Я…
Бетти перебила ее.
— Ну, конечно, я вспомню, — сказала она. — Я просто не понимаю, что именно должна вспомнить? — она улыбалась, и за этой улыбкой отчетливо проступила та нежность, к которой так стремилась вся ее смертная жизнь и в которой ей было отказано. Лестер захотелось удрать, спрятаться, по крайней мере закрыть глаза. Она сдержалась — дело того требовало — и сказала:
— Вспомни, как я обращалась с тобой в школе. И потом.
В наступившей вслед за тем долгой паузе Лестер ощутила первые смутные признаки тихого восторга, который таил мир ее новой жизни. Тревога не пропала, страх не стал меньше, просто происходило то, что должно было происходить. Кем еще она могла стать здесь, если не жертвой своей жертвы? Но, к счастью, она оказалась здесь, в этом мире, рядом со знакомым, расположенным к ней человеком. Мало того, что человек этот прекрасно ориентировался в этом мире, он еще и счастлив здесь, и даже воздух вокруг него звенит от радости. Она узнала эту радость, почувствовала ее, как чувствует лежачий больной наступление лета. Сама она еще не была счастлива, пожалуй, она даже не встречала этой разновидности счастья, но ожидая его, вспомнила, как один-два раза испытывала нечто подобное с Ричардом — в ту ночь, когда они расстались под уличным фонарем, в тот день, когда они встретились на мосту. Всего лишь мгновения, но они, оказывается, тоже принадлежали к этому миру. Правда, и те греховные времена, что кружились вокруг нее, никуда не делись. На сердце у нее стало спокойно. Если она должна идти, значит, должна; может быть, этой порхающей радости позволят отправиться вместе с ней. Врожденное благородство Лестер поднимало голову. Маленькая, хрупкая фигурка у окна была ее судьей, но она же была и центром этого мира, его источником. Совсем немного оставалось до прихода собственной радости, и чтобы Бетти смогла разделить с ней всю полноту момента, Лестер воскликнула:
— Ну вспомни! Вспомни же!
Бетти спокойно стояла и внимательно смотрела на нее. До сих пор небеса ее счастья здесь оставались безоблачны, ни одна тучка из ее смертной жизни не пятнала небосвод, кроме редких случаев, вспоминавшихся смутно, как неприятные сны. Теперь она настроилась вспоминать, потому что этого, кажется, от нее добивались, вспоминать нечто, о чем впоследствии можно будет с удовольствием забыть. Ей казалось, что они тратят попусту это сияющее утро, но видно, ничего не поделаешь.
Как только она поняла, что этого хочет Лестер, она захотела того же: так проста любовь-в-раю. Она стояла и думала. Она все еще улыбалась, хотя теперь улыбка стала чуть серьезнее. Она сказала:
— Но откуда ты можешь знать?
— Я знаю вполне достаточно, — ответила Лестер.
Улыбка Бетти исчезла. Она сказала гораздо серьезнее:
— Мне кажется, Эвелин была очень недоброй. Хотя, наверное, ей просто нравятся подобные вещи. Нет, это не о том, мы же не о ней должны думать. Ладно. Сейчас.
Ну вот, все и сделано.
— Ты вспомнила? — воскликнула Лестер, и Бетти, рассмеявшись, ответила ей:
— Дорогая, какая же ты серьезная! Да, я вспомнила.
— Все? — настаивала Лестер, и Бетти, взглянув ей прямо в глаза, так что Лестер пришлось посмотреть в сторону, ответила:
— Все, — и добавила:
— Как хорошо, что ты попросила меня. Думаю, сама я никогда не захотела бы вспомнить до конца, а тут ты попросила меня, и я просто вспомнила, и теперь мне нет дела до того, что тогда было. О Лестер, ты так добра ко мне!
У Лестер слезы навернулись на глаза. Фигура Бетти потеряла четкость и пришлось моргнуть, прогоняя слезинки. Они посмотрели друг на друга, Бетти засмеялась, и Лестер почувствовала, что вот-вот тоже засмеется, но все еще пыталась настоять на своем:
— И все равно!..
Бетти приложила ладонь к ее губам, но Лестер снова не ощутила прикосновения. Они видели и слышали друг друга, сердца их узнали друг друга, и они могли свободно делиться друг с другом добрыми чувствами в этом открытом Городе, но установленные для каждой из них пределы все еще разделяли их. Одна была мертва, другая нет. Рука Бетти тихо опустилась. Обе уяснили для себя суть закона и подчинились ему. Бетти подумала: «Конечно, ведь Лестер погибла», — и тут же сказала вслух:
— Но ведь я была так рада, что Эвелин убита, — голос у нее задрожал, она потрясенно поглядела на Лестер. — Как же я могла?
