Видишь ли, это пойло не по мне. Я пью только фасх.
К склету лекаря он подобрался на закате, когда патрулей наулицах стало меньше и чернь поспешила спрятаться в свои шалхи. Каждая тень вызывала у него тревогу, дважды за всю дорогу он прятался в кустах, но каждый раз его не замечали. Рисковать он не мог — люди Дайрона вряд ли были только лишь среди дружины, иначе им не удалось бы в один Урт перебить весь отряд загонщиков. Но покинуть город, пусть даже и перебравшись в темноте через вал, он тоже не мог. Жизнь в нем кипела и звала к непримечательному склету с вывеской лекаря над дверью.
Лекарь не удивился позднему визиту. Или счел нужным сделать вид, что не удивился. Слушая Крэйна, он с безразличным непроницаемым видом барабанил по столу тонкими пальцами. Крэйн говорил быстро и, слыша в собственном голосе жалобные нотки, ненавидел сейчас сам себя. Но было поздно, он и сам это понимал — жизнь уже сломала его. Бесстрашный и готовый к смерти воин остался в прошлом, и сквозь туман стыда Крэйн едва мог различить его лицо. Ради жизни он сейчас был готов на все. Как коварный тайлеб, она пропитала каждую клетку его тела невыносимым, рвущим из груди сердце, желанием жить, животной тягой к существованию.
Пусть в колодце, пусть голодным и оборванным, пусть с ужасной уродливой мордой вместо лица, но жить. Он понимал, что это мерзко и недостойно члена славного рода Алдион, но ничего не мог с собой поделать — страх смерти, прежде далекий и глухой, как бьющий по крыше склета дождь, захватил его с головой.
Заката он дожидался в трактире, надежно заложив запором дверь и вооружившись обоими стисами — своим и добытым у Тигира. За эти часы, проведенные в обществе шестерых мертвецов, трое из которых все также сидели за столом, сжимая в посиневших руках пустые кружки, он изменился больше, чем за все время. Он внезапно понял, что смерть, слизкой холодной рукой уже взявшая его за плечо, настигнет его именно так — не в бою, с эскертом в руках и посреди чистого светлого поля, а в очередном грязном зловонном трактире. Осознание этого, ранее смутное, наполнило его тоской. Раздобыв кувшин более или менее пристойного фасха, он разбавил эту тоску скверным недобродившим хмелем и заснул.
Сейчас хмель почти отошел, но пальцы все равно противно тряслись, голову заполнил липкий тягучий туман. Крэйн видел себя со стороны и понимал, насколько он отвратителен и жалок в эту секунду. Но он продолжал говорить, не осмеливаясь встретиться с лекарем взглядом, и лекарь, все также постукивая крепкими белыми пальцами по столешнице, внимательно его слушал.
— Я так и предполагал, — сказал он, коснувшись пальцем острых крыльев носа и брезгливо обтерев его салфеткой. — Конечно же сохранить работу тебе не удалось. Вероятно, честно трудиться тебе показалось не столь интересным и захватывающим занятием, как накачиваться фасхом в компании таких же грязных нечестивых бродяг. Понимаю.
Он говорил нарочито медленно, гладкие отточенные слова, такие же белые и чистые, как его ухоженные пальцы, мягко ложились друг на друга. И лишь окончания, смазанные, с оттяжкой, свидетельствовали о том, что лекарь вовсе не находится в состоянии усталой скорбной задумчивости.
— Господин лекарь, я не... Не думайте. Я не пил. Это один раз, мне было тяжело и...
— Конечно. Вам всем тяжело. Каждый из вас, больной, увечный, подхвативший грязную болезнь, каждый из вас сообщает, как ему тяжело... О да. Вместо того чтобы заняться честным трудом, куда как проще жить в канаве и твердить, до чего же ему тяжело!
— Я не твержу! — Крэйн не выдержал, треснул по столу кулаком так, что подпрыгнули эти ненавистные лопаточки, скребочки и лезвия. — То есть я не хотел... Я найду работу за два Эно, уверяю вас.
— Найдешь? — Лекарь хладнокровно поправил свои инструменты.
— За два Эно. — Крэйн отчаянным усилием воли заставил голос не дрожать, мгновение промолчал, собирая в себе все спокойное взвешенное красноречие, которое приводило в восторг всех дам на торжествах в тор-склете. — Господин лекарь, выслушайте меня. Я готов трудиться, и я способен зарабатывать деньги честным трудом. Просто сейчас, так сложилось, у меня нет возможности рассчитаться с вами за ваши труды. Но будьте уверены, я сделаю все, чтобы в скорейшем времени восполнить ваш ущерб.
— «В скорейшем времени»... — Лекарь хмыкнул. — Вот как заговорили, как только приперло, а?
— Клянусь вам, я расплачусь.
