Из дома,
в котором когда-то очень давно, когда они были еще
маленькими мальчишками, они жили все вместе с бабушкой и с
дедушкой.
- Ну, значит ей лучше.
Для Кева всегда все "лучше", как будто все в мире
неуклонно движется к какой-то великой светлой вершине.
Младший брат никогда не разделял такого его оптимизма.
- Она парализована.
- Разве это так важно теперь?
- Конечно ВАЖНО, черт побери! - взрывается он, думая о
ее ногах под полосатой больничной простыней.
- Джон, она умирает.
- ОНА ЕЩЕ НЕ УМЕРЛА!
Вот что самое страшное для него. Разговор пойдет сейчас
по кругу с затрагиванием всяких бессмысленных мелочей
вроде платы за телефон. Но главное не в этом. Главное в том,
что она пока еще не умерла. Она лежит сейчас в палате N 312
с больничной биркой на запястье и прислушивается, если не
спит, к звукам радио, едва доносящимся к ней из коридора. И
скоро, по словам доктора, предстанет перед Всевышним. Но
прощание с жизнью будет для нее очень мучительным. Доктор -
высокий широкоплечий человек с песчано-рыжей бородой ростом,
наверное, больше шести футов. Когда в предпоследний визит к
матери они стояли около кровати, и она начала вдруг
засыпать, доктор, мягко взяв его за локоть и выведя из
палаты в коридор, сказал:
- Видите ли, при такой операции, как кортотомия,
некоторое уменьшение моторной функции неизбежно. У вашей
матери это уменьшение получилось очень значительным, но она
может немного двигать левой рукой. Думаю, через две-четыре
недели сможет двигать и правой.
- Сможет она ходить?
Доктор задумчиво уставился в потолок, и борода,
поднявшись, приоткрыла воротничок его клетчатой рубашки.
Этим он почему-то вдруг напомнил Джонни Элгернона Суинберна.
Понятно почему: все в этом человеке было прямо
противоположностью бедному Суинберну.
- Думаю, что нет. По крайней мере это очень
маловероятно. Вы должны быть готовы к этому.
- Она будет прикована к постели до конца жизни?
- Скорее всего - да.
Он начинает чувствовать восхищение этим человеком, но
почему-то вперемешку с недоверием. Какое-то странное,
двоякое чувство. Ему то кажется, что этот человек на
редкость добр, то, то он непередаваемо жесток.
- Как долго она сможет прожить так?
- Трудно сказать. Опухоль блокирует сейчас одну ее
почку. Вторая действует нормально. Но когда опухоль
распространяется и на нее - она заснет.
- Уремическая кома?
- Да, но не совсем так. Термин "уремия" употребляется
обычно лишь в узком кругу медицинских специалистов. Для
простых людей, не очень близко знакомых с медициной, все
выглядит несколько проще.
Но Джонни прекрасно знает, что такое "уремия" - его
бабушка умерла от того же самого, хотя у нее и не было
рака. Ее почки просто практически перестали функционировать,
и она впала в глубокую кому. Как-то в послеобеденное время,
как всегда в своей кровати, она просто тихо умерла во сне.
Джонни был первым, кто заподозрил, что это не просто
коматозный сон, когда старики спят с открытым ртом. На ее
щеках не успели высохнуть слезы от двух маленьких слезинок,
а она уже была мертва. Ее беззубый полуоткрытый рот и
старчески сморщенные потрескавшиеся губы вызвали у него
тошнотворную ассоциацию со сгнившим и ссохшимся помидором,
завалившимся недели две назад за какой-нибудь кухонный шкаф
и оставшийся там незамеченным до тех пор, пока не начал
вонять. Он поднес ей ко рту маленькой круглое зеркальце и
терпеливо подержал его там минуту. Увидев, что на зеркальце
не появилось ни малейших признаков запотевания, он позвал
мать.
- Она говорит, что ее все еще мучают боли, и сильный
зуд.
Доктор важно наклонил голову вбок, напомнив ему на этот
раз Виктора де Грута.
- Ей КАЖЕТСЯ, что ей больно. Это мнимые боли. На самом
деле никаких болевых ощущений она не испытывает. Вот почему
так важен фактор времени. Ваша мать практически не в
состоянии исчислять время секундами, минутами или часами.
Она просто не чувствует его. Грубо говоря, для нее это то же
самое, что дни, недели и месяца.
До него, наконец, с большим трудом доходит смысл того,
о чем говорит этот высокий широкоплечий человек с бородой,
и это пугает его. Где-то в отдалении тихо звенит какой-то
звонок. Доктор не перестает говорить, желая закончить
начатую мысль, однако этот звонок - сигнал того, что ему
куда-то идти.
- Можете вы сделать что-нибудь для нее?
- Очень немногое.
Говорит он очень тихо и спокойно. По крайней мере, он,
что называется, "не вселяет ложной надежды".
- Может случиться что-нибудь еще хуже, чем кома?
- Конечно МОЖЕТ. Но мы не можем предсказать это с
достаточной степенью точности. Это совершенно
непредсказуемо. Поведение болезни можно сравнить с
поведением акулы. И то, и другое прогнозам не поддается. У
нее может развиться, например, отечность или опухание
брюшной полости.
- Еще одна опухоль?
- Нет, вы неправильно поняли меня - это не
злокачественное новообразование, а просто опухание брюшной
полости, при котором она раздувается подобно камере
футбольного меча. Это опухание может потом спасть, а после
этого появится снова. Я думаю, однако, что вряд ли стоит
подробно останавливаться на таких деталях сейчас. Я считаю,
что исход операции в любом случае можно будет считать
успешным. "А ЕСЛИ НЕТ?! - думает Джонни. - А ЕСЛИ НЕТ?!" Что
будет, если вдруг, не дай Бог, произойдет наоборот? И ему
все-таки придется дать ей эти пилюли?! Что будет, если его
схватят за руку?! Он не хочет оказаться на скамье подсудимых
по обвинению в "убийстве из милосердных побуждений". У него
совершенно нет желания попасть на галеры. Мысленно он уже
видит вопящие заголовки газет: МАТЕРЕУБИЙЦА ПОЙМАН ЗА РУКУ
НА МЕСТЕ ПРЕСТУПЛЕНИЯ. Приятного мало.
Сидя в машине, он все вертит и вертит в руках коробочку
с надписью ДАРВОН. Вопрос стоит все также: СМОЖЕТ ЛИ ОН
СДЕЛАТЬ ЭТО? Должен ли он? Он прекрасно помнит ее слова:
"КАК БЫ Я ХОТЕЛА, ЧТОБЫ ВСЕ ЭТО ПОСКОРЕЕ ЗАКОНЧИЛОСЬ! ВСЕ БЫ
СДЕЛАЛА ДЛЯ ЭТОГО, ЛИШЬ БЫ НЕ МУЧИТЬСЯ!" Кевин предлагает
выделить ей комнату в его доме для того, чтобы она могла
умереть не в клинике, а среди близких людей.
1 2 3 4 5 6 7