Но более глубокая часть его сознания верила, что Генри не смог бы сделать этого, если бы видел то, что видел он.
– Только… Главное осторожность…
– Я прослежу за этим, – сказал Генри мрачно, и именно тогда Декс заснул.
Он пробудился на следующее утро, свет августовского солнца выводил яркие узоры на простынях. «Просто сон, – подумал он, с чувством неописуемого облегчения. – Какой-то сумасшедший сон».
Но он чувствовал во рту вкус скотча – скотча и чего-то еще. Он приподнялся, и вспышка боли пронзила голову. Но не такая боль, как с похмелья; даже если вы тип, который может получить похмелье после трех скотчей, а он не мог.
Он сел, и увидел Генри, сидящего в противоположном углу комнаты. Его первая мысль была, что Генри требуется бритва. Вторая, что у Генри появилось что-то в глазах, чего он никогда не видел раньше – что-то, похожее на осколки льда. Смешная мысль пришла Дексу в голову; пронеслась через мозг и исчезла. Снайперский взгляд. У Генри Нортрапа, чья специальность – ранние английские поэты, снайперский взгляд.
– Как ты себя чувствуешь, Декс?
– Немного голова болит. Генри… полиция… что произошло.
– Полиции не было, – сказал Генри спокойно. – Насчет головы, мне очень жаль. Я подмешал один из сонных порошков Вилмы в твой третий стакан. Это пройдет.
– Генри, что ты говоришь?
Генри вынул листок бумаги из нагрудного кармана.
– Вот записка, которую я оставил жене. Она многое объяснит, я думаю. Я забрал ее, когда все было кончено. Рискнул, что она оставит ее на столе, и я выйду из этого сухим.
– Не понимаю, что ты...
Он взял записку из рук Генри и прочел, с расширяющимися глазами.
Дорогая Билли,
Мне только что позвонил Декс Стэнли. Он в истерике. Похоже, влип во что-то с одной из своих аспиранток. Он в Амберсон Холле. Девушка тоже. Ради бога, приезжай быстрее. Не знаю точно, какова ситуация, но может потребоваться присутствие женщины, и, при данных обстоятельствах, медсестра из изолятора вряд ли подойдет. Я знаю, Декс не слишком тебе нравится, но такой скандал может разрушить его карьеру. Пожалуйста, приезжай.
Генри.
– Что ты сделал, во имя всего святого? – спросил Декс хрипло.
Генри взял записку из безвольных пальцев Декса, достал зажигалку и поджег угол. Когда пламя разгорелось, он уронил обугливающийся лист бумаги в пепельницу на подоконнике.
– Я убил Вилму, – сказал он тем же спокойным голосом. – Дин-дон, злая сука мертва.
Декс пытался сказать что-нибудь и не мог. Та центральная ось вновь пыталась разорваться. Внизу лежала пропасть безумия.
– Я убил свою жену, и теперь я отдаю себя в твои руки.
Теперь к Дексу вернулся голос. Он звучал скрипуче, почти визгливо.
– Ящик, – сказал он. – Что ты сделал с ящиком?
– С ним все прекрасно, – сказал Генри. – Ты сам вложил последнюю деталь в головоломку. Ящик на дне Райдерского Карьера.
Декс смотрел Генри в глаза, пытаясь переварить это. Глаза его друга. Снайперские глаза. Ты не можешь срубить собственную королеву, это против правил, подумал он, еле сдерживая рвущийся наружу взрыв прогорклого хохота. Карьер, сказал он. Райдерский Карьер. Его глубина превышала четыреста футов. Он находился примерно в двенадцати милях от университета. Более тридцати лет Декс там не был. В нем утонула дюжина человек, и три года назад город закрыл его.
– Я уложил тебя в постель, – сказал Генри. – Пришлось отнести тебя в твою комнату. Ты вырубился намертво. Скотч, снотворное, шок. Но ты дышал нормально. Сердце билось как следует. Я проверил все эти вещи. Что бы ты не думал, ты должен знать: у меня не было ни малейшего намерения повредить тебе, Декс.
Оставалось пятнадцать минут до того, как кончался последний класс Вилмы, и ей требовалось пятнадцать минут, чтобы приехать домой, и еще пятнадцать, чтобы добраться до Амберсон Холла. Это давало мне сорок пять минут. Я оказался в Амберсоне в десять. Он был не заперт. Этого было достаточно, чтобы устранить последние сомнения.
– Что ты имеешь в виду?
– Кольцо на поясе уборщика. Оно ушло вместе с ним.
Декс вздрогнул.
– Если бы дверь была заперта – прости, Декс, но, если собираешься играть наверняка, ты должен прикрыть все фланги, – оставалось еще достаточно времени, чтобы вернуться домой раньше Вилмы и сжечь записку.
