«Что же ты? — шептал он. — Не теряйся, действуй!» Аркадий остановил юную особу с милыми его сердцу конопушками, молча отдал ей два билета, потрепал шутливо за косичку и исчез в толпе.
17
Лифт застрял где-то на самом верху. Аркадий терпеливо ждал его, не побежал, как обычно, по лестнице, прыгая сразу через две ступени. А пока он ждал, к нему присоединился старичок с оттопыренными карманами. Был старичок так гадок, как может быть гадкой сухопутная помойная крыса — с гноящимися красными глазками, жёлтыми зубами, волочащая по гнили мерзкий, облезлый хвост.
Осклабясь, старичок похлопал себя по карманам:
— Армянский коньячок! На боны в «Альбатросе» взял.
В чистом лифте с полированными панелями и зеркалами старик выглядел ещё гаже, от него исходил отвратный запах засохшего дерьма. Аркадий Лежень не выдержал. Остановил лифт, выволок крысу за шиворот к мусоропроводу. Лязгнула заслонка, бутылки провалились вниз и, звеня, пошли считать этажи боками, поплыл ядовитый запашок тормозной жидкости.
— Вижу я, что ты, мерде, так ничего и не понял, — сказал Аркадий и засунул старика головой в люк, всерьёз намереваясь спустить эту тварь вслед за бутылками.
— Туббу-дубу-буду-тамм, — сучило ногами смердящее подобие человека, задыхаясь в ядовитых испарениях. Прислонённое наконец спиной к стене, оно обессилено сползло вниз, на кафеле под ним растеклась лужица.
— Я полагаю, объяснил доходчиво? — спросил Аркадий. — Ещё раз увижу тебя этажом выше, отправлю в свободное планирование с авоськой вместо парашюта!
Крыса что-то забормотала, отползая от него и оставляя на чёрном кафеле мокрый след.
Аркадий двинулся вверх. У него возникло страстное желание немедленно вымыть руки горячей водой с мылом.
18
Знакомая квартира встретила его непривычной, почти стерильной чистотой. Исчезли не только бутылки из «темнушки», но даже обычная холостяцкая пыль. Аркадий, постепенно успокаиваясь, обошёл все три комнаты: гостиную с видом на море, спальню, куда перекочевали «нагие негритянки», и маленькую комнатку, переделанную Леонидом под хранилище картин, оборудованную автоматом-регулятором влажности и температуры.
Ожидая хозяина, Аркадий заварил себе кофе в серебряной джезвочке и перебрался в гостиную, служившую Леониду мастерской. Здесь над кожаным диваном висел новый триптих Леонида, который он назвал «И Вольным Гонцом за птицами».
В его центре перед строем заключённых с тупыми, дегенеративными физиономиями стоял в грязи высокий мужчина с жёстким, но одухотворённым лицом, судя по номеру на ватнике, тоже зэк. На нем были рваные бумазейные брюки и тяжёлые кирзачи. Запрокинув голову, он смотрел куда-то в небо. С угловой вышки, похожей на гигантского паука, светил беспощадный прожектор. Куда смотрел человек? Аркадию показалось, что он слышит курлыканье журавлей там, за обрезом картины.
На полотне справа был изображён тот же человек, но в длинном старинном сюртуке с двумя рядами продолговатых пуговиц. Он находился в странном доме, весьма обветшалом, с множеством непонятных предметов. Человек копался в груде книг, выискивая, очевидно, какую-то очень ему нужную. Лишь приглядевшись внимательно, можно было увидеть крохотных человечков, прочно, судя по всему, обживших этот книжный хаос. Одни любят друг друга, и сцены любви, поразительно причудливые, повторяются во всех укромных уголках — под книгами, сложенными шалашиком, в их тени, любят откровенно, бесстыдно, как бы не замечая, что на них смотрят. Другие же убивают друг друга. Крохотные обезумевшие человечки, мужчины и женщины. Убивают спокойно и буднично, как бы выполняя неприятную, но необходимую работу. Палач с наганом в руке перекуривает на краю братской могилы, а вереница измождённых стариков, женщин, военных с тупым безразличием ждёт, когда он докурит «беломорину» и продолжит свою работу — стрелять в затылок. А рядом изображена разбегающаяся в ужасе толпа. Из завалов вещей, моделей паровых мельниц, подсвечников на неё рушится пирамида огромных томов, кожаных, с позолотой, и на переплёте каждого одно слово — «Сталин».
