— Простите, мистер Холмс, но тот, кто сотворил это — сущий дьявол!
— Я сталкивался с людьми, склонными к мучительству, — заметил Холмс, — обычно это дегенеративные типы из низших слоёв общества.
— О, если бы! Увы, даже среди высоко вознесённых над толпой смертных попадаются субъекты, достойные виселицы или Бедлама, — с горечью сказал доктор.
— Что же полиция? — Холмс решительно вернул разговор на почву фактов.
— Ведёт расследование… Меня приглашали на опознание тела.
— А газеты? Почему в газетах ничего не было?
— Обстоятельства дела деликатны. Насколько мне известно, пока что газетчиков держат в отдалении.
— Откуда вам это известно? — недоверчиво прищурился Холмс.
— У меня есть связи в Скотланд-Ярде. Я пользовал от нервного расстройства… впрочем, это врачебная тайна. Как бы то ни было, я в курсе всех подробностей. Можете задавать мне вопросы, как лицу осведомлённому.
— Кто обнаружил тело? — Холмс приступил к расспросам.
— Служанка. Она убирала комнаты.
— Она дала показания?
— Да. Более того, я знаю, какие.
— И что же? — Холмс наклонился вперёд, его ноздри хищно раздувались.
— Служанка подтвердила под присягой, что номер был снят на одну ночь неким мужчиной, представившимся как «мистер Мерри». Разумеется, это не настоящее имя. У него были длинные волосы, усы и борода.
— Парик и накладки, — презрительно сказал Холмс.
— Полиция думает так же… С ним была девушка, которую представили как «мисс Мерри». Это выглядело очень подозрительно. Но он ответил на все вопросы полугинеей поверх счёта.
— И, разумеется, заплатил вперёд? — спросил Холмс.
— Да, именно так… В общем, он снял номер из двух комнат, на двоих. Девушку он представил как свою дочь, путешествующую вместе с ним. Она это подтвердила — служанка клянётся, что добровольно.
— Выглядела ли она напуганной?
— Служанке показалось, что девушка нервничала. Но она поняла это… как бы это сказать, мистер Холмс…
— Она приняла её за падшую женщину, — резко и грубо сказал Шерлок, — беспокоящуюся о том, заплатит ли ей клиент и не вытолкают ли их обоих в шею. Похоже, эта гостиница — просто притон.
— Как и большинство дешёвых гостиниц в Лондоне, — не удержался Ватсон.
— И что же дальше? — не отставал Холмс. — Ночью кто-нибудь слышал крики, звуки борьбы?
— Нет, ничего подобного.
— Как выглядел номер?
— Как лавка мясника, в которую попал артиллерийский снаряд. Говорят, всё было в крови, даже стены.
— Очень, очень интересно… Отец знает? — без тени смущения спросил сыщик.
— Знает… и не знает. Видите ли, — замялся Струццо, — это как раз касается болезни… Господин Эммануил Кросс страдает провалами в памяти. То есть — он может забыть то, что делал буквально несколько часов или даже минут назад. Малейшее нервное потрясение способно лишить его памяти о прошлом.
— И насколько глубоко простираются приступы забвения? — осведомился Холмс.
— Когда как. Обычно он забывает то, что происходило в течении ближайших часов. Но бывает по-всякому. Однажды он при мне не узнал собственную дочь. Он кричал, что у него нет никакой дочери, и требовал, чтобы я вышвырнул за дверь эту гулящую девку, не стоящую трёх шиллингов! Потом всё неожиданно прошло и он снова стал приветлив. Мы больше не возвращались к этому вопросу. К счастью, его недуг не мешает ему рисовать, и даже по-особенному обостряет восприятие мира… Так вот, когда ему сообщили о смерти дочери, он держался мужественно и стойко, даже поехал вместе со мной на опознание тела… а потом по дороге домой…
— Кстати, где он живёт? — заинтересовался Холмс.
— Собственный дом на Бедфорд-Роу, — сказал доктор.
— Не слишком-то подходящее место для живописца, — заметил великий сыщик. — На Бедфорд-роу обитают в основном юристы, а в юристах, как выражался мой первый учитель музыки, мало пленительного.
— Дом достался мистеру Кроссу в наследство от дяди, и он им очень дорожит, — пояснил доктор Струццо. — К тому же молодость он провёл не в дурном обществе, так что нравы Бедфорд-Роу ему по душе: там тихо и спокойно. В любом случае, его недуг не позволяет ему переменить место жительства: несчастный может просто не запомнить нового адреса, а дорогу к своему дому он изучил ещё до того, как болезнь стала прогрессировать. Он, можно сказать, прикован к своему обиталищу невидимой цепью.
— Ужасно, — искренне сказал Ватсон.
— Так вот, — продолжил Струццо, — когда мы возвращались, он, как ни в чём не бывало, мне и говорит: «эх, доктор, наша Анна вас, небось, заждалась».
