К этому прибавляются еще узы кровного родства и свойства. В общем, создается такое сочетание разума, опыта и нравов, которое служит вернейшим залогом взаимной благожелательности. Во многих случаях подобное сочетание порождает стремление к дружбе и взаимную любовь, которыми старики так восхищаются, приписывая их божественному влиянию.
Так, приводя бесчисленные доказательства, природа учит людей согласию и миру. Так она привлекает их к себе всевозможными соблазнами. Так она соединяет их множеством связей, так подчиняет их своей воле. И при всем этом какая-то адская злоба все же овладевает людьми. В их сердца вселяется всепожирающая, ненасытная страсть к кровопролитиям! Поверить, что люди, постоянно занятые бесплодными раздорами и войнами, наделены разумом, может только тот, кто привык к этим действиям настолько, что перестал им удивляться и видеть всю их пагубность. Наконец, люди нарушают порядок и спокойствие повсеместно, в мирских селениях и святых местах, всюду неся грабежи, кровь и разорение. И нет такого содружества или союза, которые были бы достаточно священны и чтимы, чтобы примирить и утихомирить тех, кто яростно устремляется друг на друга для взаимного уничтожения.
Да, если бы все обстояло так просто, одного общего слова или человеческого имени было бы достаточно, чтобы достигнуть соглашения между людьми. Но выходит, что природа, которая так сильна среди диких зверей, с людьми ничего не может поделать. А имя Христа, неужели и оно ничего не значит для христиан? Пусть в данном случае влияния природы недостаточно, хотя среди существ, лишенных разума, она является великой силой; но поскольку учение Христа превосходит учение природы, то почему же и оно не может убедить тех, кто его исповедует, в самом основном своем положении: в благотворности мира и взаимной любви? Или почему это учение хотя бы не заставит людей забыть о таком буйном помешательстве, как война?
Когда я слышу человеческую речь и вижу людей, я, Мир, устремляюсь к ним как к существам, предназначенным исключительно для того, чтобы я восторжествовал. Я постепенно проникаю, в их души, веря, что в людях мое законное пристанище. А когда я вижу христианина, я спешу к нему изо всех сил, питая самые сладостные надежды воцариться в нем.
Но здесь – мне стыдно и горько признаться в этом – в судах и в палатах советников, при дворцах и храмах – всюду слышатся крики и вопли раздоров и споров, каких не бывает даже в капищах язычников. Причиной многих несчастий и бедствий человека являются адвокаты, однако они составляют лишь очень небольшую часть всех тех, кто занимается спорами и раздорами.
Я обращал мой взор к городам. На время во мне зарождалась надежда, что здесь, наконец, есть доброе согласие между теми, кто живет окруженный одной стеной, что здесь царят и правят одинаковые законы и что здесь, как на одном корабле, всех объединяют одинаковые опасности. Увы, как я ошибался! И здесь тоже все настолько раздирается несогласием, что мне с трудом удается найти хоть один дом, в котором я мог бы прожить хоть несколько дней.
Минуя простой народ, который, будучи волнуем ссорами да раздорами, напоминает бушующее море, я обращался ко дворам государей, как к некоей гавани. Без сомнения, думал я, среди них и должно быть место для мира, потому что они более мудры и осторожны, чем обычные люди, потому что они – глаза народа. Кроме того, они наместники Того, кто есть Князь Согласия и кто в действительности посылает меня всем людям, а в особенности государям.
И все мне как будто благоприятствовало. Я видел нежные приветствия, любовные объятия, веселые пиршества и все прочие действия и признаки гуманности. Но, увы, невероятное дело? Я не маг отыскать среди них даже тени истинного мира и согласия! Все здесь было подкрашено и искусственно, все имело радушную внешность, за которой скрывались недовольство и подлая злоба. И под конец я обнаружил, что нет здесь места для мира, ибо здесь находятся истоки и причины всех раздоров и войн.
Неужели после всего этого я должен еще страдать, видя, как надежды обманывают меня? Я увидел, что государи скорее могущественны, чем просвещенны, что они больше внимают алчности, чем здравым суждениям разума. Тогда я решил примкнуть к обществу ученых людей. Хорошие книги делают людей, философия создает более чем людей, богословие создает богов. Я был уверен, что отдохну среди ученых после стольких мытарств.
