Он просил вам передать, чтобы вы
незамедлительно прибыли по адресу: 19-я стрит, дом N 23.
- Я вздрогнул, - признался нам Джордж, - я ведь совсем недавно,
утром, заходил туда, но Дэвидсон еще спал. Я направился к дверям, а Гриэр
преспокойно погрузился в "Уолл-стрит джорнэл", попыхивая трубочкой. Больше
я его не видел и, знаете, как-то не жалею об этом. Я ушел со смутным
ощущением чего-то страшного - чего-то такого, что никогда не примет
очертания реального страха, связанного с конкретным предметом, - слишком
это все чудовищно, слишком невероятно, чтобы подходить с обычными мерками.
Тут я прервал его повествование:
- Помилуйте, Джордж, уж не хотите ли вы сказать нам, что ваш друг
Дэвидсон был мертв?
- Именно так, - последовал ответ. - Я прибыл туда почти одновременно
со следователем, который констатировал смерть от коронарного тромба. Через
шестнадцать дней Дэвидсону должно было исполниться двадцать три года.
Почти неделю я убеждал себя: это всего-навсего роковое совпадение, о
котором лучше забыть. Меня мучила бессонница, и даже мой добрый друг
"Катти Сарк", врач, был бессилен мне помочь. Я говорил себе: надо
разделить выигрыш между тремя участниками и забыть о том, что Генри Брауэр
однажды ворвался в нашу жизнь. Не получалось. Я выписал чек на
соответствующую сумму и отправился по адресу, который дал мне Гриэр, - в
Гарлем.
Брауэр там уже не жил. Мне дали другой адрес, на Ист-сайде; не такой,
может быть, шикарный квартал, но вполне респектабельный. Выяснилось,
однако, что оттуда он тоже съехал, примерно за месяц до нашего покерного
свидания, и перебрался в Ист-Вилледж, район трущоб.
Домовладелец, костлявый мужчина, у ног которого предупреждающе
зарычал огромный черный дог, сообщил мне, что Брауэр с ним рассчитался
третьего апреля, на следующий день после нашей игры. Я спросил новый
адрес; домовладелец запрокинул голову и выдал руладу, точно горло
прополоскал:
- Когда отсюда уезжают, бос, адрес один: Преисподняя, до
востребования. Правда, иногда по дороге останавливаются в Бауэри.
В те дни Бауэри, превратившийся с годами в загородную зону, являл
собой нечто такое, что и вообразить-то сегодня трудно: обитель бездомных,
последнее прибежище потерявших человеческий облик несчастных, мечтающих о
бутылке дешевого вина или о понюшке белого порошка, чтобы забыться. Я
отправился в Бауэри. Там были десятки ночлежек, несколько домов призрения,
куда пустили бы на ночь любого забулдыгу, и множество тесных улочек,
пригодных для того, чтобы расстелить прямо на мостовой старый тюфяк с
клопами. Я увидел людей-призраков, иссушенных алкоголем и наркотиками.
Подлинные имена были здесь не в ходу. Какое имя может быть у того, кто
скатился на самое дно... печень изъедена древесным спиртом, нос распух от
кокаина, пальцы обморожены, от зубов остались черные пеньки. Я описывал
Генри Брауэра каждому встречному, но безрезультатно. Хозяева пивных
пожимали плечами. Многие проходили мимо, даже не подняв головы.
Я не нашел его ни в первый день, ни во второй, ни в третий. На исходе
второй недели один человек признался, что видел на днях в "Номерах
Деварии" мужчину с похожей внешностью.
До "Номеров" оказалось всего два квартала. За конторкой сидел древний
старик с шелушащимся голым черепом и слезящимися глазами. К засиженному
мухами окну была прилеплена реклама: "Одна ночь - 10 центов". Я начал
описывать Брауэра, старик молча кивал. Когда я закончил, он сказал:
- Знаю его, молодой человек. Знаю, как же. Вот только память у меня
слабовата... не пожалейте доллар - глядишь, и вспомню.
Я положил долларовую бумажку, и она чудесным образом исчезла. Вот вам
и артрит!
- Он был у нас, молодой человек, а потом переехал.
- Куда, вы знаете?
- Так сразу и не вспомнишь. Вы уж не пожалейте еще один доллар.
Вторая бумажка исчезла столь же чудесным образом. Старик вдруг
развеселился, и из его груди вырвался... нет, не смех, а этакий
туберкулезный кашель.
- Ну что ж, - сказал я, - вы посмеялись в свое удовольствие, и вам за
это еще приплатили. А теперь я хочу знать, куда переехал этот человек.
Старик опять весело закашлялся.
- Известно куда, за оградку Поттеровского участка, а местечко он там
получил в бессрочное пользование, с чертом на пару! Что же вы не смеетесь,
молодой человек? Вчера утречком, я так думаю, он окочурился, потому как
днем, когда я его нашел, он был еще тепленький. Сидел - точно аршин
проглотил. Я зачем к нему поднялся? Или десять центов гони или... отдыхай.