— Именно такими словами? — Холмс склонил голову набок, как умная собака, почуявшая след.
— Да. Признаться, у меня чуть не брызнули слёзы…
— Я о словах, — нетерпеливо перебил сыщик. — Он так и сказал — «небось»?
— Он выходец из предместья, — напомнил Струццо, — В принципе, он говорит нормально. Но когда он взволнован или у него эти проклятые провалы в памяти, он сбивается на родное просторечие… Но какое это имеет значение?
— Всё имеет значение, решительно всё… Итак, вы считаете, что он забыл о смерти дочери?
— Не знаю. Я не решаюсь заговорить с ним об этом… И тем ужаснее мои подозрения, — неожиданно закончил он.
— Какие подозрения? — Холмс впился в него глазами.
— Что ж, я вынужден сказать и это… Однажды я видел среди набросков картон, на которым была изображена мёртвая девушка со страшными ранами. Лицо её не было дорисовано, но тело… Могу поклясться, это тело Анны! Там были подробности, которые мог знать только тот, кто видел её полностью обнажённой. Когда я спросил господина Кросса о том, что это такое, он сказал, что это набросок для большой картины, изображающей казнь одной древнеримской мученицы. Но картина так и не появилась. Вы понимаете, о чём я теперь думаю, о чём я не могу не думать? Ведь несчастный Эммануил и в самом деле не помнит, что делал во время этих своих приступов…
— Этот набросок до сих пор цел? — спросил Холмс.
— Думаю, да. Если мне будет предоставлена такая возможность, я его опознаю… Но не подумайте только, что я и в самом деле верю в то, что несчастный мистер Кросс виновен, — с жаром сказал итальянец. — Напротив, я хотел бы снять с него все подозрения — именно потому я так откровенен, именно потому я делюсь с вами самыми чёрными мыслями… Но я хорошо знаю Эммануила Кросса — и как врач, и, смею произнести это слово, как друг. Это благороднейший человек. И если он узнает, или хотя бы подумает, что в порыве безумия совершил нечто страшное и непоправимое — он больше не сможет жить. Он умрёт от горя. Или убьёт себя.
— Вот как? Вы уверены? — спросил Холмс со странной интонацией. — Самоубийство — тяжкий грех.
— Клянусь Пречистой Девой, я больше всего боюсь именно этого — что он наложит на себя руки. Счастье его жизни составляли искусство и дочь, а теперь он лишился половины — и, наверное, лучшей половины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
— Я сталкивался с людьми, склонными к мучительству, — заметил Холмс, — обычно это дегенеративные типы из низших слоёв общества.
— О, если бы! Увы, даже среди высоко вознесённых над толпой смертных попадаются субъекты, достойные виселицы или Бедлама, — с горечью сказал доктор.
— Что же полиция? — Холмс решительно вернул разговор на почву фактов.
— Ведёт расследование… Меня приглашали на опознание тела.
— А газеты? Почему в газетах ничего не было?
— Обстоятельства дела деликатны. Насколько мне известно, пока что газетчиков держат в отдалении.
— Откуда вам это известно? — недоверчиво прищурился Холмс.
— У меня есть связи в Скотланд-Ярде. Я пользовал от нервного расстройства… впрочем, это врачебная тайна. Как бы то ни было, я в курсе всех подробностей. Можете задавать мне вопросы, как лицу осведомлённому.
— Кто обнаружил тело? — Холмс приступил к расспросам.
— Служанка. Она убирала комнаты.
— Она дала показания?
— Да. Более того, я знаю, какие.
— И что же? — Холмс наклонился вперёд, его ноздри хищно раздувались.
— Служанка подтвердила под присягой, что номер был снят на одну ночь неким мужчиной, представившимся как «мистер Мерри». Разумеется, это не настоящее имя. У него были длинные волосы, усы и борода.
— Парик и накладки, — презрительно сказал Холмс.
— Полиция думает так же… С ним была девушка, которую представили как «мисс Мерри». Это выглядело очень подозрительно. Но он ответил на все вопросы полугинеей поверх счёта.
— И, разумеется, заплатил вперёд? — спросил Холмс.
— Да, именно так… В общем, он снял номер из двух комнат, на двоих. Девушку он представил как свою дочь, путешествующую вместе с ним. Она это подтвердила — служанка клянётся, что добровольно.
— Выглядела ли она напуганной?
— Служанке показалось, что девушка нервничала. Но она поняла это… как бы это сказать, мистер Холмс…
— Она приняла её за падшую женщину, — резко и грубо сказал Шерлок, — беспокоящуюся о том, заплатит ли ей клиент и не вытолкают ли их обоих в шею. Похоже, эта гостиница — просто притон.
— Как и большинство дешёвых гостиниц в Лондоне, — не удержался Ватсон.
— И что же дальше? — не отставал Холмс. — Ночью кто-нибудь слышал крики, звуки борьбы?
