– Признаю: меня интересовало то, что лежит по ту сторону гор, где заканчивается Друин. Я верил – и верю до сей поры, – что его потерял житель Белтиррана, который пытался повторить мое собственное деяние. Как я искал Белтирран, так и он хотел знать… что лежит по ту сторону гор.
– Если только, – заметил Баллас, – это не сделал друинец. Кто-то, кто побывал в Белтирране.
– Непохоже, – сказал Лэйк. – Карта не имеет практической ценности. Я бы сказал: это церемониальный предмет. Или талисман, который должен напоминать путешественнику о доме. Такие вещи известны. Вдобавок в Друине карты рисуют на пергаменте, а не вырезают на кости.
Баллас повертел вещицу в руках. Он чувствовал возбуждение и восторг… Потом в душу закралось сомнение.
– Ты говоришь, это доказательство существования Белтиррана? Погоди. Ты же видел Белтирран собственными глазами. Разве нет?
Лэйк покачал головой.
– Что? – выдохнул Баллас.
– Я его не видел.
– Но Элзефар сказал: ты написал отчет…
– Я его выдумал, – отозвался Лэйк. – Я был молод и мечтал о славе. Из всех устремлений честолюбие – самое жуткое. Самое отвратительное. Потому что заставляет человека поступать дурно. Жульничать. Лгать. Порочить других… Мой отчёт о путешествии в горы был правдой – до определенного предела. Я зашел так далеко, как только мог. Ноя никогда не переходил через горы. Это невозможно, Баллас.
– Почему?
– В пятидесяти футах от вершины начинается скальная стена, гладкая, как стекло. Там не за что ухватиться. Нельзя и обойти ее. Я прошел по всем Гарсбракам. Стена есть везде. С тем же успехом паук может залезть по стенке фарфоровой чашки.
Баллас почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри.
– Ты мог бы использовать крюк.
– Пытался, – коротко отозвался Лэйк. – Там не за что его зацепить. Я забрасывал крюк много раз. И он неизменно соскальзывал вниз. Я перепробовал все, уж поверь. Представь, каково взобраться на тысячи футов и спасовать на последних пятидесяти. – В голосе Лэйка звучала тоска. – Я уже нашел карту. Я знал, что Белтирран существует. Я знал, что стою на пороге великого открытия… Невыносимая пытка… А я был гордецом – и гордецом самонадеянным. Когда я вернулся, мне не хватило духу признаться, что я преодолел такой путь – и сломался в самом конце. Да, я сделал все, что только в человеческих силах, но этого было недостаточно. Не по мне. Я обязан был достичь невозможного: найти Белтирран. И потому я солгал. – Лэйк глубоко вздохнул. – Я написал свой фальшивый отчет и думал, что мне поверят. В конце концов, описание восхождения было детальным и убедительным – ибо правдивым. Лишь вторая часть была вымыслом. – Он покачал головой. – Но я наказан за свою ложь. В мой рассказ о Белтирране никто не поверил. И люди сочли, что все остальное тоже выдумка. Никто не поверил, что я поднялся дальше подножий… Надо сказать: это стало мне хорошим уроком…
– Почему же ты никому не показал вот это? – Баллас посмотрел на костяную карту у себя на ладони. – Все же доказательство какое-никакое.
– Его бы тоже сочли подделкой. Сказали бы, что я сделал карту сам. Странно, не правда ли? Умный человек считает величайшие чудеса вымыслом. В таких людях живет скудость духа. Оно рядится под то, что обычно считают достоинствами, – прагматизм, рассудок, прилежание… но на самом деле это просто голос слабой души. Когда я был моложе, когда я лазил по горам, я был необычным человеком… Это не похвальба, а констатация факта. Я не был особенно силен или чрезвычайно умен. И все же у меня было одно достоинство, которое обычно считается пороком, – безрассудство. Подъем на Гарсбраки был сумасшедшим риском, но ничто не могло меня остановить. Та часть рассудка, которая отвечает за осторожность – та, что во многих людях кричит в голос, – во мне безмолвствовала. Расселины, пропасти, узкие тропки – ничто меня не испугало и не заставило повернуть назад. Жажда славы способна перебороть все прочие чувства и мысли… Не знаю, был ли я менее подвержен страху, нежели остальные люди, – или просто более честолюбив. Так или иначе, я сделал то, что не удавалось никому до меня: достиг вершины Гарсбраков. – Лэйк чуть пошевелился. – Скажи мне, Анхага Баллам силен ли в тебе страх?
– Нет, – честно ответил Баллас.
– Но ты испытываешь его?
– Иногда.
– Это естественно, – отозвался Лэйк. – Но сдается мне: страх никогда не делал тебя слабее… Чем ты занимаешься?
– Ничем.
– Ничем?
– Я был бродягой… многие годы.
– А до того? Баллас помедлил.