Но, увы, новое разочарование! Здесь идет та же самая война, но только в ином роде, не такая кровавая; но не менее бессмысленная и неразумная. Одна школа отличается от другой, истинная сущность вещей меняется в зависимости от страны: многие истины не могут переплыть через море, перебраться через Альпы, переправиться через Рейн. Даже в одной и той же академии логики воюют с риторами, а богословы с юристами.
Воюют друг с другом даже представители одной и той же профессии: например, последователи Скота воюют с последователями Фомы, номиналисты сражаются с реалистами, платоники с перипатетиками. Дело зашло так далеко, что даже в самых незначительных вопросах они не могут прийти к согласию и часто с ожесточением нападают друг на друга из-за пустяков, пока сражение не становится все жарче и жарче, когда от аргументов переходят к злословию, а от злословия – к драке. И если спор не может быть разрешен ни с помощью кинжала, ни с помощью копья, тогда они разят друг друга своими ядовитыми, отравленными перьями и лощеной бумагой, обращая смертоносное жало своего языка против доброй славы противника.
Оставался еще один род людей, которые так привержены к религии, что не могут отбросить ее, даже если бы они того пожелали, как черепаха не может избавиться от своего панциря-жилища.
Я мог бы надеяться, что найду себе место среди них, если бы надежда столь часто не обманывала меня и под конец не заставила во всем отчаяться. Но все же, решив испытать все, что можно, я сделал еще одну попытку. Вы хотите знать, чем она кончилась? Ни от кого из людей я не отказываюсь так охотно, как от этих. Да и на что мне было надеяться, если ни одна из религий не согласна с другими религиями? Различных религий столько же, сколько различных религиозных братств. Доминиканцы спорят с миноритами, бенедиктинцы с бернардинцами, сколько названий, столько и религий, сколько религий, столько и различных церемоний, потому что они ни в чем не согласны между собой. И каждый человек доволен своей религией, ненавидит и проклинает религию других. А разве одно и то же религиозное братство не раздирается раздорами? Обсерванты ругают колетов, и все вместе проклинают третьих, чье название идет от слова «конвенция», – конвентуалов; между всеми ними нет согласия.
1 2 3 4 5 6 7 8
Так, приводя бесчисленные доказательства, природа учит людей согласию и миру. Так она привлекает их к себе всевозможными соблазнами. Так она соединяет их множеством связей, так подчиняет их своей воле. И при всем этом какая-то адская злоба все же овладевает людьми. В их сердца вселяется всепожирающая, ненасытная страсть к кровопролитиям! Поверить, что люди, постоянно занятые бесплодными раздорами и войнами, наделены разумом, может только тот, кто привык к этим действиям настолько, что перестал им удивляться и видеть всю их пагубность. Наконец, люди нарушают порядок и спокойствие повсеместно, в мирских селениях и святых местах, всюду неся грабежи, кровь и разорение. И нет такого содружества или союза, которые были бы достаточно священны и чтимы, чтобы примирить и утихомирить тех, кто яростно устремляется друг на друга для взаимного уничтожения.
Да, если бы все обстояло так просто, одного общего слова или человеческого имени было бы достаточно, чтобы достигнуть соглашения между людьми. Но выходит, что природа, которая так сильна среди диких зверей, с людьми ничего не может поделать. А имя Христа, неужели и оно ничего не значит для христиан? Пусть в данном случае влияния природы недостаточно, хотя среди существ, лишенных разума, она является великой силой; но поскольку учение Христа превосходит учение природы, то почему же и оно не может убедить тех, кто его исповедует, в самом основном своем положении: в благотворности мира и взаимной любви? Или почему это учение хотя бы не заставит людей забыть о таком буйном помешательстве, как война?
Когда я слышу человеческую речь и вижу людей, я, Мир, устремляюсь к ним как к существам, предназначенным исключительно для того, чтобы я восторжествовал. Я постепенно проникаю, в их души, веря, что в людях мое законное пристанище. А когда я вижу христианина, я спешу к нему изо всех сил, питая самые сладостные надежды воцариться в нем.