Лестер к этому времени опять успела забыть об Эвелин, но теперь снова вспомнила, и вдруг поняла, что Эвелин бежит сюда, к ней, к ним обеим. Она словно оказалась на другом конце бесконечной улицы, по которой всю жизнь спешила Эвелин. Вместе с Бетти она была теперь целью и на расстоянии чувствовала, как торопится Эвелин, она вот-вот будет здесь. Лестер вскинула голову, почти так же, как тогда, впервые услышав крик с вершины холма, и вызвав из небытия голос, который так любил Ричард и которого обычно не смел ослушаться, быстро проговорила:
— С Эвелин я справлюсь сама.
Бетти ответила, наполовину смеясь, наполовину смущенно:
— Не знаю, почему, только она все еще немного пугает меня. Я же не хотела ее смерти. Просто она так перемешалась со всем тамошним. Об этом как-то не думается, когда я здесь, — не было необходимости объяснять, где это «здесь». Их сердца, говорившие друг с другом напрямую, и без того все понимали. — Но в последнее время все равно приходилось думать. Теперь, когда ты заставила меня вспомнить, это уже неважно. Побудь со мной еще чуть-чуть, ладно, Лестер? Я знаю, не тебе решать, что будет. Всякое бывает. Но пока ведь можно… Я чувствую, меня ждет что-то очень трудное, но не хочу зря волноваться.
— Конечно, я побуду — если смогу, — сказала Лестер. — Только не понимаю, чего тебе волноваться?
Бетти села на край постели и снова улыбнулась Лестер. Потом она начала говорить, словно сама с собой или убаюкивая ребенка.
— Я знаю, что не должна волноваться, — говорила она, — когда думаю об озере. По крайней мере, мне кажется, что это озеро. Слишком оно широкое для реки.
Наверное, я и правда была очень маленькая, потому что, понимаешь, мне всегда казалось, будто я только что выплыла из него, а это же чепуха. Но иногда мне почти верится, что так и было, потому что я вспоминаю каких-то рыб в глубине, только не могу их описать. Они меня не замечали, а одна, с рогом на голове, все кружилась вокруг, все подныривала под меня. Видно было очень хорошо, порой я даже не понимала, где я. Может, тонула? Только я о себе совсем не думала. А потом рыба опять нырнула, и я почувствовала, как она поднимает меня на своей спине; вокруг забурлила вода, и я оказалась на поверхности. Там я и лежала. Солнце светило, и я плыла под солнцем, как будто купалась в самом солнечном свете, и наконец увидела берег. На уступчике стояла женщина. Я не помнила, кто она, но теперь ты попросила меня вспомнить, и я знаю — это няня, которая была У меня, но очень недолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69
Бетти перебила ее.
— Ну, конечно, я вспомню, — сказала она. — Я просто не понимаю, что именно должна вспомнить? — она улыбалась, и за этой улыбкой отчетливо проступила та нежность, к которой так стремилась вся ее смертная жизнь и в которой ей было отказано. Лестер захотелось удрать, спрятаться, по крайней мере закрыть глаза. Она сдержалась — дело того требовало — и сказала:
— Вспомни, как я обращалась с тобой в школе. И потом.
В наступившей вслед за тем долгой паузе Лестер ощутила первые смутные признаки тихого восторга, который таил мир ее новой жизни. Тревога не пропала, страх не стал меньше, просто происходило то, что должно было происходить. Кем еще она могла стать здесь, если не жертвой своей жертвы? Но, к счастью, она оказалась здесь, в этом мире, рядом со знакомым, расположенным к ней человеком. Мало того, что человек этот прекрасно ориентировался в этом мире, он еще и счастлив здесь, и даже воздух вокруг него звенит от радости. Она узнала эту радость, почувствовала ее, как чувствует лежачий больной наступление лета. Сама она еще не была счастлива, пожалуй, она даже не встречала этой разновидности счастья, но ожидая его, вспомнила, как один-два раза испытывала нечто подобное с Ричардом — в ту ночь, когда они расстались под уличным фонарем, в тот день, когда они встретились на мосту. Всего лишь мгновения, но они, оказывается, тоже принадлежали к этому миру. Правда, и те греховные времена, что кружились вокруг нее, никуда не делись. На сердце у нее стало спокойно. Если она должна идти, значит, должна; может быть, этой порхающей радости позволят отправиться вместе с ней. Врожденное благородство Лестер поднимало голову. Маленькая, хрупкая фигурка у окна была ее судьей, но она же была и центром этого мира, его источником. Совсем немного оставалось до прихода собственной радости, и чтобы Бетти смогла разделить с ней всю полноту момента, Лестер воскликнула:
— Ну вспомни! Вспомни же!
Бетти спокойно стояла и внимательно смотрела на нее. До сих пор небеса ее счастья здесь оставались безоблачны, ни одна тучка из ее смертной жизни не пятнала небосвод, кроме редких случаев, вспоминавшихся смутно, как неприятные сны. Теперь она настроилась вспоминать, потому что этого, кажется, от нее добивались, вспоминать нечто, о чем впоследствии можно будет с удовольствием забыть. Ей казалось, что они тратят попусту это сияющее утро, но видно, ничего не поделаешь.