— Я вас понимаю. Но, надеюсь, и вы понимаете меня. Ведь я уже говорил вам — я лекарь, но не монах. У меня нет возможности доставать каждому захворавшему в этом городе лекарства за свой счет, я думал, вы оцените то, что и без того в течение многих Эно я врачую вас безвозмездно, исключительно из жалости к ситуации, в которую вы попали. Однако, повторяю, доставать лекарства, чтобы врачевать каждого бродягу, я не могу.
— Два Эно, — сказал Крэйн, чувствуя, как противно сжимает грудь. — Два Эно, господин лекарь!
— Чудесно же вы запели...
— Я обещаю!
— Хватит кричать. — Лекарь махнул рукой, постучал пальцами по колену. — Вы ставите меня в неловкое положение и заставляете меня в очередной раз подвергать испытанию мое чувство жалости. Что ж, думаю, я могу дать вам отсрочку в два Эно. Но только если вы обещаете как можно быстрее выплатить свои долги.
— Согласен! — В эту секунду Крэйн готов был пообещать что угодно, он согласился бы, даже если б лекарь предложил отрубить ему руку. — Я не обману вас.
— Не сомневаюсь...
Лекарь легко поднялся и шагнул к двери.
— Обождите здесь, — бросил он. — Мне надо пополнить свои запасы, это займет некоторое время. Оставайтесь здесь.
Когда он вышел, Крэйн с облегчением сел в чистое крепкое кресло и только сейчас почувствовал, как громко колотится его сердце. Еще два Эно! Он чувствовал себя так, словно в очередной раз обманул смерть.
Да так оно, в сущности, и было. Еще два Эно жизни! Еще на два Эно ближе к выздоровлению! Он найдет, да, несомненно, он согласится ухаживать за шууями, он будет убирать дворы, он уйдет в уличные шеерезы, Ушедшие дери вас всех, но он выплатит долг. Он станет собой. И когда он вернется в Алдион, прекрасный и с гордо поднятой головой, Орвин, поддержанный Латом, предложит ему мир.
Окунувшись в сладкую дрему после долгих часов напряжения, Крэйн улыбался, и улыбка рассекала его безобразное лицо подобно старому шраму, почти не выделяясь на его фоне. Откинувшись на стуле, он просто смотрел в потолок и даже в серой осыпающейся глине ему виделось собственное лицо.
Пробуждение было неожиданным. Сначала он услышал скрип, похожий на скрип поворачивающейся в петлях тяжелой двери, но не сразу сообразил, что способно издать такой звук.
— Там, да... Я открою.
Крэйн вскочил и, еще до того, как ступни коснулись пола, выхватил оба стиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106
К склету лекаря он подобрался на закате, когда патрулей наулицах стало меньше и чернь поспешила спрятаться в свои шалхи. Каждая тень вызывала у него тревогу, дважды за всю дорогу он прятался в кустах, но каждый раз его не замечали. Рисковать он не мог — люди Дайрона вряд ли были только лишь среди дружины, иначе им не удалось бы в один Урт перебить весь отряд загонщиков. Но покинуть город, пусть даже и перебравшись в темноте через вал, он тоже не мог. Жизнь в нем кипела и звала к непримечательному склету с вывеской лекаря над дверью.
Лекарь не удивился позднему визиту. Или счел нужным сделать вид, что не удивился. Слушая Крэйна, он с безразличным непроницаемым видом барабанил по столу тонкими пальцами. Крэйн говорил быстро и, слыша в собственном голосе жалобные нотки, ненавидел сейчас сам себя. Но было поздно, он и сам это понимал — жизнь уже сломала его. Бесстрашный и готовый к смерти воин остался в прошлом, и сквозь туман стыда Крэйн едва мог различить его лицо. Ради жизни он сейчас был готов на все. Как коварный тайлеб, она пропитала каждую клетку его тела невыносимым, рвущим из груди сердце, желанием жить, животной тягой к существованию.
Пусть в колодце, пусть голодным и оборванным, пусть с ужасной уродливой мордой вместо лица, но жить. Он понимал, что это мерзко и недостойно члена славного рода Алдион, но ничего не мог с собой поделать — страх смерти, прежде далекий и глухой, как бьющий по крыше склета дождь, захватил его с головой.
Заката он дожидался в трактире, надежно заложив запором дверь и вооружившись обоими стисами — своим и добытым у Тигира. За эти часы, проведенные в обществе шестерых мертвецов, трое из которых все также сидели за столом, сжимая в посиневших руках пустые кружки, он изменился больше, чем за все время. Он внезапно понял, что смерть, слизкой холодной рукой уже взявшая его за плечо, настигнет его именно так — не в бою, с эскертом в руках и посреди чистого светлого поля, а в очередном грязном зловонном трактире. Осознание этого, ранее смутное, наполнило его тоской. Раздобыв кувшин более или менее пристойного фасха, он разбавил эту тоску скверным недобродившим хмелем и заснул.