Вот теперь он и отдыхает за казенный счет - в ящике глубиной в шесть
футов. - Собственная шутка вызвала у него очередной приступ старческого
веселья.
- Ничего странного вы не заметили? - спросил я, сам себе не
осмеливаясь признаться в том, как много вкладываю в свой вопрос. - Чего-то
не совсем обычного?
- Что-то такое было. Так сразу и не...
Я положил на конторку доллар, чтобы освежить его память; хотя бумажка
и на этот раз исчезла с завидной скоростью, ожидаемого смеха-кашля не
последовало.
- Еще как заметил, - оживился старик. - Труповозку-то кто всегда
вызывает? так что я в покойниках знаю толк. Где я их только, прости
Господи, не находил! И на дверном крюке, и в постели, и на пожарной
лестнице в мороз, синих как Атлантика, с бутылкой между колен. А один -
лет тридцать назад - захлебнулся у нас в ванной. ну а этот... этот сидел
под винтовой лестницей в своем коричневом костюме - волосы прилизаны,
грудь колесом, - как какая-нибудь важная персона из тех кварталов. И левой
рукой держал правую за кисть. Да, всяких я повидал, но такого не видел:
чтобы человек помер, сам себе руку пожимая!
Я отправился пешком в доки, и всю дорогу, как заезженная пластинка,
меня преследовала эта его последняя фраза. Чтобы человек помер, сам себе
руку пожимая!
Я прошел до конца мола, туда, где о ржавые сваи билась грязная серая
вода. Там я достал из кармана чек на тысячу долларов и изорвал на мелкие
клочки, которые выбросил в воду.
Джордж Грегсон изменил позу и откашлялся. В камине дотлевали угольки,
просторная ломберная комната все больше выстывала. Столы и стулья казались
ненастоящими, призрачными, словно увиденные во сне, где размыта граница
между прошлым и настоящим. Слабые язычки пламени отбрасывали тусклый
оранжевый свет на буквы, выбитые на каминном цоколе. СЕКРЕТ В РАССКАЗЕ, А
НЕ В РАССКАЗЧИКЕ.
- Я встретил этого человека один раз, - снова заговорил Джордж, - а
он и сейчас стоит перед глазами.
1 2 3 4 5 6 7
незамедлительно прибыли по адресу: 19-я стрит, дом N 23.
- Я вздрогнул, - признался нам Джордж, - я ведь совсем недавно,
утром, заходил туда, но Дэвидсон еще спал. Я направился к дверям, а Гриэр
преспокойно погрузился в "Уолл-стрит джорнэл", попыхивая трубочкой. Больше
я его не видел и, знаете, как-то не жалею об этом. Я ушел со смутным
ощущением чего-то страшного - чего-то такого, что никогда не примет
очертания реального страха, связанного с конкретным предметом, - слишком
это все чудовищно, слишком невероятно, чтобы подходить с обычными мерками.
Тут я прервал его повествование:
- Помилуйте, Джордж, уж не хотите ли вы сказать нам, что ваш друг
Дэвидсон был мертв?
- Именно так, - последовал ответ. - Я прибыл туда почти одновременно
со следователем, который констатировал смерть от коронарного тромба. Через
шестнадцать дней Дэвидсону должно было исполниться двадцать три года.
Почти неделю я убеждал себя: это всего-навсего роковое совпадение, о
котором лучше забыть. Меня мучила бессонница, и даже мой добрый друг
"Катти Сарк", врач, был бессилен мне помочь. Я говорил себе: надо
разделить выигрыш между тремя участниками и забыть о том, что Генри Брауэр
однажды ворвался в нашу жизнь. Не получалось. Я выписал чек на
соответствующую сумму и отправился по адресу, который дал мне Гриэр, - в
Гарлем.
Брауэр там уже не жил. Мне дали другой адрес, на Ист-сайде; не такой,
может быть, шикарный квартал, но вполне респектабельный. Выяснилось,
однако, что оттуда он тоже съехал, примерно за месяц до нашего покерного
свидания, и перебрался в Ист-Вилледж, район трущоб.
Домовладелец, костлявый мужчина, у ног которого предупреждающе
зарычал огромный черный дог, сообщил мне, что Брауэр с ним рассчитался
третьего апреля, на следующий день после нашей игры. Я спросил новый
адрес; домовладелец запрокинул голову и выдал руладу, точно горло
прополоскал:
- Когда отсюда уезжают, бос, адрес один: Преисподняя, до
востребования. Правда, иногда по дороге останавливаются в Бауэри.
