А еще Дороти сказала, что ей кажется, я вполне могу подружиться с мистером Споффардом и особенно с его матушкой, с которой у меня много общего, но если я когда-нибудь столкнусь с мисс Чэпмен, то потерплю поражение, потому что Дороти видела мисс Чэпмен за ланчем, и Дороти говорит, что мисс Чэпмен из тех женщин, которые надевают рубашку с галстуком всегда, а не только для катания верхом. И Дороти сказала, что на мысль о мороженщике ее навел взгляд, которым ее одарила мисс Чэпмен. Про мистера Споффарда Дороти сказала, что с его мозгами можно только монетки совать в электрическое пианино, но я решила, что на такое и отвечать не стоит. А теперь нам пора собирать вещи, потому что в Мюнихе мы сходим — нам же надо осмотреть весь тамошний «кунст».
19 мая
Вчера мистер Споффард и мы с Дороти сошли с поезда в Мюнихе, для того чтобы осмотреть кунст, только Мюнихом его можно было называть в поезде, а когда сходишь с поезда, оказывается, что это Мюнхен. Там сразу становится понятно, что в Мюнхене очень много кунста, потому что слово «кунст» большими буквами написано повсюду, и даже в будке чистильщика обязательно есть кунст.
Мистер Споффард сказал, что в Мюнхене нам обязательно надо пойти в театр, там в театре тоже много кунста. Мы просмотрели афиши всех театров, в чем нам помог весьма образованный портье в гостинице, который нам все прочел и объяснил, потому что мы ни слова разобрать не могли. Похоже, во всем Мюнхене дают «Кики», и я сказала, пойдемте посмотрим «Кики», ведь в Нью-Йорке мы смотрели «Ленор Ульрик», поэтому мы поймем, что там происходит, даже если они не будут говорить по-английски. И мы пошли в Кунсттеатр. Похоже, в Мюнхене одни немцы, и в фойе Кунсттеатра было полным-полно немцев, они все пили пиво и ели сардельки с луком и чесноком и крутые яйца. Там так воняло, что мне даже пришлось спросить мистера Споффарда, в тот ли театр мы пришли. Но мистер Споффард, кажется, решил, что в фойе Кунсттеатра пахнет точно так же, как во всем Мюнхене. Тут Дороти говорит: «Можете сколько угодно говорить, что у немцев полно кунста, но, по-моему, у них полно деликатессенов».
Потом мы вошли в зал Кунсттеатра, но там пахло еще хуже, чем в фойе. Выглядит там все так, будто стены обклеили требухой и позолотили. Только самой позолоты под толстенным слоем пыли не видно. Дороти посмотрела по сторонам и говорит: «Если это и есть „кунст“, то центр мирового искусства находится в Юнион-Хилл, Нью-Джерси».
Тут стали играть «Кики», но, кажется, это не та «Кики», которую дают у нас в Америке, потому что это оказалась история про семью каких-то здоровенных немцев, которые все время друг другу лезли под руку. Потому что немцы такие здоровые, что когда на сцене оказывалось их человека два-три, они просто разойтись друг с другом не могут. А потом Дороти начала беседовать с каким-то немецким джентльменом, который сидел за ее спиной и, как ей показалось, аплодировал. Но оказалось, что он разбивал о спинку ее кресла крутые яйца. По-английски он говорил с акцентом, наверное, с немецким. Дороти спросила его, появилась ли на сцене Кики. Он сказал, что нет, а еще сказал, что играет ее замечательная немецкая актриса, приехавшая прямо из Берлина, и нам обязательно надо ее дождаться, даже если мы ни слова не понимаем. Наконец она вышла. Собственно, мы догадались, что это она, потому что немецкий джентльмен ткнул Дороти в спину сарделькой. Мы на нее посмотрели-посмотрели, и Дороти говорит: «Если бабушка Шумана Хайнке жива, то, наверное, это она и есть». Так что дальше мы «Кики» смотреть не стали, Дороти сказала: пока она не узнает наверняка, насколько прочно это здание, она рисковать жизнью не будет — ведь Кики в последнем акте должна падать в обморок. А еще Дороти сказала, что если здание такое же древнее, как этот запах, когда Кики рухнет на пол, может случиться обвал. Даже мистер Споффард был немного разочарован и сказал, что он стопроцентный американец, и пусть эти немцы знают, что с нами, американцами, шутки плохи.