Сейчас хмель почти отошел, но пальцы все равно противно тряслись, голову заполнил липкий тягучий туман. Крэйн видел себя со стороны и понимал, насколько он отвратителен и жалок в эту секунду. Но он продолжал говорить, не осмеливаясь встретиться с лекарем взглядом, и лекарь, все также постукивая крепкими белыми пальцами по столешнице, внимательно его слушал.
— Я так и предполагал, — сказал он, коснувшись пальцем острых крыльев носа и брезгливо обтерев его салфеткой. — Конечно же сохранить работу тебе не удалось. Вероятно, честно трудиться тебе показалось не столь интересным и захватывающим занятием, как накачиваться фасхом в компании таких же грязных нечестивых бродяг. Понимаю.
Он говорил нарочито медленно, гладкие отточенные слова, такие же белые и чистые, как его ухоженные пальцы, мягко ложились друг на друга. И лишь окончания, смазанные, с оттяжкой, свидетельствовали о том, что лекарь вовсе не находится в состоянии усталой скорбной задумчивости.
— Господин лекарь, я не... Не думайте. Я не пил. Это один раз, мне было тяжело и...
— Конечно. Вам всем тяжело. Каждый из вас, больной, увечный, подхвативший грязную болезнь, каждый из вас сообщает, как ему тяжело... О да. Вместо того чтобы заняться честным трудом, куда как проще жить в канаве и твердить, до чего же ему тяжело!
— Я не твержу! — Крэйн не выдержал, треснул по столу кулаком так, что подпрыгнули эти ненавистные лопаточки, скребочки и лезвия. — То есть я не хотел... Я найду работу за два Эно, уверяю вас.
— Найдешь? — Лекарь хладнокровно поправил свои инструменты.
— За два Эно. — Крэйн отчаянным усилием воли заставил голос не дрожать, мгновение промолчал, собирая в себе все спокойное взвешенное красноречие, которое приводило в восторг всех дам на торжествах в тор-склете. — Господин лекарь, выслушайте меня. Я готов трудиться, и я способен зарабатывать деньги честным трудом. Просто сейчас, так сложилось, у меня нет возможности рассчитаться с вами за ваши труды. Но будьте уверены, я сделаю все, чтобы в скорейшем времени восполнить ваш ущерб.
— «В скорейшем времени»... — Лекарь хмыкнул. — Вот как заговорили, как только приперло, а?
— Клянусь вам, я расплачусь.
— Я вас понимаю. Но, надеюсь, и вы понимаете меня. Ведь я уже говорил вам — я лекарь, но не монах. У меня нет возможности доставать каждому захворавшему в этом городе лекарства за свой счет, я думал, вы оцените то, что и без того в течение многих Эно я врачую вас безвозмездно, исключительно из жалости к ситуации, в которую вы попали. Однако, повторяю, доставать лекарства, чтобы врачевать каждого бродягу, я не могу.
— Два Эно, — сказал Крэйн, чувствуя, как противно сжимает грудь. — Два Эно, господин лекарь!
— Чудесно же вы запели...
— Я обещаю!
— Хватит кричать. — Лекарь махнул рукой, постучал пальцами по колену. — Вы ставите меня в неловкое положение и заставляете меня в очередной раз подвергать испытанию мое чувство жалости. Что ж, думаю, я могу дать вам отсрочку в два Эно. Но только если вы обещаете как можно быстрее выплатить свои долги.
— Согласен! — В эту секунду Крэйн готов был пообещать что угодно, он согласился бы, даже если б лекарь предложил отрубить ему руку. — Я не обману вас.
— Не сомневаюсь...
Лекарь легко поднялся и шагнул к двери.
— Обождите здесь, — бросил он. — Мне надо пополнить свои запасы, это займет некоторое время. Оставайтесь здесь.
Когда он вышел, Крэйн с облегчением сел в чистое крепкое кресло и только сейчас почувствовал, как громко колотится его сердце. Еще два Эно! Он чувствовал себя так, словно в очередной раз обманул смерть.
Да так оно, в сущности, и было. Еще два Эно жизни! Еще на два Эно ближе к выздоровлению! Он найдет, да, несомненно, он согласится ухаживать за шууями, он будет убирать дворы, он уйдет в уличные шеерезы, Ушедшие дери вас всех, но он выплатит долг. Он станет собой. И когда он вернется в Алдион, прекрасный и с гордо поднятой головой, Орвин, поддержанный Латом, предложит ему мир.
Окунувшись в сладкую дрему после долгих часов напряжения, Крэйн улыбался, и улыбка рассекала его безобразное лицо подобно старому шраму, почти не выделяясь на его фоне. Откинувшись на стуле, он просто смотрел в потолок и даже в серой осыпающейся глине ему виделось собственное лицо.
Пробуждение было неожиданным. Сначала он услышал скрип, похожий на скрип поворачивающейся в петлях тяжелой двери, но не сразу сообразил, что способно издать такой звук.
— Там, да... Я открою.
Крэйн вскочил и, еще до того, как ступни коснулись пола, выхватил оба стиса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106