— Нет, ничего подобного.
— Как выглядел номер?
— Как лавка мясника, в которую попал артиллерийский снаряд. Говорят, всё было в крови, даже стены.
— Очень, очень интересно… Отец знает? — без тени смущения спросил сыщик.
— Знает… и не знает. Видите ли, — замялся Струццо, — это как раз касается болезни… Господин Эммануил Кросс страдает провалами в памяти. То есть — он может забыть то, что делал буквально несколько часов или даже минут назад. Малейшее нервное потрясение способно лишить его памяти о прошлом.
— И насколько глубоко простираются приступы забвения? — осведомился Холмс.
— Когда как. Обычно он забывает то, что происходило в течении ближайших часов. Но бывает по-всякому. Однажды он при мне не узнал собственную дочь. Он кричал, что у него нет никакой дочери, и требовал, чтобы я вышвырнул за дверь эту гулящую девку, не стоящую трёх шиллингов! Потом всё неожиданно прошло и он снова стал приветлив. Мы больше не возвращались к этому вопросу. К счастью, его недуг не мешает ему рисовать, и даже по-особенному обостряет восприятие мира… Так вот, когда ему сообщили о смерти дочери, он держался мужественно и стойко, даже поехал вместе со мной на опознание тела… а потом по дороге домой…
— Кстати, где он живёт? — заинтересовался Холмс.
— Собственный дом на Бедфорд-Роу, — сказал доктор.
— Не слишком-то подходящее место для живописца, — заметил великий сыщик. — На Бедфорд-роу обитают в основном юристы, а в юристах, как выражался мой первый учитель музыки, мало пленительного.
— Дом достался мистеру Кроссу в наследство от дяди, и он им очень дорожит, — пояснил доктор Струццо. — К тому же молодость он провёл не в дурном обществе, так что нравы Бедфорд-Роу ему по душе: там тихо и спокойно. В любом случае, его недуг не позволяет ему переменить место жительства: несчастный может просто не запомнить нового адреса, а дорогу к своему дому он изучил ещё до того, как болезнь стала прогрессировать. Он, можно сказать, прикован к своему обиталищу невидимой цепью.
— Ужасно, — искренне сказал Ватсон.
— Так вот, — продолжил Струццо, — когда мы возвращались, он, как ни в чём не бывало, мне и говорит: «эх, доктор, наша Анна вас, небось, заждалась».
— Именно такими словами? — Холмс склонил голову набок, как умная собака, почуявшая след.
— Да. Признаться, у меня чуть не брызнули слёзы…
— Я о словах, — нетерпеливо перебил сыщик. — Он так и сказал — «небось»?
— Он выходец из предместья, — напомнил Струццо, — В принципе, он говорит нормально. Но когда он взволнован или у него эти проклятые провалы в памяти, он сбивается на родное просторечие… Но какое это имеет значение?
— Всё имеет значение, решительно всё… Итак, вы считаете, что он забыл о смерти дочери?
— Не знаю. Я не решаюсь заговорить с ним об этом… И тем ужаснее мои подозрения, — неожиданно закончил он.
— Какие подозрения? — Холмс впился в него глазами.
— Что ж, я вынужден сказать и это… Однажды я видел среди набросков картон, на которым была изображена мёртвая девушка со страшными ранами. Лицо её не было дорисовано, но тело… Могу поклясться, это тело Анны! Там были подробности, которые мог знать только тот, кто видел её полностью обнажённой. Когда я спросил господина Кросса о том, что это такое, он сказал, что это набросок для большой картины, изображающей казнь одной древнеримской мученицы. Но картина так и не появилась. Вы понимаете, о чём я теперь думаю, о чём я не могу не думать? Ведь несчастный Эммануил и в самом деле не помнит, что делал во время этих своих приступов…
— Этот набросок до сих пор цел? — спросил Холмс.
— Думаю, да. Если мне будет предоставлена такая возможность, я его опознаю… Но не подумайте только, что я и в самом деле верю в то, что несчастный мистер Кросс виновен, — с жаром сказал итальянец. — Напротив, я хотел бы снять с него все подозрения — именно потому я так откровенен, именно потому я делюсь с вами самыми чёрными мыслями… Но я хорошо знаю Эммануила Кросса — и как врач, и, смею произнести это слово, как друг. Это благороднейший человек. И если он узнает, или хотя бы подумает, что в порыве безумия совершил нечто страшное и непоправимое — он больше не сможет жить. Он умрёт от горя. Или убьёт себя.
— Вот как? Вы уверены? — спросил Холмс со странной интонацией. — Самоубийство — тяжкий грех.
— Клянусь Пречистой Девой, я больше всего боюсь именно этого — что он наложит на себя руки. Счастье его жизни составляли искусство и дочь, а теперь он лишился половины — и, наверное, лучшей половины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13