20 мая
Сегодня мистер Споффард собирается повести меня по мюнхенским музеям, в которых полным-полно кунста, а Дороти заявила, что вчера вечером она понесла наказание за все свои грехи и теперь собирается начать жизнь заново и пойдет с немецким джентльменом в место под названием «Хафбрау» — это самая большая в мире пивная. Так что, сказала Дороти, я могу наслаждаться кунстом, а она уж насладится пивом. Нет, Дороти никогда не стать утонченной натурой!
21 мая
Мистер Споффард, Дороти и я снова в поезде, и мы едем в Вену. Мы с мистером Споффардом провели целый день в мюнхенских музеях, но мне даже вспоминать об этом не хочется. Когда со мной случается что-нибудь ужасное, я вспоминаю «Христианскую науку» и стараюсь об этом просто не думать, просто считаю, что этого не было. Хотя ноги болят страшно. Даже у Дороти в Мюнхене был нелегкий день, потому что ее немецкий приятель, которого зовут Рудольф, зашел за ней в одиннадцать часов и предложил позавтракать. Дороти сказала, что уже завтракала. А ее приятель сказал, что у него первый завтрак тоже был, а теперь настало время второго. И он повел Дороти в «Хафбрау», где все в одиннадцать часов едят сардельки, соленые крендельки и пьют пиво. Они поели сарделек и попили пиво, и он хотел прокатить ее по городу, но они проехали всего несколько кварталов, и настало время ланча. Они съели ланч, а потом он купил ей коробку шоколадных конфет с ликером и повел ее в театр на утреннее представление. После первого акта Рудольф проголодался, и они пошли в фойе, там ели сандвичи и пили пиво. Дороти представление не очень понравилось, и после второго акта Рудольф предложил уйти, тем более что все равно подошло время чая. Они как следует попили чаю, и Рудольф пригласил ее поужинать, а Дороти была настолько потрясена, что просто не могла сказать «нет». После ужина они отправились в пивзал и пили пиво с солеными крендельками. Тут Дороти засобиралась и попросила его проводить ее до гостиницы. Рудольф сказал, да, конечно, только сначала надо заглянуть куда-нибудь перекусить. Так что сегодня Дороти чувствует себя совершенно разбитой, как и я, только Дороти не имеет никакого представления о «Христианской науке» и поэтому может только страдать.
Только, несмотря на всю «Христианскую науку», я очень волнуюсь насчет Вены. Потому что в Вене мистер Эйсман, и я не представляю, как мне удастся проводить довольно много времени с мистером Эйсманом и столько же с мистером Споффардом так, чтобы они друг с другом не встретились. Пожалуй, мистер Споффард не сможет понять, почему мистер Эйсман тратит столько денег на расширение моего кругозора. А Дороти еще расстраивает меня разгрворами о мисс Чэпмен. Она все твердит, что когда мисс Чэпмен увидит нас с мистером Споффардом вместе, то наверняка телеграммой вызовет семейного психиатра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
19 мая
Вчера мистер Споффард и мы с Дороти сошли с поезда в Мюнихе, для того чтобы осмотреть кунст, только Мюнихом его можно было называть в поезде, а когда сходишь с поезда, оказывается, что это Мюнхен. Там сразу становится понятно, что в Мюнхене очень много кунста, потому что слово «кунст» большими буквами написано повсюду, и даже в будке чистильщика обязательно есть кунст.
Мистер Споффард сказал, что в Мюнхене нам обязательно надо пойти в театр, там в театре тоже много кунста. Мы просмотрели афиши всех театров, в чем нам помог весьма образованный портье в гостинице, который нам все прочел и объяснил, потому что мы ни слова разобрать не могли. Похоже, во всем Мюнхене дают «Кики», и я сказала, пойдемте посмотрим «Кики», ведь в Нью-Йорке мы смотрели «Ленор Ульрик», поэтому мы поймем, что там происходит, даже если они не будут говорить по-английски. И мы пошли в Кунсттеатр. Похоже, в Мюнхене одни немцы, и в фойе Кунсттеатра было полным-полно немцев, они все пили пиво и ели сардельки с луком и чесноком и крутые яйца. Там так воняло, что мне даже пришлось спросить мистера Споффарда, в тот ли театр мы пришли. Но мистер Споффард, кажется, решил, что в фойе Кунсттеатра пахнет точно так же, как во всем Мюнхене. Тут Дороти говорит: «Можете сколько угодно говорить, что у немцев полно кунста, но, по-моему, у них полно деликатессенов».
Потом мы вошли в зал Кунсттеатра, но там пахло еще хуже, чем в фойе. Выглядит там все так, будто стены обклеили требухой и позолотили. Только самой позолоты под толстенным слоем пыли не видно. Дороти посмотрела по сторонам и говорит: «Если это и есть „кунст“, то центр мирового искусства находится в Юнион-Хилл, Нью-Джерси».
