Всполохи. Багровые всполохи перед глазами. Он зажмурился. Это демоны снова одолевают его. Ничего, он хорошо изучил все их уловки. Его так просто не возьмешь.
Все зло мира ополчилось против него. Оно принимает самые разные обличья, опутывает по рукам и ногам, пытается сбить с толку. Похитило у него его светлого жавороночка и норовит замести следы. Водит по кругу, как леший в лесу.
Подослали к нему эту дьяволицу со станции. Прикинулась агнцем Божьим, а сама косит на него карим глазом. Весело так. Не подозревала, что он сердцем видит.
— Ты чево, парень, грустный такой? Пойдем, приласкаю тебя, все и забудется.
И ручкой своей тоненькой его за руку взяла. Он и вправду чуть не забыл обо всем, когда она обхватила его своими горячими ногами. Стонала, извивалась под ним, змея подколодная. Он тогда не скоро опомнился.
Ничего она ему не сказала, хотя он видел — знает, все знает. Так он и не узнал, где прячут от него его лапушку, даже когда стиснул пальцами ее горло. Только захрипела, глаза закатила, дернулась пару раз и обмякла. А он все спрашивал, спрашивал, сжимал пальцы и спрашивал.
Тишина. Багровые всполохи перед глазами.
Маша толкнула калитку и вошла. В глубине участка за стройными рядами грядок блекло зеленел потрескавшейся краской маленький деревянный домик с верандой. Под ногами закрутилась, завиляла хвостиком маленькая мохнатая собачка.
— Привет, Ганнибал! — Маша нагнулась и потрепала песика по белому шелковистому уху. — Веди к хозяину.
Ганнибал дружелюбно мигнул черными блестящими пуговками глаз и неторопливо затрусил к дому.
На крыльце показалась крошечная женщина в фартучке и с полотенцем в руках. Круглое лицо в уютных морщинках, пучок седых волос на затылке, полная фигура. Она вся состояла из окружностей. Ни одного острого угла.
— Софья Николаевна, это я, Маша.
— А я-то думаю, кто это к нам пришел? — близоруко щурясь, проговорила Софья Николаевна. — Опять очки засунула куда-то. Заходи, Маша. У нас как раз самовар подоспел.
— Самова-а-ар? По какому случаю такая экзотика?
— Мой с утра затеял ступеньку чинить. Я с нее уже несколько раз падала. В последний раз чуть ногу не сломала. Целую доску извел. Не знаю, выйдет ли ступенька, но щепочки получились очень милые. Не пропадать же им. — Софья Николаевна улыбнулась. Это у нее вышло очень симпатично, озорно и лукаво, как всегда, когда она рассказывала о подвигах своего мужа. — Петя! — позвала она. — Иди скорей. У нас гости.
Из-за дома показался высокий поджарый мужчина со стриженными ежиком седыми волосами. В одной руке он нес пилу, в другой — обрезок доски. Его крупное волевое лицо раскраснелось, челюсть воинственно выехала вперед. Он составлял немыслимый контраст со своей женой, которая, лишь поднявшись на цыпочки, доставала ему до подмышки.
— А-а, Маша. Ты очень кстати. Сейчас Сонечка будет потчевать нас чаем из самовара и ватрушками собственного изготовления.
— Да я ненадолго.
— И не вздумай отказываться. Сейчас только прикину. — Он опустился на колени и принялся прилаживать доску. — Моя третья попытка. Если и эта мимо, пойду на поклон к Степану.
Доска подошла идеально.
— Ну вот, кажется, челом бить не придется. — Он встал, отряхивая руки, и гордо посмотрел на женщин. — Не наступайте только. Потом прибью.
Софья Николаевна уже хлопотала у стола.
— Садись, Машенька. Вот сюда. А ты, Петя, умойся пока. По веранде плыл сладковатый ванильный запах свежей выпечки. Маша с наслаждением втянула в себя воздух.
— Как пахнет! Чудо! Вы просто волшебница, Софья Николаевна.
— Станешь тут волшебницей, с таким-то мужем. Знаешь, сколько надо у плиты простоять, чтобы прокормить его?
— Я себе представляю.
— Не представляешь. Вот выйдешь замуж, тогда поймешь. А скоро ли?
— Замуж? Не думаю. Рано еще.
Софья Николаевна, прищурившись, всплеснула руками.
— Рано? Замуж никогда не рано и не поздно, если встретишь подходящего человека. Я вот за Петю в восемнадцать лет вышла. И с-тех пор ни разу не расставались.
— Ни разу?
— Ни одного. Вся жизнь как один день. — Она прикрыла глаза. На губах блуждала мечтательная улыбка. — Я, как ты, ничего не умела. Трудно было поначалу, да вот, видишь, научилась. Хочешь, и тебя готовить научу?
— Конечно, хочу. Но только я вся в маму, кулинарка аховая.
Тут вошел Петр Алексеевич. Чай был изумительный, приправленный дымком, ватрушки и того лучше. Самовар важно восседал на столе, поблескивая золотыми боками. Разговор тек неспешно. Тикали часы на стене.
Вот оно, истинное счастье, подумала, глядя на них, Маша. Вся жизнь как один день.
— Как твой помещик? — спросил Петр Алексеевич, прихлебывая чай.
— Строится. Я его самого не видела с того раза. Но работа кипит. Флигель уже готов. Начали фасад кирпичом выкладывать. Красиво.
— Уже? Вот это темпы! — удивился Петр Алексеевич. — Они что, и по ночам работают?
— Наверное. Петр Алексеевич, вы не забыли про мою просьбу?
— Не забыл и даже нашел кое-что. Негусто, но, как говорится, чем богаты.
Он скрылся в комнате и вскоре вернулся с небольшой коробкой в руках.
— Почитай на досуге. Тебе будет интересно. Когда мы с Сонечкой только-только сюда приехали, здесь старушка одна жила. Помнишь, Сонечка, Марфу Тихоновну?
— Еще бы! — отозвалась та. — Мы у нее комнату снимали. Замечательная была старушка, чистюля, умница, столько всего помнила. А лет ей тогда было уже за девяносто.
— То-то, что помнила, — проворчал Петр Алексеевич. — А я, молодой дурак, даром что учитель истории, слушал ее вполуха. Думал, что история это где-то там, далеко, а она тут ведь, под боком. Да и умерла она вскоре. Остались только эти письма. Она у Апрелевых в имении работала, в господском доме. Как они к ней попали, ума не приложу.
Маша заглянула в коробку. Стопка пожелтевших бумаг, исписанных выцветшими чернилами. Люди, которые писали это, давно уже истлели в могиле. О чем поведают ей эти письма, свидетели давних событий? Какие мысли и чувства доверяли бумаге их авторы? Ей вдруг захотелось поскорее уйти, унести их с собой и читать, читать, читать.
Петр Алексеевич будто угадал ее мысли.
— Что, не терпится? Забирай. Только поосторожнее с ними.
— Не беспокойтесь, Петр Алексеевич. Я их скоро верну.
— Не надо. Это мой тебе подарок. Сама все поймешь, как прочтешь. — Он задумчиво покачал головой. — Странные вещи происходят иногда в этой жизни.
Мышцы затрепетали, напряглись, вот-вот лопнут. Вадим в последний раз свел ручки тренажера и в изнеможении откинулся назад. По спине побежали струйки пота. Кровь забилась, запульсировала в висках. Еще один подход, и тренировку на сегодня можно считать законченной.
Он приезжал сюда каждое утро в те неповторимые часы, когда воздух еще чист и прозрачен и город только-только пробуждается в преддверии нового суматошного дня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38