Джемма ошарашенно уставилась на него. Агустин привез Бьянку из Каракаса? Значит, он ее хорошо знает. Ну, конечно, знает, снова начала закипать она, ведь Бьянка была частью жизни Фелипе, а Фелипе жил и работал здесь…
— Ну, успокойся, — приказал он, окидывая ее властным взглядом. — Это не я придумал. Я не собирался причинять тебе такую боль.
— Какая разница? — парировала она. — Какая разница, причинять мне боль так или эдак? Я не пойду вниз… — Она не могла этого сделать сейчас, когда там Бьянка. Если бы только Фелипе сумел понять, что он натворил! Неужели недостаточно, что ей предстоит встретиться со своим родным отцом в первый раз? А теперь еще это!
— Не глупи и вспомни, зачем ты здесь…
— Ах, да, для работы — я и забыла среди всех удовольствий! — язвительно выпалила она.
— Тише, Джемма.
Он потащил ее вниз, и она изо всех сил старалась справиться с кошмарным спазмом страха в животе. Спорить бесполезно. В таком ужасном состоянии она может выдать признание, о котором потом пожалеет. «Агустин де Навас — мой отец! — вот что она может сейчас выкрикнуть. — А Бьянка — твоя кузина и любовница. Хорошенькую компанию мы собрали сегодня вечером!»
Они направились в гостиную, куда должны были перед ужином подать напитки. В самом ли деле дом стал еще мрачнее, или это ей только показалось? Огромную прихожую ярко освещали свечи, но сама атмосфера была мрачной, злобные флюиды, витавшие в воздухе, кажется, можно было потрогать рукой. У бара Мария ожидала приказания подавать напитки.
Агустин де Навас стоял у открытых дверей на террасу, спиной к тем, кто входил в комнату. Он даже не шевельнулся, когда Фелипе и Джемма появились на пороге, хотя, без сомнения, не мог не слышать их шагов: каблучки Джеммы достаточно громко простучали по половицам.
Джемма неподвижно замерла, но внутри у нее все переворачивалось, как в предсмертной судороге. Ей было страшно стоять здесь и глядеть на спину своего отца. Он, конечно, обернется, ему придется обернуться — и что тогда?
Фелипе пересек комнату, чтобы помочь Марии разлить напитки по бокалам, потом экономка вышла, чуть улыбнувшись Джемме, и они остались втроем.
Наконец Агустин де Навас обернулся, высокий, почти такой же брутальный, как и Фелипе. Безукоризненный белый смокинг не оставлял никаких сомнений в том, что это весьма состоятельный человек. Впрочем, предстань он даже в лохмотьях, молнией пронеслось в сознании Джеммы, впечатление оставалось бы прежним. Он все равно казался любимцем фортуны.
Джемма бесчисленное количество раз рисовала в своем воображении этот миг, репетировала свои приветственные слова, придумывала его ответ, но все это не помогло ей подготовиться к реальной встрече лицом к лицу с человеком, который приходился ей родным отцом.
Она поняла, что ее матери невозможно было не влюбиться в тридцатилетнего Агустина де Наваса. Даже в пятьдесят семь он подавлял своей внушительностью. Густые темные волосы, посеребренные на висках. Темные глаза, направленные на нее, будто стрелы. Черты лица поразительно красивы, но дочерна загорелую кожу уже перерезали во всех направлениях глубокие морщины. Необыкновенно стройная фигура с почти военной выправкой. Это был очень гордый, холодный, жесткий человек.
Фелипе представил их друг другу, но Джемма едва его расслышала. Все ее внимание было сконцентрировано только на нем — стоявшем перед ней отце.
Он рассматривал ее с минуту, и эта минута показалась Джемме часом, потому что ее переполнял ужас, что он узнает в ней черты матери. Но он не узнал — Джемма поняла бы, если бы это случилось. Она бы что-нибудь увидела на его красивом, холодном, замкнутом лице, поскольку ожидала этого узнавания.
Он приблизился и протянул ей руку, и Джемма приняла ее, убеждаясь, что не ошиблась в своем первом впечатлении. Пожатие, довольно крепкое, все же было холодным и бесстрастным. Губы его не улыбались.
— Не могу сказать, что рад видеть вас, юная леди, но раз уж вы здесь — я вас приветствую. — Глубокий голос, казалось, поднимался из самых недр груди.
В его приветствии не было ни капли сердечности, но Джемму это не удивило: ее ведь предупредили, что он — человек сложный. Изобразив на пересохших губах улыбку, она произнесла:
— Фелипе объяснил мне, что вы не испытываете особой радости по поводу предстоящей работы над портретом, но я вам обещаю, что все пройдет безболезненно.
В ответ Агустин де Навас приподнял чуть седоватую бровь.
— Очень на это рассчитываю. — Он проигнорировал тот юмор, который прозвучал в ее последних словах и которым она пыталась оживить их беседу. — Тщеславие мне не свойственно, и я не вижу никакого смысла в том, чтобы мое прижизненное изображение мозолило окружающим глаза, но раз уж Фелипе приказал — пусть будет так.
Выходит, он полностью отдает себе отчет в своей непопулярности, чтобы не сказать больше. Его голос был полон сарказма, а вслед за этим он послал в сторону Фелипе тяжелый взгляд, который ему вернули с такой ядовитой ухмылкой, что Джемма пришла в совершеннейшее изумление.
— Моя работа вас не разочарует, сеньор де Навас…
— Да, да, — он пренебрежительно махнул рукой. При виде такой грубости Джемма внутренне вскипела. — Налей мне еще, Фелипе… Ну, так расскажите о себе. — Ошеломив ее этой просьбой, Агустин жестом пригласил девушку присесть, и она еще не успела воспользоваться его приглашением, как он уже продолжал:
— Мне, впрочем, не нужна история вашей жизни, просто объясните, почему такая красивая девушка, как вы, решила писать портреты таких богатых стариков, как я.
— Я бы не сказала, что вы богаты… О Боже, она собиралась произнести «старик»! Лицо ее запылало огнем, а сердце заколотилось с такой силой, что она была уверена: его стук слышен всем в этой комнате. К ее глубокому изумлению, Агустин расхохотался.
— Следовательно, я — старик, не так ли?
— Извините. Я имела в виду, что я бы не сказала, что вы старик, но оговорилась.
— В самом деле? — невыразительно протянул он. — И что, предполагается, что я должен был бы быть польщен, если бы вы не оговорились? — Он снова кивнул в сторону дивана, и на этот раз Джемма поспешно присела. В жизни она не чувствовала себя большей дурой!
— Конечно, — ответила она откровенно. А собственно, чего ей стесняться? Этот человек для нее — не просто клиент, он ее отец. И поэтому она его не боится, во всяком случае — не слишком. — Я надеялась, что вы немножко смягчитесь.
Его глаза осветились молниеносной вспышкой гнева, которую ему столь же молниеносно удалось погасить.
— Это должно предполагать, что я — жестокий негодяй? — буркнул он.
Джемма внутренне съежилась. Несмотря на то что глаза Агустина не отрывались от ее лица, ей почему-то показалось, что его замечание предназначалось не ей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43