– Я был солдатом. – Слова неожиданно сорвались с губ. Собственный голос прозвучал будто издалека. Словно бы говорил не он, а кто-то едва знакомый. Человек, которого Баллас не встречал уже много лет.
– И хорошим солдатом?
– Я неплохо дрался. – Баллас пожал плечами.
– Ага. Ты бывал в боях, так?
Баллас кивнул и нервно облизнул губы.
– Угу. Мы сражались против Каль’Брайдена.
Это почему-то развеселило Лэйка. Он шлепнул ладонями по перилам и рассмеялся.
– Каль’Брайден! Мятежный купец. Чума Друина. Человек, который пытался освободить Друин от власти Церкви Пилигримов. Какая ирония!..
– Я сражался не ради Церкви, – буркнул Баллас.
– А ради чего же?
– Мне за это платили.
– То есть против самого Каль’Брайденаты ничего не имел?
– Он мне не нравился.
– И почему?
– Он был разбойником, – взволнованно ответил Баллас. – Бандитом. Такие люди хуже чумы.
– Когда Каль’Брайден только-только появился, – сказал Лэйк, – я возликовал. Вот человек, который покончит с засильем Церкви. Тогда начнется совсем другая жизнь. Жестокости и несправедливости церковников наконец-то закончатся. Возникнет новое общество. Наступит мир, исчезнет бедность… Я ошибался, само собой. Ты прав: Каль’Брайден был дурным человеком. Он бы плохо управлял Друином. Хуже, чем Благие Магистры. Говорят, он упивался жестокостью. И уж точно он едва мог сдерживать собственных солдат. Или, вернее, он слишком много им позволял – разрешал любые непотребства… Я понимаю, почему он плохо кончил. Каль’Брайдену перерезали глотку как свинье – в его собственной крепости.
– Так говорят. – Баллас пожал плечами. – Но я пришел сюда обсуждать не прошлое, а будущее. Именно оно меня волнует – и ничто иное. Ты поможешь мне найти Белтирран?
– Я же сказал тебе, – отозвался Лэйк, – это нереально. Или ты считаешь, что я лгу?
– Может быть, ты ошибаешься? Или, может быть, ты просто оказался недостаточно безрассуден…
Лэйк негромко рассмеялся.
– Вопрос в том, достаточно ли я безрассуден сейчас, чтобы помочь тебе. В конце концов, я пособничаю величайшему из ныне живущих преступников. Церковь меня по головке не погладит. Меня убьют – и это будет неприятная смерть. – Он отпил из бокала. – Я должен подумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113
– Если только, – заметил Баллас, – это не сделал друинец. Кто-то, кто побывал в Белтирране.
– Непохоже, – сказал Лэйк. – Карта не имеет практической ценности. Я бы сказал: это церемониальный предмет. Или талисман, который должен напоминать путешественнику о доме. Такие вещи известны. Вдобавок в Друине карты рисуют на пергаменте, а не вырезают на кости.
Баллас повертел вещицу в руках. Он чувствовал возбуждение и восторг… Потом в душу закралось сомнение.
– Ты говоришь, это доказательство существования Белтиррана? Погоди. Ты же видел Белтирран собственными глазами. Разве нет?
Лэйк покачал головой.
– Что? – выдохнул Баллас.
– Я его не видел.
– Но Элзефар сказал: ты написал отчет…
– Я его выдумал, – отозвался Лэйк. – Я был молод и мечтал о славе. Из всех устремлений честолюбие – самое жуткое. Самое отвратительное. Потому что заставляет человека поступать дурно. Жульничать. Лгать. Порочить других… Мой отчёт о путешествии в горы был правдой – до определенного предела. Я зашел так далеко, как только мог. Ноя никогда не переходил через горы. Это невозможно, Баллас.
– Почему?
– В пятидесяти футах от вершины начинается скальная стена, гладкая, как стекло. Там не за что ухватиться. Нельзя и обойти ее. Я прошел по всем Гарсбракам. Стена есть везде. С тем же успехом паук может залезть по стенке фарфоровой чашки.
Баллас почувствовал, как что-то оборвалось у него внутри.
– Ты мог бы использовать крюк.
