- продолжал допытываться я. - Я понимаю,
что здесь не может быть Израиля, потому что нет Иордана и не было Второго
храма. Но евреи-то за тысячи лет прибыли сюда в больших количествах!
- Это да, - с гордостью за свой народ сказал Бен-Гурион. - У нас тут
восемнадцать еврейских общин сефардского направления, четырнадцать -
ашкеназийского, восемь общин евреев времен Первого храма, одиннадцать -
Второго, и есть еще тридцать четыре общины евреев, которые вообще
отказываются причислять себя к каким бы то ни было известным политическим
и историческим течениям. Не мне тебе говорить, что на два еврея приходится
три мнения, а с нашими древними предками было и того хуже - там на каждого
еврея приходилось по меньшей мере восемь мнений, и далеко не каждый из них
вообще понимает, какого мнения он придерживается в данный момент. Из-за
этого-то нас и бьют.
- Как? - поразился я. - Бьют евреев даже здесь?
- Ну, фигурально, конечно, выражаясь, - сказал Бен-Гурион. - Могут,
например, не дать слова. Или отнять энергетический канал связи с землей.
Да мало ли...
Я хотел было спросить об энергетическом канале, но нас прервали души
раби Акивы, Рамбама и Голды Меир. Я узнал всех троих, но вовсе не потому,
что они были похожи внешне на свои изображения, висящие в коридорах
кнессета. Скажу честно, я никогда особенно не был силен ни в философии
Рамбама, ни в поучениях раби Акивы, а сионистские идеи неустрашимой Голды
не отличал от сионистских идей печальной памяти Оры Намир. И мне стало не
по себе - я боялся, что эти великие души сочтут меня недостойным их
внимания.
Но все получилось очень просто и мило. Беседовали мы о последних
событиях в Израиле и о моем законопроекте.
- Я не думаю, - сказал Рамбам, - что генетически можно отличить
российского еврея от марокканского. Я тут имел возможность провести ряд
исследований...
- Как? - воскликнул я, неучтиво прервав собеседника, - здесь есть
лаборатории?
- Моя лаборатория - мысль, - укоризненно произнес Рамбам. - Для
мысленного эксперимента нужно лишь знание и желание... Так вот, твой
законопроект, по-моему, попросту проявление расизма.
- Но почему? - осмелился возразить я. - С алией ведь приехали столько
неевреев! Нужно было избавить Израиль от засилья гоев!
- Послушай, - вмешался раби Акива, - я тебе расскажу притчу. Пришел
ко мне как-то набожный еврей и сказал, что грешен, потому что чувствует
себя не мужчиной, а женщиной. А в Торе сказано, что... Ну, ты знаешь. И
что же ему делать? Быть мужчиной он не хочет, стать на самом деле женщиной
не может, и даже удавиться не имеет права, поскольку и это - грех.
Послушай, сказал я ему, ступай на девяносто пятый уровень, где обитают
души аборигенов с беты Козерога. Они вовсе бесполые, и если ты там
назовешь себя женщиной, тебе поверят, и ты будешь женщиной, не нарушая
никаких заповедей...
- Из чего следует, - подхватила Голда, - что неважно, кто ты есть на
самом деле, а важно, кем ты желаешь быть.
- Не совсем так, - мягко сказал раби Акива.
- И даже совсем не так, - резко возразил Бен-Гурион.
- Короче говоря, - завершил спор Маймонид, - если новый оле из России
или Узбекистана называет себя евреем, значит, он еврей, что бы там ни было
написано в его теуде.
- И вообще, - вмешался Дизраэли, слушавший наш разговор с иронической
улыбкой на том месте своей пространственно-временной структуры, где у
обычного человека располагаются губы, - и вообще, если уж говорить о
генетике, то евреями следует признать всех без исключения жителей Европы,
большей части Азии и даже Африки. Поскольку за две с лишним тысячи лет
галута было вполне достаточно перекрестных браков и внебрачных связей -
уверяю вас, в жилах даже самого господина Геббельса была хотя бы капля
еврейской крови.
- Только не предлагайте эту идею нашему кнессету! - воскликнул я. -
Не дай Бог им услышать такое!
И только упомянув это имя всуе, я подумал, что нахожусь теперь во
владениях, коими, по идее, управляет Он, и почему же тогда я, никогда не
веривший в Создателя Вселенной, не испытываю мрачных неудобств и
бесконечных мук?
Видимо, мои мысли не остались скрытыми от собеседников, потому что
Рамбам сказал:
- Он слишком занят, чтобы заниматься тобой лично. В настоящий момент,
к примеру, Он занят сотворением очередной Вселенной с порядковым номером
сто тринадцать миллиардов и не знаю уж сколько миллионов. На каждую у него
уходит по шесть дней, а на седьмой Он отдыхает, и ты можешь записаться к
Нему на аудиенцию, но, боюсь, твоя очередь дойдет лет этак... не могу
сказать сколько, поскольку не знаю чисел больше ста миллиардов.
Честно говоря, я испытал облегчение, поскольку совершенно не
представлял, что сказать Ему при встрече.

Я всегда думал, что сто политиков в одном месте - это кошмар. Сто
двадцать - просто конец света. Если бы в кнессете было меньше депутатов,
возможно, судьба Израиля сложилась бы иначе.
Но миллионы политиков сразу... Да еще из разных времен... Я
прогуливался, скажем, с Макиавелли, и он запросто склонял меня к мысли о
том, что Израиль как государство не имеет права на существование. И
система его умозаключений была столь совершенна, что, даже понимая ее
вздорность, я не мог возразить ни слова. А потом к нам подходил (или,
точнее сказать, подлетал?) Наполеон Первый, и мне становилось ясно, что
Израиль должен был быть создан еще в конце восемнадцатого века, ибо тогда
у Франции появился бы могучий союзник в борьбе с арабами и прочими
египтянами, а поход на Александрию закончился бы куда успешнее.
А было еще так. Беседую я, допустим, с министром Громыко, и он мне
доказывает, что Сталин был, безусловно, прав, когда хотел сослать всех
евреев на Дальний Восток. Потому что, кто же еще мог поднять культуру и
науку в этой области Советского Союза? Я говорю, что для евреев это была
бы погибель, на что Громыко возражает мягко, что история требует жертв, и
кто же должен жертвовать во имя будущего, как не евреи, которые жертвовали
всегда, пусть и не всегда по своей воле... И тут Громыко вдруг понижает
голос, а мгновение спустя и вовсе переходит на мыслепередачу. И говорит
такое:
- А вообще-то, Арон, Сталин, конечно, большая сволочь. И евреи до
места не доехали бы. Вблизи от Байкала всех бы в расход пустили. Это я
тебе по секрету говорю, только ты, когда Иосифа встретишь, меня не
выдавай. И Бен-Гуриону с Вейцманом ничего об этом не говори, славные люди,
обидятся...
А как-то подваливает ко мне Лейба Троцкий и представляется:
1 2 3 4