В те дни Бауэри, превратившийся с годами в загородную зону, являл
собой нечто такое, что и вообразить-то сегодня трудно: обитель бездомных,
последнее прибежище потерявших человеческий облик несчастных, мечтающих о
бутылке дешевого вина или о понюшке белого порошка, чтобы забыться. Я
отправился в Бауэри. Там были десятки ночлежек, несколько домов призрения,
куда пустили бы на ночь любого забулдыгу, и множество тесных улочек,
пригодных для того, чтобы расстелить прямо на мостовой старый тюфяк с
клопами. Я увидел людей-призраков, иссушенных алкоголем и наркотиками.
Подлинные имена были здесь не в ходу. Какое имя может быть у того, кто
скатился на самое дно... печень изъедена древесным спиртом, нос распух от
кокаина, пальцы обморожены, от зубов остались черные пеньки. Я описывал
Генри Брауэра каждому встречному, но безрезультатно. Хозяева пивных
пожимали плечами. Многие проходили мимо, даже не подняв головы.
Я не нашел его ни в первый день, ни во второй, ни в третий. На исходе
второй недели один человек признался, что видел на днях в "Номерах
Деварии" мужчину с похожей внешностью.
До "Номеров" оказалось всего два квартала. За конторкой сидел древний
старик с шелушащимся голым черепом и слезящимися глазами. К засиженному
мухами окну была прилеплена реклама: "Одна ночь - 10 центов". Я начал
описывать Брауэра, старик молча кивал. Когда я закончил, он сказал:
- Знаю его, молодой человек. Знаю, как же. Вот только память у меня
слабовата... не пожалейте доллар - глядишь, и вспомню.
Я положил долларовую бумажку, и она чудесным образом исчезла. Вот вам
и артрит!
- Он был у нас, молодой человек, а потом переехал.
- Куда, вы знаете?
- Так сразу и не вспомнишь. Вы уж не пожалейте еще один доллар.
Вторая бумажка исчезла столь же чудесным образом. Старик вдруг
развеселился, и из его груди вырвался... нет, не смех, а этакий
туберкулезный кашель.
- Ну что ж, - сказал я, - вы посмеялись в свое удовольствие, и вам за
это еще приплатили. А теперь я хочу знать, куда переехал этот человек.
Старик опять весело закашлялся.
- Известно куда, за оградку Поттеровского участка, а местечко он там
получил в бессрочное пользование, с чертом на пару! Что же вы не смеетесь,
молодой человек? Вчера утречком, я так думаю, он окочурился, потому как
днем, когда я его нашел, он был еще тепленький. Сидел - точно аршин
проглотил. Я зачем к нему поднялся? Или десять центов гони или... отдыхай.
Вот теперь он и отдыхает за казенный счет - в ящике глубиной в шесть
футов. - Собственная шутка вызвала у него очередной приступ старческого
веселья.
- Ничего странного вы не заметили? - спросил я, сам себе не
осмеливаясь признаться в том, как много вкладываю в свой вопрос. - Чего-то
не совсем обычного?
- Что-то такое было. Так сразу и не...
Я положил на конторку доллар, чтобы освежить его память; хотя бумажка
и на этот раз исчезла с завидной скоростью, ожидаемого смеха-кашля не
последовало.
- Еще как заметил, - оживился старик. - Труповозку-то кто всегда
вызывает? так что я в покойниках знаю толк. Где я их только, прости
Господи, не находил! И на дверном крюке, и в постели, и на пожарной
лестнице в мороз, синих как Атлантика, с бутылкой между колен. А один -
лет тридцать назад - захлебнулся у нас в ванной. ну а этот... этот сидел
под винтовой лестницей в своем коричневом костюме - волосы прилизаны,
грудь колесом, - как какая-нибудь важная персона из тех кварталов. И левой
рукой держал правую за кисть. Да, всяких я повидал, но такого не видел:
чтобы человек помер, сам себе руку пожимая!
Я отправился пешком в доки, и всю дорогу, как заезженная пластинка,
меня преследовала эта его последняя фраза. Чтобы человек помер, сам себе
руку пожимая!
Я прошел до конца мола, туда, где о ржавые сваи билась грязная серая
вода. Там я достал из кармана чек на тысячу долларов и изорвал на мелкие
клочки, которые выбросил в воду.
Джордж Грегсон изменил позу и откашлялся. В камине дотлевали угольки,
просторная ломберная комната все больше выстывала. Столы и стулья казались
ненастоящими, призрачными, словно увиденные во сне, где размыта граница
между прошлым и настоящим. Слабые язычки пламени отбрасывали тусклый
оранжевый свет на буквы, выбитые на каминном цоколе. СЕКРЕТ В РАССКАЗЕ, А
НЕ В РАССКАЗЧИКЕ.
- Я встретил этого человека один раз, - снова заговорил Джордж, - а
он и сейчас стоит перед глазами.
1 2 3 4 5 6 7