Как бы то ни было, господин Секретарь, над человечеством нависла серьезная опасность, самая большая за всю историю планеты. Вы, конечно же, вряд ли поверите бывшему астронавту, страдающему «глубокой регрессией мозга», но тем хуже для Вас и для человечества, которое Вы символически возглавляете.
Впервые угроза не пришла извне, она ВНУТРИ в нас самих, в самой нашей сущности. На сей раз речь идет не о болезни или о войне, о темных силах судьбы, а о другой опасности – намного более коварной и неизбежной.
И еще, господин Секретарь: гибель человечества впервые отчетливо НАЗВАНА и однозначно ЛОКАЛИЗОВАНА. Впервые будущее цивилизации зависит от ОДНОЙ-ЕДИНСТВЕННОЙ личности. Еще никогда столь роковая разрушительная сила не была сосредоточена в одних руках.
Все исторические личности, воплощавшие гений зла (а история, в общем, сохранила память лишь о них), – всего лишь наивные паяцы в сравнении с пишущим эти строчки. Ибо они могли изменить что-либо лишь в определенных географических границах, и по времени их деятельность соизмерима с длительностью человеческой жизни, тогда как я, Альфред Медухов, могу одним ударом и без каких бы то ни было шансов на спасение сбить ВСЕ кегли цивилизации и рода человеческого, все кегли нашего, ставшего УЖЕ непристойным заигрывания с Природой.
И все это достойное богов могущество сосредоточено в руках одного-единственного идиота, господин Секретарь.
– Ты спишь, Антония?
– Знаешь ведь, давление, как всегда, не дает заснуть. Голова гудит, гудит…
– Может, поговорим?
– Лучше бы помолчать, но раз уж тебе так хочется…
– Да, нам надо поговорить. Я обязательно должен поговорить с тобой, Антония. Рассказать тебе уйму невероятных вещей. Мне даже страшно начинать разговор об этом. Ведь я все время слежу за Мортилией.
– Я заметила. Зачем ты это делаешь, Альфред?
– Слежу за ее поведением, жестами, примечаю все. И страшно мучаюсь, Антония. Знаю, что это не нормально. Теперь уже она и сама это видит – и смотрит на меня с укором. Будто хочет сказать мне: папочка, оставь же меня, наконец, в покое! Я приезжаю сюда отдохнуть, а ты ходишь за мной по пятам, словно сыщик.
– И зачем тебе все это?
– Обещай, что не будешь смеяться надо мной. Может, все это – лишь причуды моего больного мозга. Ведь, как тебе известно, я не вполне нормален – после истории с чудищем… Послушай, Антония, я знал Мортилию до ее рождения!
Ты городишь чепуху, Альфред.
– Может, все это и чепуха, но я действительно знал Мортилию до ее рождения. Я знаю, что она может сделать в любой момент и как и почему она это сделает. Знаю наперед каждое ее слово, каждое движение. Откуда же я мог знать все это, Антония?
– Тебе так кажется. Мы это называем галлюцинаторной ретроскопией.
– Называйте как хотите, но для меня Мортилия – часть моего прошлого. Часть моей прошлой жизни в Гринфильде. Я знаю о ней очень многое, чего мне никто не сообщал. Вы с нею тайком переписываетесь, не правда ли, Антония?
– Ну и что тут такого, необычного? Она же моя дочь.
– Она написала тебе, что у нее есть друг, не так ли, Антония?
– Ну да, Альфред. Пора. Ей восемнадцать.
– И этот ее друг работает в банке, да, Антония?
– Да, Альфред. Служащие банка занимают хорошее положение в обществе, они хорошо обеспечены. Не вижу здесь ничего плохого.
– И этого банковского служащего зовут Гарольдом, ведь так?
– Да, да! Читать чужие письма – это просто хамство!
– В том-то и весь ужас, Антония, что я их не читал… У этого клерка будет странное хобби: он будет строить замки из спичек и умрет в сорок лет. Рано облысеет, заболеет диабетом, затем сопьется и умрет сорока лет от роду.
– Это все лишь твои выдумки!
– Самое страшное, Антония, в том, что никакие это не выдумки. И что все это уже было, хоть и далеко отсюда, хоть и в совершенно ином времени. Все это было, я знаю, я это видел своими собственными глазами, и сейчас все повторяется, каким-то странным образом повторяется.
– Что ты хочешь сказать?
– Ты помнишь, мы как-то говорили об одном снимке, спорили, кто на нем – мама или Мортилия. Зря спорили, Антония. Это и мама, и Мортилия. Просто мама и Мортилия – это одно и то же. Вот это-то и страшно, Антония, – одно и то же. Мама родила меня, а потом произошло обратное. Понимаешь, я произвел на свет свою мать. И пусть это называется галлюцинаторным бредом, или еще как-то… Твои науки меня не интересуют. Я произвел на свет свою мать – вот и все.

Конечно же, я мог умолчать об этом, господин Секретарь. В конце концов, что мне судьбы человечества! Кто я такой, чтобы возлагать на себя непосильную миссию Спасителя! Да и может ли вообще один-единственный человек нести на своих плечах будущую драму всех людей!
Да и заслуживает ли ЭТО человечество иной участи? Достойна ли иного эта поглощенная метаболизмом самовоспроизводящаяся масса? Я обвиняю ее, следовательно, я могу ее и ОСУДИТЬ, не правда ли?
Я не герой, господин Секретарь. Я просто не родился героем. Герои имеют право на героические поступки; герои имеют право громко вещать и умирать красиво. А я всего лишь Альфред Медухов, пилот первого класса. Даже ОНИ, господин Секретарь, даже ОНИ поняли, что я, собственно, – НИЧТО.
Но так уж получилось, что именно я стал их мишенью.
Приходилось ли Вам в детстве ловить мышей, господин Секретарь? Достаете мышь из мышеловки, обсыпаете ее отравой и отпускаете обратно в норку; теперь она сама уже позаботится об остальных. Вот и ОНИ так же поступили со мной. И так же мог бы я поступить со всеми вами.
Я жил неприметно, не хотел выделяться среди других, но событиям было угодно сделать из меня героя. Это ужасно, когда события заставляют тебя стать великим! Фортуна требует, чтобы ты стал Мессией! Бог хочет распять тебя во искупление чужих грехов! Даже великая Природа на сей раз рассчитывает только на тебя! То есть – на меня, на Альфреда Медухова. И что же мне делать? Дайте мне совет, господин Секретарь.
Повторяю – я никого не обвиняю. Просто так получилось, но это все – ПРЕВЫШЕ нас, это от нас не зависит. Это как Время и Вселенная. Это может и не нравиться нам, но с ним надо считаться, так как это ВНЕ нашей власти.
Главное, что я хотел сказать Вам, господин Секретарь: человечество должно убедиться в том, что существуют явления, стоящие ПРЕВЫШЕ его.
Вряд ли Вам станут докучать «вопросом Альфреда Медухова». Да и не стоит.
И когда только ты подросла, Мортилия, а уже наливаешься соком, чтобы плодоносить в свою очередь. Твой Гарольд ходит неспокойный и нервный, то и дело притрагивается к твоему животу… Это чудо, Мортилия, чудо, которое ни один мужчина на свете не может понять. Сначала просто живот растет. Просто…
В эти ужасные ночи, птичка-синичка моя, в долгие неспокойные ночи я с тобой.
1 2 3 4 5 6 7