так он казался себе безобиднее, чем раньше с пустыми руками.
Уже за городом, выбрав место, откуда открывался вид на окрестности, он уселся на скамейку и стал с карандашом в руках сверять карту с местностью. Условные обозначения: эти кружочки изображали лиственный лес, а эти треугольнички — хвойный, и, когда ты поднимал глаза от карты, тебя изумляло, что все сходилось. Там вон почва должна быть болотистой; там вон должно стоять распятие; там вон должен быть железнодорожный переезд. Если пойти по этому проселку, здесь надо будет перейти мост, выйти на проезжую дорогу, затем подняться довольно круто в гору, где уже может кто-то поджидать, стало быть, надо с этой дороги свернуть и перебежать это поле, по направлению к тому лесу, к счастью, хвойному, но ведь из лесу могли выйти навстречу сразу двое или трое, так что лучше уж сделать крюк, спуститься бегом с этого склона к тому крестьянскому двору, пробежать мимо этого сарая, бежать вдоль этого ручья, в этом месте его перескочить, потому что на тебя здесь может выехать джип, потом пробежать зигзагами участок пахоты, проскользнуть через эту живую изгородь на шоссе, где как раз проезжает грузовик, который ты останавливаешь, и ты в безопасности. Блох запнулся. «Когда дело касается убийства, мысли скачут», — вспомнились ему слова из какого-то фильма. Он почувствовал облегчение, когда нашел на карте квадрат, который не обнаружил на местности: дом, который должен был там стоять, там не стоял, и дорога, которая на карте тут поворачивала, в действительности шла прямо. Блоху показалось, будто эти расхождения могут ему еще пригодиться.
* * *
Блох стал наблюдать за собакой в поле, которая бежала к мужчине; потом он заметил, что наблюдает уже не за собакой, а за мужчиной, который двигался так, словно хотел заступить кому-то дорогу. Теперь он увидел за мужчиной ребенка; и заметил, что наблюдает не за мужчиной и собакой — это было бы вполне понятно, — а за ребенком — издалека казалось, что он дергается, — но потом Блох понял, что ребенок кричит, а издали видишь только, что он дергается. Тем временем мужчина схватил собаку за ошейник, и все трое, собака, мужчина и ребенок, пошли дальше в одном направлении. «К чему бы это?» — подумал Блох.
Перед ним на земле — другая картина: муравьи, устремившиеся к хлебной крошке. Он заметил, что опять-таки наблюдает не за муравьями, а, напротив, за мухой, сидящей на крошке.
Буквально все, что он видел, кричало. Окружающие картины не казались естественными, а будто специально были сделаны для кого-то. Они чему-то служили. Взглянешь на них, а они буквально лезут тебе в глаза. «Как восклицательные знаки», — подумал Блох. Как приказы! А когда он закрывал глаза и спустя некоторое время опять открывал, буквально все уже казалось другим. И картины, которые он видел, по краям словно бы мерцали и подрагивали.
Едва поднявшись со скамейки, Блох стремительно зашагал прочь. Спустя немного он остановился, потом тут же с места побежал. Он припустил вовсю, внезапно стал, изменил направление, побежал размеренно, потом быстрее, потом опять медленнее, стал, побежал, теперь назад, на ходу повернулся, побежал опять вперед, опять же на бегу повернул обратно, пошел шагом, развернулся и снова побежал вперед, через несколько секунд помчался во всю прыть, остановился как вкопанный, присел на придорожный камень и тут же, едва успев встать, побежал дальше.
А когда он затем снова остановился и пошел дальше, окружающие картины стали с краев будто затуманиваться, а под конец, если не считать кружка посредине, и совсем почернели. «Как в кинофильме, когда кто-нибудь смотрит в подзорную трубу», — подумал Блох. Пот на ляжках он обтер штанами. Он прошел мимо погреба, в котором чаинки, потому что дверь в погреб была полуотворена, необычно светились. «Как картофель», — подумал Блох.
Разумеется, дом перед ним был одноэтажный, ставни были закреплены крючками, черепица на кровле обросла мхом (тоже еще словечко!), дверь была на запоре, и над ней надпись: Народная школа , за домом в саду кто-то колол дрова, наверное школьный сторож, ну конечно, и перед школой, естественно, тянулась живая изгородь, да, все сходилось, все было на месте, даже губка под доской там, внутри, в сумрачной классной, и рядом ящичек с мелом, и даже полукружья под окнами на наружной стене, и расшифровка этих условных знаков, подтверждающая, что это царапины от крючков; словом, все было так, как если бы от всего, что ты видел и слышал, ты получал подтверждение: да, да, точь-в-точь сходится.