Я спустился вниз по лестнице – и я держался так близко к стене, как только мог, когда спускался туда, поверь мне…
Генри вошел в лабораторию и огляделся. Она была точно такой, какой Декс оставил ее. Он облизал сухие губы и вытер лицо рукой. Сердце глухо стучало в груди. Держи себя в руках, парень. Всему свое время. Не смотри вперед.
Доски, которые уборщик оторвал от ящика, все так же лежали на столе. Соседний стол был завален лабораторными записями Чарли, которые теперь навсегда останутся незаконченными. Генри рассмотрел все это, и затем достал свой собственный фонарик – тот, который он обычно держал в машине, в отделении для перчаток, на крайний случай – из заднего кармана. Если это не подходит под определение крайнего случая, ничто не подойдет.
Он щелчком включил его, пересек лабораторию и вышел за дверь. Свет неловко качнулся в темноте, и затем он навел его на пол. Он не хотел наступить на что-нибудь, на что наступать не стоило. Двигаясь медленно и осторожно, Генри обошел лестницу сбоку и посветил фонариком вниз. Его дыхание замерло, затем возобновилось, более медленное. Внезапно страх и напряжение ушли, он чувствовал только холод. Ящик был здесь, как Декс и говорил. И шариковая ручка уборщика. И его туфли. И очки Чарли Гересона.
Генри медленно перемещал луч с одного артефакта на другой, высвечивая каждый. Затем он посмотрел на часы, выключил фонарик и засунул обратно в карман. У него оставалось полчаса. Нельзя было терять время.
В чулане уборщика наверху он нашел ведра, мощное чистящее средство, тряпки… и перчатки. Никаких следов. Он спустился обратно, как ученик волшебника, в руках тяжелое пластиковое ведро, полное горячей воды, и пенящийся очиститель, тряпки заброшены на плечо. В тишине гулко звучали его шаги. Ему подумал о словах Декса: оно сидит тихо и ждет. И ему все еще было холодно.
Он начал прибирать.
– Она пришла, – сказал Генри. – О да, она пришла. И она была… возбужденная и счастливая.
– Какая? – переспросил Декс.
– Возбужденная, – он повторил. Она скулила и ныла, как она всегда делает, этим резким, неприятным голосом, но это просто по привычке, я думаю. Все эти годы, Декс, единственной моей частью, которую она не могла полностью контролировать, единственной частью, которую она не могла прижать к ногтю, была дружба с тобой. Наши два стакана, пока у нее были занятия. Наши шахматы. Наше… общение.
Декс кивнул. Да, общение было правильным словом. Немного света во тьме одиночества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
– Только… Главное осторожность…
– Я прослежу за этим, – сказал Генри мрачно, и именно тогда Декс заснул.
Он пробудился на следующее утро, свет августовского солнца выводил яркие узоры на простынях. «Просто сон, – подумал он, с чувством неописуемого облегчения. – Какой-то сумасшедший сон».
Но он чувствовал во рту вкус скотча – скотча и чего-то еще. Он приподнялся, и вспышка боли пронзила голову. Но не такая боль, как с похмелья; даже если вы тип, который может получить похмелье после трех скотчей, а он не мог.
Он сел, и увидел Генри, сидящего в противоположном углу комнаты. Его первая мысль была, что Генри требуется бритва. Вторая, что у Генри появилось что-то в глазах, чего он никогда не видел раньше – что-то, похожее на осколки льда. Смешная мысль пришла Дексу в голову; пронеслась через мозг и исчезла. Снайперский взгляд. У Генри Нортрапа, чья специальность – ранние английские поэты, снайперский взгляд.
– Как ты себя чувствуешь, Декс?
– Немного голова болит. Генри… полиция… что произошло.
– Полиции не было, – сказал Генри спокойно. – Насчет головы, мне очень жаль. Я подмешал один из сонных порошков Вилмы в твой третий стакан. Это пройдет.
– Генри, что ты говоришь?
Генри вынул листок бумаги из нагрудного кармана.
– Вот записка, которую я оставил жене. Она многое объяснит, я думаю. Я забрал ее, когда все было кончено. Рискнул, что она оставит ее на столе, и я выйду из этого сухим.
– Не понимаю, что ты...
Он взял записку из рук Генри и прочел, с расширяющимися глазами.
Дорогая Билли,
Мне только что позвонил Декс Стэнли. Он в истерике. Похоже, влип во что-то с одной из своих аспиранток. Он в Амберсон Холле. Девушка тоже. Ради бога, приезжай быстрее. Не знаю точно, какова ситуация, но может потребоваться присутствие женщины, и, при данных обстоятельствах, медсестра из изолятора вряд ли подойдет. Я знаю, Декс не слишком тебе нравится, но такой скандал может разрушить его карьеру. Пожалуйста, приезжай.
Генри.
– Что ты сделал, во имя всего святого? – спросил Декс хрипло.