Но здесь – мне стыдно и горько признаться в этом – в судах и в палатах советников, при дворцах и храмах – всюду слышатся крики и вопли раздоров и споров, каких не бывает даже в капищах язычников. Причиной многих несчастий и бедствий человека являются адвокаты, однако они составляют лишь очень небольшую часть всех тех, кто занимается спорами и раздорами.
Я обращал мой взор к городам. На время во мне зарождалась надежда, что здесь, наконец, есть доброе согласие между теми, кто живет окруженный одной стеной, что здесь царят и правят одинаковые законы и что здесь, как на одном корабле, всех объединяют одинаковые опасности. Увы, как я ошибался! И здесь тоже все настолько раздирается несогласием, что мне с трудом удается найти хоть один дом, в котором я мог бы прожить хоть несколько дней.
Минуя простой народ, который, будучи волнуем ссорами да раздорами, напоминает бушующее море, я обращался ко дворам государей, как к некоей гавани. Без сомнения, думал я, среди них и должно быть место для мира, потому что они более мудры и осторожны, чем обычные люди, потому что они – глаза народа. Кроме того, они наместники Того, кто есть Князь Согласия и кто в действительности посылает меня всем людям, а в особенности государям.
И все мне как будто благоприятствовало. Я видел нежные приветствия, любовные объятия, веселые пиршества и все прочие действия и признаки гуманности. Но, увы, невероятное дело? Я не маг отыскать среди них даже тени истинного мира и согласия! Все здесь было подкрашено и искусственно, все имело радушную внешность, за которой скрывались недовольство и подлая злоба. И под конец я обнаружил, что нет здесь места для мира, ибо здесь находятся истоки и причины всех раздоров и войн.
Неужели после всего этого я должен еще страдать, видя, как надежды обманывают меня? Я увидел, что государи скорее могущественны, чем просвещенны, что они больше внимают алчности, чем здравым суждениям разума. Тогда я решил примкнуть к обществу ученых людей. Хорошие книги делают людей, философия создает более чем людей, богословие создает богов. Я был уверен, что отдохну среди ученых после стольких мытарств.
Но, увы, новое разочарование! Здесь идет та же самая война, но только в ином роде, не такая кровавая; но не менее бессмысленная и неразумная. Одна школа отличается от другой, истинная сущность вещей меняется в зависимости от страны: многие истины не могут переплыть через море, перебраться через Альпы, переправиться через Рейн. Даже в одной и той же академии логики воюют с риторами, а богословы с юристами.
Воюют друг с другом даже представители одной и той же профессии: например, последователи Скота воюют с последователями Фомы, номиналисты сражаются с реалистами, платоники с перипатетиками. Дело зашло так далеко, что даже в самых незначительных вопросах они не могут прийти к согласию и часто с ожесточением нападают друг на друга из-за пустяков, пока сражение не становится все жарче и жарче, когда от аргументов переходят к злословию, а от злословия – к драке. И если спор не может быть разрешен ни с помощью кинжала, ни с помощью копья, тогда они разят друг друга своими ядовитыми, отравленными перьями и лощеной бумагой, обращая смертоносное жало своего языка против доброй славы противника.
Оставался еще один род людей, которые так привержены к религии, что не могут отбросить ее, даже если бы они того пожелали, как черепаха не может избавиться от своего панциря-жилища.
Я мог бы надеяться, что найду себе место среди них, если бы надежда столь часто не обманывала меня и под конец не заставила во всем отчаяться. Но все же, решив испытать все, что можно, я сделал еще одну попытку. Вы хотите знать, чем она кончилась? Ни от кого из людей я не отказываюсь так охотно, как от этих. Да и на что мне было надеяться, если ни одна из религий не согласна с другими религиями? Различных религий столько же, сколько различных религиозных братств. Доминиканцы спорят с миноритами, бенедиктинцы с бернардинцами, сколько названий, столько и религий, сколько религий, столько и различных церемоний, потому что они ни в чем не согласны между собой. И каждый человек доволен своей религией, ненавидит и проклинает религию других. А разве одно и то же религиозное братство не раздирается раздорами? Обсерванты ругают колетов, и все вместе проклинают третьих, чье название идет от слова «конвенция», – конвентуалов; между всеми ними нет согласия.
1 2 3 4 5 6 7 8