— Ни тебе точного места события, ни тебе времени, ни списка действий, которые помогут события избежать. Дотошности — ни на лошик. Одно слово, люди.
— Ух ты! — слегка преувеличенно восхитилась Машка. — А ты это все можешь, о светлоликий представитель древней цивилизации Ишмиза?
— Ну почти все. — Май потупился, предпочтя пропустить мимо ушей ее иронию.
— А о чем ты гадаешь? — жадно спросила она.
— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответил Май, но, взглянув на глубоко задумавшуюся девочку, смилостивился. — Я позвал сюда тебя. Ты спрашивала меня о своем ближайшем будушем. О чем я гадаю? Правильный ответ — о тебе!
— Какой ты милый! — растроганно улыбнулась не ожидавшая ничего такого Машка. — И что там видно?
— Сейчас узнаем. Вот тень солнышка на табличку упадет...
— Солнышко — это та зеленовато-желтая фиговина наверху или все-таки ромашка-переросток над нами? — уточнила Машка.
— Постарайся относиться к священному растению эльфийской расы хотя бы с малой толикой почтения! — укоризненно сказал Май. — Между прочим, на его выведение лучшим умам моего народа понадобилась не одна тысяча лет. В древние времена солнышки были гораздо мельче, смею тебя уверить.
— Я догадываюсь, — отозвалась Машка. — У вас вообще почему-то на этой почве комплекс. Если овощи — то с мою голову, если цветы — то размером с дерево, а уж деревья... И говорить нечего — гигантомания какая-то!
— И ничего у нас не комплекс, — обиделся Май. — Просто мы считаем, что все полезное и красивое должно быть большим.
— Ага! — хмыкнула Машка. — Чтоб издалека видать было, какую замечательную вещь создали эти эльфы.
— Ну и это тоже, — без тени смущения согласился Май. — Хотя, конечно, это не самое главное.
Между тем солнце продолжало свое неторопливое движение по небу. Глазастое и любопытное, оно солидно и плавно, как и подобает крупному светилу, ползло вверх, изредка помаргивая ресницами. Наконец тень ромашки коснулась рисунка, вычерченного эльфом на земле. Май затаил дыхание и жестом велел Машке сесть рядом. Мучительно медленно темная тень поглощала табличку. Май закатил глаза и, казалось, принялся молиться, если такое понятие вообще существует у эльфов, известных своим свободолюбием и наплевательским отношением к богам. По его губам бродила мечтательная улыбка. Наверное, он и в самом деле был хорошим гадателем, раз ему так нравилось его дело. По-настоящему любить свою профессию может только отличный специалист, досконально разбирающийся в ней и не мыслящий без нее своей жизни. Некоторое время спустя эльф сложил губы трубочкой и запел-замычал довольно мелодично, покачиваясь вперед-назад.
— Эй, с тобой все хорошо? — испуганно спросила Машка на всякий случай шепотом: вдруг остроухий чем важные занят?
— О! — внушительно сказал Май, но глаза в нормальное положение так и не вернул.
Руки его слепо зашарили по табличке, стирая рисунок, нацарапанный с такой тщательностью. Этого Машка перенести не смогла: ей, значит, нельзя, а самому можно?
— Май, приди в себя! — громко велела она и потрясла его за плечо.
Эльф вздрогнул, потряс головой и издал горлом неопределенно-удивленный звук.
— Я же просил тебя не трогать! — с досадой сказал он.
— А это не я! — возмущенно отозвалась Машка. — Это ты сам, в состоянии глубокого транса. Скажи спасибо, что я тебя вообще разбудила, а то оторвал бы еще себе голову. А что? С тебя станется. Может, у тебя подсознательное желание такое есть. И ходил бы, как дурак, без головы, если бы не я.
— То есть ты что, не шутишь? — недоверчиво спросил Май.
— С такими вещами не шутят, — с достоинством ответила Машка.
— Интересное вранье... — протянул эльф тем самым тоном, которым Машкины одноклассники произносили фразу «интересное кино».
Киноиндустрии в Ишмизе не было, так что на «вранье» Машка решила не обижаться. Май задумчиво изучил свои ладони и, не найдя в них ничего необычного, перевел взгляд на полустертый рисунок. Потом почесал нос и изрек:
— Сдается мне, в твою судьбу кто-то постоянно вмешивается.
— А то я не знаю! — Машка издевательски усмехнулась. — Еще бы ты сказал, кто именно...
Май задрал голову и с упреком взглянул на колышущиеся от ветра солнышки, словно они были виноваты в неясности предсказания. Но те безмолвствовали, как и подобает воспитанным священным растениям.
— Знал бы, сказал бы, — буркнул эльф и стер остатки нацарапанной на земле таблички ногой.
