— Ладно, ладно, — примирительно поднял ладони Елеус. Последние несколько часов Шнютке был просто невыносим, постоянно клянча еще и еще пергамент. Он уже истратил весь свой запас и отобрал все, что было у Мудассо. Теперь он стал окончательно невозможен.
Испытав невероятное облегчение оттого, что недавнее заключение и освобождение Бешмета не повредило пальцы скрипача, Шнютке обрел вдохновение сочинять. Это вдохновение прихватило его, словно жестокая лихорадка, вторгаясь в тело с поистине тревожащим напором. Шнютке вдруг неистово задрожал, вскочил на ноги, возбужденно вскрикнул, после чего схватил комок угля и листок пергамента. Затем его правая рука самым буквальным образом превратилась в смутное пятно. Полоски из пяти параллельных линий в мгновение ока были проведены по пергаментной глади и населены целыми колониями крошечных дрессированных головастиков. Некоторые из этих головастиков были сцеплены с другими, а некоторые дополнены вьющимися хвостиками.
Для всех сдельщиков, кроме двух, все это была полная бессмыслица.
Они запросто смогли бы проигнорировать этот временный выплеск вдохновенных шумов, пока Шнютке пытался прогудеть восходящую атональную гамму пониженных на полтона аккордов или просвистеть вибрирующее глиссандо. Однако сдельщики никак не смогли проигнорировать композитора, когда наступил кризис. В самой середине третьей части его Девятой симфонии для скрипки, расчески и заднего прохода, как раз когда Шнютке собрался подчеркнуть идущую контрапунктом главную тему и посеять тональные семена для зарождающейся финальной части, у него кончился пергамент.
Удивительно было, как композитор навеки себя не оглушил, когда дико завопил, стукнул себя кулаками в грудь и принялся лихорадочно перебирать кипу листов пергамента, выискивая там новые пустые пространства и отчаянно паникуя, пока ноты и гармонии давали у него в голове задний ход.
Потребовалось всего лишь несколько часов его стонов и причитаний, чтобы остальные сдельщики убедились в том, что новые запасы пергамента действительно требуются. Причем незамедлительно.
Так они оказались здесь, в тени страхоскреба Греховной службы, готовые провернуть свою операцию.
Елеус выглянул на улицу, что бежала перед просторным вырезанным скалодонтами фасадом страхоскреба, — и чуть было не выпрыгнул из складок своей мертвой кожи, когда со всех сторон заверещала сирена очередной восьмичасовой смены мук. Хотя бывшее его высокопреподобие этого ожидал, рев на весь Мортрополис все же застал его врасплох.
Теперь наступила его очередь нервно топтаться. Елеус должен был очень точно выбрать момент. Как только улицы окажутся полностью забиты шаркающими мучимыми душами, план должен был быть приведен в действие. Елеус пригляделся из теней и еще немного выждал, оценивая точную плотность душ на улице. Проблема заключалась в том, что он в этот момент не поднял взгляд на отдаленный балкон страхоскреба, где невысокий мужчина в черной сутане готовился к очередной долгожданной проповеди.
И в это же самое мгновение в другом конце Мортрополиса пара суженных в щелки зрачков внимательно вгляделась вперед и прикинула расстояние. Рыгающая громада парома с двигателем инфернального сгорания, ведомого капитаном Нагльфаром, проскользнула последние несколько футов реки Флегетон под бдительным взором радостно скалящегося пассажира.
Как только пристань оказалась в пределах досягаемости, Асаддам тут же перескочил через пропасть гнусной слизи и с грохотом копыт приземлился на деревянный настил. Затем он заторопился прочь, плотно преследуемый отрядом ментагонов и банкиром Асмодеусом.
У Асаддама не было ни малейшего настроения попусту тратить время на берегу реки. Он хотел как можно скорее вернуться в страхоскреб Греховной службы и вознаградить своих лизоблюдов славными новостями о том, что Узбасские рудники лавы и серы снова открыты и готовы для новой разработки. Главный менеджер чувствовал уверенность в том, что, разбросав среди этих лентяев незавуалированные угрозы насчет возможности новых рабочих мест, он добился бы чудесного увеличения эффективности. Двадцать пять процентов — это было бы отлично… для начала. А потому, с отрадными звуками тяжелой работы и страдания, все еще мысленно звенящими у него в ушах, Асаддам обратился спиной к Флегетону и быстро набрал нужную скорость.
Улица перед страхоскребом Греховной службы наконец оказалась битком забита народом. Его высокобесподобие Брехли Трепп поглубже вдохнул, поднял руки… и заметил в текущей внизу толпе странно вороватое передвижение.
Ловкими взмахами кисти Елеус просигналил остальным сдельщикам: три пальца, два пальца, один. Вперед!
Трепп удивленно заморгал с далекого балкона, когда со всплеском изящных нот скрипач Бешмет запрыгнул на крышу небольшой хижины и принялся безумно пилить свою скрипку. Шокированные мучимые души замотали головами от целого ряда диссонансов, безжалостно вторгающихся в их уши. Лишь один вопрос прожигал себе дорогу на передний фронт их отчаявшихся умов. Что это еще за новая, ужасная и изощренная, мука?
Челюсти душ отвалились, они остановились и уставились на бесчинствующего скрипача, который раскачивался в диком восторге. Движение по улице со скрежетом остановилось вовсе. Дьяволы, демоны и вопящие души оказались пойманы в тугой пробке, как шмель в патоке. А Бешмет пилил себе дальше.
Елеус ухмыльнулся в тени. Все шло как по маслу. Теперь ему требовалось не спускать глаз с дверей страхоскреба Греховной службы. Как только демон-охранник выйдет, чтобы выяснить, что тут такое творится, он, Фауст и Бакс быстро проникнут внутрь, точно намазанные жиром хорьки. Елеус был готов, полон энтузиазма и…
И вдруг что-то переменилось. Скрипка Бешмета стала звучать как-то иначе. К ней словно бы добавилось некое позвякивание. Внимание Елеуса оторвалось от двери. Он в диком изумлении наблюдал, как еще один демон вытащил из кармана пару «Цимбалических душеспасителей» Блинтона Клинта и присоединился к музыканту. Когти негромко постукивали, задавая мистический ритм, аккомпанируя тому, что сходило за мелодию. Затем краткий, несколько деревянный переливчатый звук стал извергаться на передний план септимы каждого такта, когда пара «Чудесных миссионерских маракасов» папы Робертокарлоса присоединилась к ансамблю.
Высоко на своем балконе Брехли Трепп хихикнул себе под нос.
И побуждение, погребенное глубоко внутри вестибюля страхоскреба Греховной службы, примерно в трех дюймах от селезенки демона-охранника, тоже пустило свои ростки. Оно распускалось в ответ на питательные ритмы, что проплывали сквозь щели во вращающейся двери страхоскреба.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100