А человек-колосс, не замечая ничего вокруг, все ищет свою Книгу. Лежень понимает, что это за странные, столь разные и столь похожие, книги собраны в чудовищном бедламе библиотеки. Это книги Судеб человеческих с их трагедией и фарсом, с друзьями-приятелями, жёнами и возлюбленными, работой, политикой…
Но что это? Заснеженный остроконечный пихтовый лес по обеим сторонам реки, дымящаяся прорубь, три чёрные фигурки вокруг неё и чьи-то руки из чёрной воды, цепляющиеся за край… Да это же про него, его судьба. И тот парнишка, обнимающий негритяночку с Кубы в тени яблонь Киевского ботанического сада, ему до боли знаком. И те два волчонка, размахивающие ножами друг перед другом. Это же его пустырь между одним из бараков «Вашингтона» и отрадой рыбпорта. Время — август восемьдесят четверг того. Оргнабор, бичарня, трюм… Жизнь на выживание.
На левой части триптиха в опрокинутом небе летел на нелепом летательном аппарате из бамбуковых жердей, лоскутов материи и бычьих шкур, вращая с помощью велосипедных педалей винт, все тот же человек, что искал свою книгу Судьбы, что стоял в грязи Лагеря. Он летел в никуда, бесстрашно не замечая жутковатой сини под ногами, перевёрнутых облаков, грозно надвигающегося склона с голубыми елями и изумрудными кронами кедров.
На всех частях триптиха ярко било в глаза небо. Крохотный мазок, едва заметный просвет меж низких, брюхатых дождями туч, — над лагерем. Ослепительно голубой дверной проем — на картине справа. И огромнейшее, похожее на бескрайнее море, небо на левом полотне, где на утлом воздушном корабле летел отважный безумец, Вольный Гонец за птицами, бросаемый воздушным потоком прямо на скалистые рифы Земли,
Взволнованный до глубины души, Аркадий бережно снял картину. Перевернул её. Все правильно: пилот и его химеричный, босховский аппарат падали прямо в прогал меж скалами, опрокинувшись, стремительно. Не было на всем белом свете такой силы, что могла бы их спасти. Потому и была насмешливая улыбка на губах Гонца прощальным вызовом Судьбе.
Лежень повесил полотно на место, и у безумца появился крохотный шанс выйти из мёртвой петли, если, конечно, не подведёт дельтаплан. Но уже рвалась на левой консоли ветхая материя. Аркадий только сейчас заметил беду, пилот же учуял её намного раньше. Но в его глазах не было страха…
19
Сон Леонида плескался прозрачной водой, и лучи таёжного, дремотного солнца играли на камнях быстрой реки. У выворотня, могучего дерева с огромными корнями, поднявшими тяжеленные булыги камней, вода затихала в глубоком омуте, у дна которого ходили два больших ленка, ускуча, как называли их шорцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
17
Лифт застрял где-то на самом верху. Аркадий терпеливо ждал его, не побежал, как обычно, по лестнице, прыгая сразу через две ступени. А пока он ждал, к нему присоединился старичок с оттопыренными карманами. Был старичок так гадок, как может быть гадкой сухопутная помойная крыса — с гноящимися красными глазками, жёлтыми зубами, волочащая по гнили мерзкий, облезлый хвост.
Осклабясь, старичок похлопал себя по карманам:
— Армянский коньячок! На боны в «Альбатросе» взял.
В чистом лифте с полированными панелями и зеркалами старик выглядел ещё гаже, от него исходил отвратный запах засохшего дерьма. Аркадий Лежень не выдержал. Остановил лифт, выволок крысу за шиворот к мусоропроводу. Лязгнула заслонка, бутылки провалились вниз и, звеня, пошли считать этажи боками, поплыл ядовитый запашок тормозной жидкости.
— Вижу я, что ты, мерде, так ничего и не понял, — сказал Аркадий и засунул старика головой в люк, всерьёз намереваясь спустить эту тварь вслед за бутылками.
— Туббу-дубу-буду-тамм, — сучило ногами смердящее подобие человека, задыхаясь в ядовитых испарениях. Прислонённое наконец спиной к стене, оно обессилено сползло вниз, на кафеле под ним растеклась лужица.
— Я полагаю, объяснил доходчиво? — спросил Аркадий. — Ещё раз увижу тебя этажом выше, отправлю в свободное планирование с авоськой вместо парашюта!
Крыса что-то забормотала, отползая от него и оставляя на чёрном кафеле мокрый след.
Аркадий двинулся вверх. У него возникло страстное желание немедленно вымыть руки горячей водой с мылом.
18
Знакомая квартира встретила его непривычной, почти стерильной чистотой. Исчезли не только бутылки из «темнушки», но даже обычная холостяцкая пыль. Аркадий, постепенно успокаиваясь, обошёл все три комнаты: гостиную с видом на море, спальню, куда перекочевали «нагие негритянки», и маленькую комнатку, переделанную Леонидом под хранилище картин, оборудованную автоматом-регулятором влажности и температуры.