Как только она поняла, что этого хочет Лестер, она захотела того же: так проста любовь-в-раю. Она стояла и думала. Она все еще улыбалась, хотя теперь улыбка стала чуть серьезнее. Она сказала:
— Но откуда ты можешь знать?
— Я знаю вполне достаточно, — ответила Лестер.
Улыбка Бетти исчезла. Она сказала гораздо серьезнее:
— Мне кажется, Эвелин была очень недоброй. Хотя, наверное, ей просто нравятся подобные вещи. Нет, это не о том, мы же не о ней должны думать. Ладно. Сейчас.
Ну вот, все и сделано.
— Ты вспомнила? — воскликнула Лестер, и Бетти, рассмеявшись, ответила ей:
— Дорогая, какая же ты серьезная! Да, я вспомнила.
— Все? — настаивала Лестер, и Бетти, взглянув ей прямо в глаза, так что Лестер пришлось посмотреть в сторону, ответила:
— Все, — и добавила:
— Как хорошо, что ты попросила меня. Думаю, сама я никогда не захотела бы вспомнить до конца, а тут ты попросила меня, и я просто вспомнила, и теперь мне нет дела до того, что тогда было. О Лестер, ты так добра ко мне!
У Лестер слезы навернулись на глаза. Фигура Бетти потеряла четкость и пришлось моргнуть, прогоняя слезинки. Они посмотрели друг на друга, Бетти засмеялась, и Лестер почувствовала, что вот-вот тоже засмеется, но все еще пыталась настоять на своем:
— И все равно!..
Бетти приложила ладонь к ее губам, но Лестер снова не ощутила прикосновения. Они видели и слышали друг друга, сердца их узнали друг друга, и они могли свободно делиться друг с другом добрыми чувствами в этом открытом Городе, но установленные для каждой из них пределы все еще разделяли их. Одна была мертва, другая нет. Рука Бетти тихо опустилась. Обе уяснили для себя суть закона и подчинились ему. Бетти подумала: «Конечно, ведь Лестер погибла», — и тут же сказала вслух:
— Но ведь я была так рада, что Эвелин убита, — голос у нее задрожал, она потрясенно поглядела на Лестер. — Как же я могла?
Лестер к этому времени опять успела забыть об Эвелин, но теперь снова вспомнила, и вдруг поняла, что Эвелин бежит сюда, к ней, к ним обеим. Она словно оказалась на другом конце бесконечной улицы, по которой всю жизнь спешила Эвелин. Вместе с Бетти она была теперь целью и на расстоянии чувствовала, как торопится Эвелин, она вот-вот будет здесь. Лестер вскинула голову, почти так же, как тогда, впервые услышав крик с вершины холма, и вызвав из небытия голос, который так любил Ричард и которого обычно не смел ослушаться, быстро проговорила:
— С Эвелин я справлюсь сама.
Бетти ответила, наполовину смеясь, наполовину смущенно:
— Не знаю, почему, только она все еще немного пугает меня. Я же не хотела ее смерти. Просто она так перемешалась со всем тамошним. Об этом как-то не думается, когда я здесь, — не было необходимости объяснять, где это «здесь». Их сердца, говорившие друг с другом напрямую, и без того все понимали. — Но в последнее время все равно приходилось думать. Теперь, когда ты заставила меня вспомнить, это уже неважно. Побудь со мной еще чуть-чуть, ладно, Лестер? Я знаю, не тебе решать, что будет. Всякое бывает. Но пока ведь можно… Я чувствую, меня ждет что-то очень трудное, но не хочу зря волноваться.
— Конечно, я побуду — если смогу, — сказала Лестер. — Только не понимаю, чего тебе волноваться?
Бетти села на край постели и снова улыбнулась Лестер. Потом она начала говорить, словно сама с собой или убаюкивая ребенка.
— Я знаю, что не должна волноваться, — говорила она, — когда думаю об озере. По крайней мере, мне кажется, что это озеро. Слишком оно широкое для реки.
Наверное, я и правда была очень маленькая, потому что, понимаешь, мне всегда казалось, будто я только что выплыла из него, а это же чепуха. Но иногда мне почти верится, что так и было, потому что я вспоминаю каких-то рыб в глубине, только не могу их описать. Они меня не замечали, а одна, с рогом на голове, все кружилась вокруг, все подныривала под меня. Видно было очень хорошо, порой я даже не понимала, где я. Может, тонула? Только я о себе совсем не думала. А потом рыба опять нырнула, и я почувствовала, как она поднимает меня на своей спине; вокруг забурлила вода, и я оказалась на поверхности. Там я и лежала. Солнце светило, и я плыла под солнцем, как будто купалась в самом солнечном свете, и наконец увидела берег. На уступчике стояла женщина. Я не помнила, кто она, но теперь ты попросила меня вспомнить, и я знаю — это няня, которая была У меня, но очень недолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69