Тут стали играть «Кики», но, кажется, это не та «Кики», которую дают у нас в Америке, потому что это оказалась история про семью каких-то здоровенных немцев, которые все время друг другу лезли под руку. Потому что немцы такие здоровые, что когда на сцене оказывалось их человека два-три, они просто разойтись друг с другом не могут. А потом Дороти начала беседовать с каким-то немецким джентльменом, который сидел за ее спиной и, как ей показалось, аплодировал. Но оказалось, что он разбивал о спинку ее кресла крутые яйца. По-английски он говорил с акцентом, наверное, с немецким. Дороти спросила его, появилась ли на сцене Кики. Он сказал, что нет, а еще сказал, что играет ее замечательная немецкая актриса, приехавшая прямо из Берлина, и нам обязательно надо ее дождаться, даже если мы ни слова не понимаем. Наконец она вышла. Собственно, мы догадались, что это она, потому что немецкий джентльмен ткнул Дороти в спину сарделькой. Мы на нее посмотрели-посмотрели, и Дороти говорит: «Если бабушка Шумана Хайнке жива, то, наверное, это она и есть». Так что дальше мы «Кики» смотреть не стали, Дороти сказала: пока она не узнает наверняка, насколько прочно это здание, она рисковать жизнью не будет — ведь Кики в последнем акте должна падать в обморок. А еще Дороти сказала, что если здание такое же древнее, как этот запах, когда Кики рухнет на пол, может случиться обвал. Даже мистер Споффард был немного разочарован и сказал, что он стопроцентный американец, и пусть эти немцы знают, что с нами, американцами, шутки плохи.
20 мая
Сегодня мистер Споффард собирается повести меня по мюнхенским музеям, в которых полным-полно кунста, а Дороти заявила, что вчера вечером она понесла наказание за все свои грехи и теперь собирается начать жизнь заново и пойдет с немецким джентльменом в место под названием «Хафбрау» — это самая большая в мире пивная. Так что, сказала Дороти, я могу наслаждаться кунстом, а она уж насладится пивом. Нет, Дороти никогда не стать утонченной натурой!
21 мая
Мистер Споффард, Дороти и я снова в поезде, и мы едем в Вену. Мы с мистером Споффардом провели целый день в мюнхенских музеях, но мне даже вспоминать об этом не хочется. Когда со мной случается что-нибудь ужасное, я вспоминаю «Христианскую науку» и стараюсь об этом просто не думать, просто считаю, что этого не было. Хотя ноги болят страшно. Даже у Дороти в Мюнхене был нелегкий день, потому что ее немецкий приятель, которого зовут Рудольф, зашел за ней в одиннадцать часов и предложил позавтракать. Дороти сказала, что уже завтракала. А ее приятель сказал, что у него первый завтрак тоже был, а теперь настало время второго. И он повел Дороти в «Хафбрау», где все в одиннадцать часов едят сардельки, соленые крендельки и пьют пиво. Они поели сарделек и попили пиво, и он хотел прокатить ее по городу, но они проехали всего несколько кварталов, и настало время ланча. Они съели ланч, а потом он купил ей коробку шоколадных конфет с ликером и повел ее в театр на утреннее представление. После первого акта Рудольф проголодался, и они пошли в фойе, там ели сандвичи и пили пиво. Дороти представление не очень понравилось, и после второго акта Рудольф предложил уйти, тем более что все равно подошло время чая. Они как следует попили чаю, и Рудольф пригласил ее поужинать, а Дороти была настолько потрясена, что просто не могла сказать «нет». После ужина они отправились в пивзал и пили пиво с солеными крендельками. Тут Дороти засобиралась и попросила его проводить ее до гостиницы. Рудольф сказал, да, конечно, только сначала надо заглянуть куда-нибудь перекусить. Так что сегодня Дороти чувствует себя совершенно разбитой, как и я, только Дороти не имеет никакого представления о «Христианской науке» и поэтому может только страдать.
Только, несмотря на всю «Христианскую науку», я очень волнуюсь насчет Вены. Потому что в Вене мистер Эйсман, и я не представляю, как мне удастся проводить довольно много времени с мистером Эйсманом и столько же с мистером Споффардом так, чтобы они друг с другом не встретились. Пожалуй, мистер Споффард не сможет понять, почему мистер Эйсман тратит столько денег на расширение моего кругозора. А Дороти еще расстраивает меня разгрворами о мисс Чэпмен. Она все твердит, что когда мисс Чэпмен увидит нас с мистером Споффардом вместе, то наверняка телеграммой вызовет семейного психиатра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27