Ожидая хозяина, Аркадий заварил себе кофе в серебряной джезвочке и перебрался в гостиную, служившую Леониду мастерской. Здесь над кожаным диваном висел новый триптих Леонида, который он назвал «И Вольным Гонцом за птицами».
В его центре перед строем заключённых с тупыми, дегенеративными физиономиями стоял в грязи высокий мужчина с жёстким, но одухотворённым лицом, судя по номеру на ватнике, тоже зэк. На нем были рваные бумазейные брюки и тяжёлые кирзачи. Запрокинув голову, он смотрел куда-то в небо. С угловой вышки, похожей на гигантского паука, светил беспощадный прожектор. Куда смотрел человек? Аркадию показалось, что он слышит курлыканье журавлей там, за обрезом картины.
На полотне справа был изображён тот же человек, но в длинном старинном сюртуке с двумя рядами продолговатых пуговиц. Он находился в странном доме, весьма обветшалом, с множеством непонятных предметов. Человек копался в груде книг, выискивая, очевидно, какую-то очень ему нужную. Лишь приглядевшись внимательно, можно было увидеть крохотных человечков, прочно, судя по всему, обживших этот книжный хаос. Одни любят друг друга, и сцены любви, поразительно причудливые, повторяются во всех укромных уголках — под книгами, сложенными шалашиком, в их тени, любят откровенно, бесстыдно, как бы не замечая, что на них смотрят. Другие же убивают друг друга. Крохотные обезумевшие человечки, мужчины и женщины. Убивают спокойно и буднично, как бы выполняя неприятную, но необходимую работу. Палач с наганом в руке перекуривает на краю братской могилы, а вереница измождённых стариков, женщин, военных с тупым безразличием ждёт, когда он докурит «беломорину» и продолжит свою работу — стрелять в затылок. А рядом изображена разбегающаяся в ужасе толпа. Из завалов вещей, моделей паровых мельниц, подсвечников на неё рушится пирамида огромных томов, кожаных, с позолотой, и на переплёте каждого одно слово — «Сталин».
А человек-колосс, не замечая ничего вокруг, все ищет свою Книгу. Лежень понимает, что это за странные, столь разные и столь похожие, книги собраны в чудовищном бедламе библиотеки. Это книги Судеб человеческих с их трагедией и фарсом, с друзьями-приятелями, жёнами и возлюбленными, работой, политикой…
Но что это? Заснеженный остроконечный пихтовый лес по обеим сторонам реки, дымящаяся прорубь, три чёрные фигурки вокруг неё и чьи-то руки из чёрной воды, цепляющиеся за край… Да это же про него, его судьба. И тот парнишка, обнимающий негритяночку с Кубы в тени яблонь Киевского ботанического сада, ему до боли знаком. И те два волчонка, размахивающие ножами друг перед другом. Это же его пустырь между одним из бараков «Вашингтона» и отрадой рыбпорта. Время — август восемьдесят четверг того. Оргнабор, бичарня, трюм… Жизнь на выживание.
На левой части триптиха в опрокинутом небе летел на нелепом летательном аппарате из бамбуковых жердей, лоскутов материи и бычьих шкур, вращая с помощью велосипедных педалей винт, все тот же человек, что искал свою книгу Судьбы, что стоял в грязи Лагеря. Он летел в никуда, бесстрашно не замечая жутковатой сини под ногами, перевёрнутых облаков, грозно надвигающегося склона с голубыми елями и изумрудными кронами кедров.
На всех частях триптиха ярко било в глаза небо. Крохотный мазок, едва заметный просвет меж низких, брюхатых дождями туч, — над лагерем. Ослепительно голубой дверной проем — на картине справа. И огромнейшее, похожее на бескрайнее море, небо на левом полотне, где на утлом воздушном корабле летел отважный безумец, Вольный Гонец за птицами, бросаемый воздушным потоком прямо на скалистые рифы Земли,
Взволнованный до глубины души, Аркадий бережно снял картину. Перевернул её. Все правильно: пилот и его химеричный, босховский аппарат падали прямо в прогал меж скалами, опрокинувшись, стремительно. Не было на всем белом свете такой силы, что могла бы их спасти. Потому и была насмешливая улыбка на губах Гонца прощальным вызовом Судьбе.
Лежень повесил полотно на место, и у безумца появился крохотный шанс выйти из мёртвой петли, если, конечно, не подведёт дельтаплан. Но уже рвалась на левой консоли ветхая материя. Аркадий только сейчас заметил беду, пилот же учуял её намного раньше. Но в его глазах не было страха…
19
Сон Леонида плескался прозрачной водой, и лучи таёжного, дремотного солнца играли на камнях быстрой реки. У выворотня, могучего дерева с огромными корнями, поднявшими тяжеленные булыги камней, вода затихала в глубоком омуте, у дна которого ходили два больших ленка, ускуча, как называли их шорцы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23