Генри взял записку из безвольных пальцев Декса, достал зажигалку и поджег угол. Когда пламя разгорелось, он уронил обугливающийся лист бумаги в пепельницу на подоконнике.
– Я убил Вилму, – сказал он тем же спокойным голосом. – Дин-дон, злая сука мертва.
Декс пытался сказать что-нибудь и не мог. Та центральная ось вновь пыталась разорваться. Внизу лежала пропасть безумия.
– Я убил свою жену, и теперь я отдаю себя в твои руки.
Теперь к Дексу вернулся голос. Он звучал скрипуче, почти визгливо.
– Ящик, – сказал он. – Что ты сделал с ящиком?
– С ним все прекрасно, – сказал Генри. – Ты сам вложил последнюю деталь в головоломку. Ящик на дне Райдерского Карьера.
Декс смотрел Генри в глаза, пытаясь переварить это. Глаза его друга. Снайперские глаза. Ты не можешь срубить собственную королеву, это против правил, подумал он, еле сдерживая рвущийся наружу взрыв прогорклого хохота. Карьер, сказал он. Райдерский Карьер. Его глубина превышала четыреста футов. Он находился примерно в двенадцати милях от университета. Более тридцати лет Декс там не был. В нем утонула дюжина человек, и три года назад город закрыл его.
– Я уложил тебя в постель, – сказал Генри. – Пришлось отнести тебя в твою комнату. Ты вырубился намертво. Скотч, снотворное, шок. Но ты дышал нормально. Сердце билось как следует. Я проверил все эти вещи. Что бы ты не думал, ты должен знать: у меня не было ни малейшего намерения повредить тебе, Декс.
Оставалось пятнадцать минут до того, как кончался последний класс Вилмы, и ей требовалось пятнадцать минут, чтобы приехать домой, и еще пятнадцать, чтобы добраться до Амберсон Холла. Это давало мне сорок пять минут. Я оказался в Амберсоне в десять. Он был не заперт. Этого было достаточно, чтобы устранить последние сомнения.
– Что ты имеешь в виду?
– Кольцо на поясе уборщика. Оно ушло вместе с ним.
Декс вздрогнул.
– Если бы дверь была заперта – прости, Декс, но, если собираешься играть наверняка, ты должен прикрыть все фланги, – оставалось еще достаточно времени, чтобы вернуться домой раньше Вилмы и сжечь записку.
Я спустился вниз по лестнице – и я держался так близко к стене, как только мог, когда спускался туда, поверь мне…
Генри вошел в лабораторию и огляделся. Она была точно такой, какой Декс оставил ее. Он облизал сухие губы и вытер лицо рукой. Сердце глухо стучало в груди. Держи себя в руках, парень. Всему свое время. Не смотри вперед.
Доски, которые уборщик оторвал от ящика, все так же лежали на столе. Соседний стол был завален лабораторными записями Чарли, которые теперь навсегда останутся незаконченными. Генри рассмотрел все это, и затем достал свой собственный фонарик – тот, который он обычно держал в машине, в отделении для перчаток, на крайний случай – из заднего кармана. Если это не подходит под определение крайнего случая, ничто не подойдет.
Он щелчком включил его, пересек лабораторию и вышел за дверь. Свет неловко качнулся в темноте, и затем он навел его на пол. Он не хотел наступить на что-нибудь, на что наступать не стоило. Двигаясь медленно и осторожно, Генри обошел лестницу сбоку и посветил фонариком вниз. Его дыхание замерло, затем возобновилось, более медленное. Внезапно страх и напряжение ушли, он чувствовал только холод. Ящик был здесь, как Декс и говорил. И шариковая ручка уборщика. И его туфли. И очки Чарли Гересона.
Генри медленно перемещал луч с одного артефакта на другой, высвечивая каждый. Затем он посмотрел на часы, выключил фонарик и засунул обратно в карман. У него оставалось полчаса. Нельзя было терять время.
В чулане уборщика наверху он нашел ведра, мощное чистящее средство, тряпки… и перчатки. Никаких следов. Он спустился обратно, как ученик волшебника, в руках тяжелое пластиковое ведро, полное горячей воды, и пенящийся очиститель, тряпки заброшены на плечо. В тишине гулко звучали его шаги. Ему подумал о словах Декса: оно сидит тихо и ждет. И ему все еще было холодно.
Он начал прибирать.
– Она пришла, – сказал Генри. – О да, она пришла. И она была… возбужденная и счастливая.
– Какая? – переспросил Декс.
– Возбужденная, – он повторил. Она скулила и ныла, как она всегда делает, этим резким, неприятным голосом, но это просто по привычке, я думаю. Все эти годы, Декс, единственной моей частью, которую она не могла полностью контролировать, единственной частью, которую она не могла прижать к ногтю, была дружба с тобой. Наши два стакана, пока у нее были занятия. Наши шахматы. Наше… общение.
Декс кивнул. Да, общение было правильным словом. Немного света во тьме одиночества.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23