– Пытался, – коротко отозвался Лэйк. – Там не за что его зацепить. Я забрасывал крюк много раз. И он неизменно соскальзывал вниз. Я перепробовал все, уж поверь. Представь, каково взобраться на тысячи футов и спасовать на последних пятидесяти. – В голосе Лэйка звучала тоска. – Я уже нашел карту. Я знал, что Белтирран существует. Я знал, что стою на пороге великого открытия… Невыносимая пытка… А я был гордецом – и гордецом самонадеянным. Когда я вернулся, мне не хватило духу признаться, что я преодолел такой путь – и сломался в самом конце. Да, я сделал все, что только в человеческих силах, но этого было недостаточно. Не по мне. Я обязан был достичь невозможного: найти Белтирран. И потому я солгал. – Лэйк глубоко вздохнул. – Я написал свой фальшивый отчет и думал, что мне поверят. В конце концов, описание восхождения было детальным и убедительным – ибо правдивым. Лишь вторая часть была вымыслом. – Он покачал головой. – Но я наказан за свою ложь. В мой рассказ о Белтирране никто не поверил. И люди сочли, что все остальное тоже выдумка. Никто не поверил, что я поднялся дальше подножий… Надо сказать: это стало мне хорошим уроком…
– Почему же ты никому не показал вот это? – Баллас посмотрел на костяную карту у себя на ладони. – Все же доказательство какое-никакое.
– Его бы тоже сочли подделкой. Сказали бы, что я сделал карту сам. Странно, не правда ли? Умный человек считает величайшие чудеса вымыслом. В таких людях живет скудость духа. Оно рядится под то, что обычно считают достоинствами, – прагматизм, рассудок, прилежание… но на самом деле это просто голос слабой души. Когда я был моложе, когда я лазил по горам, я был необычным человеком… Это не похвальба, а констатация факта. Я не был особенно силен или чрезвычайно умен. И все же у меня было одно достоинство, которое обычно считается пороком, – безрассудство. Подъем на Гарсбраки был сумасшедшим риском, но ничто не могло меня остановить. Та часть рассудка, которая отвечает за осторожность – та, что во многих людях кричит в голос, – во мне безмолвствовала. Расселины, пропасти, узкие тропки – ничто меня не испугало и не заставило повернуть назад. Жажда славы способна перебороть все прочие чувства и мысли… Не знаю, был ли я менее подвержен страху, нежели остальные люди, – или просто более честолюбив. Так или иначе, я сделал то, что не удавалось никому до меня: достиг вершины Гарсбраков. – Лэйк чуть пошевелился. – Скажи мне, Анхага Баллам силен ли в тебе страх?
– Нет, – честно ответил Баллас.
– Но ты испытываешь его?
– Иногда.
– Это естественно, – отозвался Лэйк. – Но сдается мне: страх никогда не делал тебя слабее… Чем ты занимаешься?
– Ничем.
– Ничем?
– Я был бродягой… многие годы.
– А до того? Баллас помедлил.
– Я был солдатом. – Слова неожиданно сорвались с губ. Собственный голос прозвучал будто издалека. Словно бы говорил не он, а кто-то едва знакомый. Человек, которого Баллас не встречал уже много лет.
– И хорошим солдатом?
– Я неплохо дрался. – Баллас пожал плечами.
– Ага. Ты бывал в боях, так?
Баллас кивнул и нервно облизнул губы.
– Угу. Мы сражались против Каль’Брайдена.
Это почему-то развеселило Лэйка. Он шлепнул ладонями по перилам и рассмеялся.
– Каль’Брайден! Мятежный купец. Чума Друина. Человек, который пытался освободить Друин от власти Церкви Пилигримов. Какая ирония!..
– Я сражался не ради Церкви, – буркнул Баллас.
– А ради чего же?
– Мне за это платили.
– То есть против самого Каль’Брайденаты ничего не имел?
– Он мне не нравился.
– И почему?
– Он был разбойником, – взволнованно ответил Баллас. – Бандитом. Такие люди хуже чумы.
– Когда Каль’Брайден только-только появился, – сказал Лэйк, – я возликовал. Вот человек, который покончит с засильем Церкви. Тогда начнется совсем другая жизнь. Жестокости и несправедливости церковников наконец-то закончатся. Возникнет новое общество. Наступит мир, исчезнет бедность… Я ошибался, само собой. Ты прав: Каль’Брайден был дурным человеком. Он бы плохо управлял Друином. Хуже, чем Благие Магистры. Говорят, он упивался жестокостью. И уж точно он едва мог сдерживать собственных солдат. Или, вернее, он слишком много им позволял – разрешал любые непотребства… Я понимаю, почему он плохо кончил. Каль’Брайдену перерезали глотку как свинье – в его собственной крепости.
– Так говорят. – Баллас пожал плечами. – Но я пришел сюда обсуждать не прошлое, а будущее. Именно оно меня волнует – и ничто иное. Ты поможешь мне найти Белтирран?
– Я же сказал тебе, – отозвался Лэйк, – это нереально. Или ты считаешь, что я лгу?
– Может быть, ты ошибаешься? Или, может быть, ты просто оказался недостаточно безрассуден…
Лэйк негромко рассмеялся.
– Вопрос в том, достаточно ли я безрассуден сейчас, чтобы помочь тебе. В конце концов, я пособничаю величайшему из ныне живущих преступников. Церковь меня по головке не погладит. Меня убьют – и это будет неприятная смерть. – Он отпил из бокала. – Я должен подумать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113