Крышка угольного ящика в классной была поднята, из ящика (первоапрельская шутка!) торчал черенок угольной лопатки, вдобавок пол с широкими половицами, еще сырой в щелях после мытья, не говоря уже о географической карте на стене, умывальнике рядом с доской и кукурузных листьях на подоконнике — все в целом плохая подделка! На эти первоапрельские шуточки он не попадется.
Блох словно бы очерчивал все более широкие круги. Он забыл еще громоотвод возле двери, и теперь он показался ему самым главным знаком. Пора действовать. Он помог себе тем, что прошел мимо школы во двор и заговорил в дровяном сарае со школьным сторожем. Дровяной сарай, школьный сторож, двор: все знаки. Он смотрел, как сторож поставил полено на чурбак, как поднял колун. В это время он со двора сказал что-то, сторож задержался, ответил, а когда опустил колун, полено завалилось на сторону, прежде чем сторож попал в него, и он что есть силы ударил по чурбаку. Поленница еще не наколотых дров за спиной сторожа рассыпалась. Опять своего рода знак! Но единственное, что за этим последовало, было то, что Блох спросил сторожа в полутемном сарае, неужели все классы в школе занимаются в одной классной комнате, на что школьный сторож ответил, все классы занимаются в одной классной комнате.
Не мудрено, что дети, кончая школу, даже говорить толком не учатся, внезапно сказал школьный сторож, вгоняя колун в чурбак и выходя из сарая; ни одной-единственной фразы не могут до конца досказать, разговаривают между собой больше отдельными словами, а если их не спрашивают, то и вовсе молчат; что они учат, так это правила, которые отбарабанивают наизусть; кроме правил, не умеют произнести ни одной фразы.
— В сущности, все более или менее немые, — сказал школьный сторож.
Что это значит? Куда клонит школьный сторож? Какое это имеет к нему отношение? Ведь никакого? Да, но почему же школьный сторож разговаривает так, будто это имеет к нему отношение? Блоху бы следовало ответить, но он не рискнул. Раз начавши, ему придется продолжить разговор. Поэтому он еще послонялся по двору, помог школьному сторожу собрать поленья, вылетевшие при рубке из сарая, а потом, бочком-бочком, незаметно оказался опять на улице и мог беспрепятственно уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
Уже за городом, выбрав место, откуда открывался вид на окрестности, он уселся на скамейку и стал с карандашом в руках сверять карту с местностью. Условные обозначения: эти кружочки изображали лиственный лес, а эти треугольнички — хвойный, и, когда ты поднимал глаза от карты, тебя изумляло, что все сходилось. Там вон почва должна быть болотистой; там вон должно стоять распятие; там вон должен быть железнодорожный переезд. Если пойти по этому проселку, здесь надо будет перейти мост, выйти на проезжую дорогу, затем подняться довольно круто в гору, где уже может кто-то поджидать, стало быть, надо с этой дороги свернуть и перебежать это поле, по направлению к тому лесу, к счастью, хвойному, но ведь из лесу могли выйти навстречу сразу двое или трое, так что лучше уж сделать крюк, спуститься бегом с этого склона к тому крестьянскому двору, пробежать мимо этого сарая, бежать вдоль этого ручья, в этом месте его перескочить, потому что на тебя здесь может выехать джип, потом пробежать зигзагами участок пахоты, проскользнуть через эту живую изгородь на шоссе, где как раз проезжает грузовик, который ты останавливаешь, и ты в безопасности. Блох запнулся. «Когда дело касается убийства, мысли скачут», — вспомнились ему слова из какого-то фильма. Он почувствовал облегчение, когда нашел на карте квадрат, который не обнаружил на местности: дом, который должен был там стоять, там не стоял, и дорога, которая на карте тут поворачивала, в действительности шла прямо. Блоху показалось, будто эти расхождения могут ему еще пригодиться.
* * *
Блох стал наблюдать за собакой в поле, которая бежала к мужчине; потом он заметил, что наблюдает уже не за собакой, а за мужчиной, который двигался так, словно хотел заступить кому-то дорогу. Теперь он увидел за мужчиной ребенка; и заметил, что наблюдает не за мужчиной и собакой — это было бы вполне понятно, — а за ребенком — издалека казалось, что он дергается, — но потом Блох понял, что ребенок кричит, а издали видишь только, что он дергается. Тем временем мужчина схватил собаку за ошейник, и все трое, собака, мужчина и ребенок, пошли дальше в одном направлении. «К чему бы это?» — подумал Блох.