— Еще скажи, что все это происки конкурентов, — подначила Машка.
— А что?! — запальчиво воскликнул эльф. — От людей всего можно ожидать. Они странные. У нас говорят: «Нет ничего более кривого, чем человек».
— Почему кривого? — обиделась Машка, демонстративно отставив в сторону очень даже прямую ногу.
— Я не в том смысле, — оправдался Май поспешно. — Эта пословица родилась вскоре после окончания войны.
— Что-то не замечала я раньше, чтобы ты людей не любил, — ехидно сказала Машка. — Да и люди, особенно женского пола, к тебе, кажется, не испытывают ненависти.
— Во-первых, я очень красивый, — рассудительно ответил Май. — А во-вторых, в этом и кроется кривость людей. Сначала они с нами воюют, а потом носятся, как покойник с последними тапками. Где тут последовательность, присущая всякому разумному существу?
— Может быть, им стало стыдно? — неуверенно предположила Машка. — Так бывает, знаешь ли: сначала напакостят друг другу, а потом стараются загладить вину.
— Но мы же так не поступаем! — сказал Май таким тоном, словно был истиной в последней инстанции и хранителем правил, которых всякое существо должно придерживаться.
— Ну и что? — хмыкнула Машка.
Май пожал плечами:
— Мы гораздо умнее людей. Нам нужно подражать. А люди этого не делают. Почему бы им не творить и другие глупости?
— Но если вы настолько умнее, то почему же люди завоевали вас? — Машка начала злиться. Она, конечно, никогда не была расисткой, но снобизм остроухого приятеля буквально вывел ее из себя. — Я слышала, что войска разрушили ваши города, пожгли произведения искусства. Да и я никогда не слышала про нелюдей — уважаемых магов или торговцев.
— Понятное дело. — Май улыбнулся. — Пойдем, я тебе все объясню по дороге.
Машка с сожалением оглянулась на стертую табличку, по которой все еще ползла солнышковая тень, и ей на мгновение показалось, что мелкие блестящие камешки и песчинки, вроде бы беспорядочно лежащие в этом месте, сложились в карикатурную улыбку. Неведомый товарищ, вмешивающийся в ее жизнь, словно насмехался над ее попытками узнать побольше о том, что ее ждет. С Машкиной точки зрения, это было ужасно невежливо. Она бы с удовольствием объяснила это загадочному могущественному существу, но, увы, — ни имени его, ни адреса она не знала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150
— Ух ты! — слегка преувеличенно восхитилась Машка. — А ты это все можешь, о светлоликий представитель древней цивилизации Ишмиза?
— Ну почти все. — Май потупился, предпочтя пропустить мимо ушей ее иронию.
— А о чем ты гадаешь? — жадно спросила она.
— А как ты думаешь? — вопросом на вопрос ответил Май, но, взглянув на глубоко задумавшуюся девочку, смилостивился. — Я позвал сюда тебя. Ты спрашивала меня о своем ближайшем будушем. О чем я гадаю? Правильный ответ — о тебе!
— Какой ты милый! — растроганно улыбнулась не ожидавшая ничего такого Машка. — И что там видно?
— Сейчас узнаем. Вот тень солнышка на табличку упадет...
— Солнышко — это та зеленовато-желтая фиговина наверху или все-таки ромашка-переросток над нами? — уточнила Машка.
— Постарайся относиться к священному растению эльфийской расы хотя бы с малой толикой почтения! — укоризненно сказал Май. — Между прочим, на его выведение лучшим умам моего народа понадобилась не одна тысяча лет. В древние времена солнышки были гораздо мельче, смею тебя уверить.
— Я догадываюсь, — отозвалась Машка. — У вас вообще почему-то на этой почве комплекс. Если овощи — то с мою голову, если цветы — то размером с дерево, а уж деревья... И говорить нечего — гигантомания какая-то!
— И ничего у нас не комплекс, — обиделся Май. — Просто мы считаем, что все полезное и красивое должно быть большим.
— Ага! — хмыкнула Машка. — Чтоб издалека видать было, какую замечательную вещь создали эти эльфы.
— Ну и это тоже, — без тени смущения согласился Май. — Хотя, конечно, это не самое главное.
Между тем солнце продолжало свое неторопливое движение по небу. Глазастое и любопытное, оно солидно и плавно, как и подобает крупному светилу, ползло вверх, изредка помаргивая ресницами. Наконец тень ромашки коснулась рисунка, вычерченного эльфом на земле. Май затаил дыхание и жестом велел Машке сесть рядом. Мучительно медленно темная тень поглощала табличку. Май закатил глаза и, казалось, принялся молиться, если такое понятие вообще существует у эльфов, известных своим свободолюбием и наплевательским отношением к богам. По его губам бродила мечтательная улыбка. Наверное, он и в самом деле был хорошим гадателем, раз ему так нравилось его дело. По-настоящему любить свою профессию может только отличный специалист, досконально разбирающийся в ней и не мыслящий без нее своей жизни. Некоторое время спустя эльф сложил губы трубочкой и запел-замычал довольно мелодично, покачиваясь вперед-назад.
