнга, если хочет со мной обсуждать психологические проблемы. Потому что мне трудно опускаться до уровня профанов. Уля мне говорила о Юнге… Имени не называла. Вот дьявол!
Судя по манере, в какой Вы меня постоянно оскорбляете, я имею дело с феминисткой, женщиной, не сумевшей себя реализовать, не вылезающей из брюк, которая может только завидовать женственности женственных женщин, сама же не заботится ни о своих взглядах, ни о своей внешности. Может быть, я не прав?
Ну-у! Совсем обнаглел! Уж я с тобой разделаюсь, Голубой!
Дверь была распахнута настежь. Замок на калитке висел. С улицы было видно, что стол заставлен немытой посудой. Борис носился возле забора. Грабли валялись у двери. Окаянный пес! Кидался на дверь, пока она не открылась! Неужели я хотела здесь жить?
Раскланялась с соседкой-старушкой, которая в нашей деревне разводит кур. Она остановила меня у калитки и спросила, не надо ли мне яиц. Конечно, надо! Видимо, я стала своей, потому что до сих пор у нее ничего для меня не было. Только для постоянных клиентов, а может, куры плохо неслись. Значит, я уже здешняя.
* * *
Метек оказался кошечкой. Манька наверняка знала об этом с самого начала!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54