Перед ним на земле — другая картина: муравьи, устремившиеся к хлебной крошке. Он заметил, что опять-таки наблюдает не за муравьями, а, напротив, за мухой, сидящей на крошке.
Буквально все, что он видел, кричало. Окружающие картины не казались естественными, а будто специально были сделаны для кого-то. Они чему-то служили. Взглянешь на них, а они буквально лезут тебе в глаза. «Как восклицательные знаки», — подумал Блох. Как приказы! А когда он закрывал глаза и спустя некоторое время опять открывал, буквально все уже казалось другим. И картины, которые он видел, по краям словно бы мерцали и подрагивали.
Едва поднявшись со скамейки, Блох стремительно зашагал прочь. Спустя немного он остановился, потом тут же с места побежал. Он припустил вовсю, внезапно стал, изменил направление, побежал размеренно, потом быстрее, потом опять медленнее, стал, побежал, теперь назад, на ходу повернулся, побежал опять вперед, опять же на бегу повернул обратно, пошел шагом, развернулся и снова побежал вперед, через несколько секунд помчался во всю прыть, остановился как вкопанный, присел на придорожный камень и тут же, едва успев встать, побежал дальше.
А когда он затем снова остановился и пошел дальше, окружающие картины стали с краев будто затуманиваться, а под конец, если не считать кружка посредине, и совсем почернели. «Как в кинофильме, когда кто-нибудь смотрит в подзорную трубу», — подумал Блох. Пот на ляжках он обтер штанами. Он прошел мимо погреба, в котором чаинки, потому что дверь в погреб была полуотворена, необычно светились. «Как картофель», — подумал Блох.
Разумеется, дом перед ним был одноэтажный, ставни были закреплены крючками, черепица на кровле обросла мхом (тоже еще словечко!), дверь была на запоре, и над ней надпись: Народная школа , за домом в саду кто-то колол дрова, наверное школьный сторож, ну конечно, и перед школой, естественно, тянулась живая изгородь, да, все сходилось, все было на месте, даже губка под доской там, внутри, в сумрачной классной, и рядом ящичек с мелом, и даже полукружья под окнами на наружной стене, и расшифровка этих условных знаков, подтверждающая, что это царапины от крючков; словом, все было так, как если бы от всего, что ты видел и слышал, ты получал подтверждение: да, да, точь-в-точь сходится.
Крышка угольного ящика в классной была поднята, из ящика (первоапрельская шутка!) торчал черенок угольной лопатки, вдобавок пол с широкими половицами, еще сырой в щелях после мытья, не говоря уже о географической карте на стене, умывальнике рядом с доской и кукурузных листьях на подоконнике — все в целом плохая подделка! На эти первоапрельские шуточки он не попадется.
Блох словно бы очерчивал все более широкие круги. Он забыл еще громоотвод возле двери, и теперь он показался ему самым главным знаком. Пора действовать. Он помог себе тем, что прошел мимо школы во двор и заговорил в дровяном сарае со школьным сторожем. Дровяной сарай, школьный сторож, двор: все знаки. Он смотрел, как сторож поставил полено на чурбак, как поднял колун. В это время он со двора сказал что-то, сторож задержался, ответил, а когда опустил колун, полено завалилось на сторону, прежде чем сторож попал в него, и он что есть силы ударил по чурбаку. Поленница еще не наколотых дров за спиной сторожа рассыпалась. Опять своего рода знак! Но единственное, что за этим последовало, было то, что Блох спросил сторожа в полутемном сарае, неужели все классы в школе занимаются в одной классной комнате, на что школьный сторож ответил, все классы занимаются в одной классной комнате.
Не мудрено, что дети, кончая школу, даже говорить толком не учатся, внезапно сказал школьный сторож, вгоняя колун в чурбак и выходя из сарая; ни одной-единственной фразы не могут до конца досказать, разговаривают между собой больше отдельными словами, а если их не спрашивают, то и вовсе молчат; что они учат, так это правила, которые отбарабанивают наизусть; кроме правил, не умеют произнести ни одной фразы.
— В сущности, все более или менее немые, — сказал школьный сторож.
Что это значит? Куда клонит школьный сторож? Какое это имеет к нему отношение? Ведь никакого? Да, но почему же школьный сторож разговаривает так, будто это имеет к нему отношение? Блоху бы следовало ответить, но он не рискнул. Раз начавши, ему придется продолжить разговор. Поэтому он еще послонялся по двору, помог школьному сторожу собрать поленья, вылетевшие при рубке из сарая, а потом, бочком-бочком, незаметно оказался опять на улице и мог беспрепятственно уйти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25