— Эй, с тобой все хорошо? — испуганно спросила Машка на всякий случай шепотом: вдруг остроухий чем важные занят?
— О! — внушительно сказал Май, но глаза в нормальное положение так и не вернул.
Руки его слепо зашарили по табличке, стирая рисунок, нацарапанный с такой тщательностью. Этого Машка перенести не смогла: ей, значит, нельзя, а самому можно?
— Май, приди в себя! — громко велела она и потрясла его за плечо.
Эльф вздрогнул, потряс головой и издал горлом неопределенно-удивленный звук.
— Я же просил тебя не трогать! — с досадой сказал он.
— А это не я! — возмущенно отозвалась Машка. — Это ты сам, в состоянии глубокого транса. Скажи спасибо, что я тебя вообще разбудила, а то оторвал бы еще себе голову. А что? С тебя станется. Может, у тебя подсознательное желание такое есть. И ходил бы, как дурак, без головы, если бы не я.
— То есть ты что, не шутишь? — недоверчиво спросил Май.
— С такими вещами не шутят, — с достоинством ответила Машка.
— Интересное вранье... — протянул эльф тем самым тоном, которым Машкины одноклассники произносили фразу «интересное кино».
Киноиндустрии в Ишмизе не было, так что на «вранье» Машка решила не обижаться. Май задумчиво изучил свои ладони и, не найдя в них ничего необычного, перевел взгляд на полустертый рисунок. Потом почесал нос и изрек:
— Сдается мне, в твою судьбу кто-то постоянно вмешивается.
— А то я не знаю! — Машка издевательски усмехнулась. — Еще бы ты сказал, кто именно...
Май задрал голову и с упреком взглянул на колышущиеся от ветра солнышки, словно они были виноваты в неясности предсказания. Но те безмолвствовали, как и подобает воспитанным священным растениям.
— Знал бы, сказал бы, — буркнул эльф и стер остатки нацарапанной на земле таблички ногой.
— Еще скажи, что все это происки конкурентов, — подначила Машка.
— А что?! — запальчиво воскликнул эльф. — От людей всего можно ожидать. Они странные. У нас говорят: «Нет ничего более кривого, чем человек».
— Почему кривого? — обиделась Машка, демонстративно отставив в сторону очень даже прямую ногу.
— Я не в том смысле, — оправдался Май поспешно. — Эта пословица родилась вскоре после окончания войны.
— Что-то не замечала я раньше, чтобы ты людей не любил, — ехидно сказала Машка. — Да и люди, особенно женского пола, к тебе, кажется, не испытывают ненависти.
— Во-первых, я очень красивый, — рассудительно ответил Май. — А во-вторых, в этом и кроется кривость людей. Сначала они с нами воюют, а потом носятся, как покойник с последними тапками. Где тут последовательность, присущая всякому разумному существу?
— Может быть, им стало стыдно? — неуверенно предположила Машка. — Так бывает, знаешь ли: сначала напакостят друг другу, а потом стараются загладить вину.
— Но мы же так не поступаем! — сказал Май таким тоном, словно был истиной в последней инстанции и хранителем правил, которых всякое существо должно придерживаться.
— Ну и что? — хмыкнула Машка.
Май пожал плечами:
— Мы гораздо умнее людей. Нам нужно подражать. А люди этого не делают. Почему бы им не творить и другие глупости?
— Но если вы настолько умнее, то почему же люди завоевали вас? — Машка начала злиться. Она, конечно, никогда не была расисткой, но снобизм остроухого приятеля буквально вывел ее из себя. — Я слышала, что войска разрушили ваши города, пожгли произведения искусства. Да и я никогда не слышала про нелюдей — уважаемых магов или торговцев.
— Понятное дело. — Май улыбнулся. — Пойдем, я тебе все объясню по дороге.
Машка с сожалением оглянулась на стертую табличку, по которой все еще ползла солнышковая тень, и ей на мгновение показалось, что мелкие блестящие камешки и песчинки, вроде бы беспорядочно лежащие в этом месте, сложились в карикатурную улыбку. Неведомый товарищ, вмешивающийся в ее жизнь, словно насмехался над ее попытками узнать побольше о том, что ее ждет. С Машкиной точки зрения, это было ужасно невежливо. Она бы с удовольствием объяснила это загадочному могущественному существу, но, увы, — ни имени его, ни адреса она не знала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150