д.
Главная мысль наша состоит в том, что Пушкинский гений
подготовлен многими отрезками земной жизни и многими предшествующими
трудами избранной индивидуальности. Индивидуальность потому-то и
выбрана Богом как приемник Его священного дара, что право это добыто
огромными усилиями; в любом другом случае можно говорить не о
священном даре, но о случайной подачке, что несовместимо с нашими
понятиями о Боге. Когда религиозный подвижник удостаивается
божественного видения - это всегда результат напряженной духовной
работы многих лет. Пушкинский случай особый - нет аскетических
подвигов, нет концентрации на Иисусовой молитве - все это пройдено в
прошлых жизнях, а эта уже в средине осенена видением Архангела. Именно
так понимаю я Встречу, которой удостоился поэт и которую он описал в
стихотворении "Пророк". Многие комментаторы Пушкина поясняют, что в
основу стихотворения легли отдельные мотивы VI главы книги пророка
Исайи, хотя автор "далеко уходит от библийского сюжета". С гораздо
большим основанием можно считать, что Пушкин в своем духовном опыте
"далеко ушел" от рядового сознания и видел то, что видели некоторые
христианские старцы или что озарило Арджуну в "Бхагаватгите" -
вселенский облик Кришны. В пользу такого прочтения "Пророка" говорит
поразительная точность в описании огненной встречи, одновременное
всеохватное видение бытия, факт "как труп в пустыне я лежал".
Пережившие такие озарения подвижники теряли сознание, седели.
Характерны стилистика "Пророка", насыщенная возвышенной лексикой,
печать торжественности на каждой строфе - свидетельство необычайной
ответственности, с которой поэт отнесся к мистическому факту своей
биографии.
Пушкин и мистика! Но это же несоединимо, - возразят многие.
Конечно, несоединимо, если считать мистику "нечто и туманну даль", над
чем посмеивался сам Пушкин, воплощение ясности, простоты и меры. Но
если такие качества превосходят все зримые и мысленные образцы, то
разве это не величайшая тайна?
Манипуляции средневекового химика, преобразующего с помощью
философского камня неблагородные металлы в золото, всегда относили к
области мистики. Но когда поэт соединяет обычные слова и нечто
необычайно-прекрасное - как это назвать? В конце концов дар алхимика
может сделаться проклятьем; древний царь жестоко страдал от того, что
каждое его прикосновение превращало вещи в золото. А пушкинские
прикосновенья, высветляли все, превращали материю обыденности в золото
гармонии, и благодать этих прикосновений люди сохраняли на всю жизнь.
Каким "философским камнем" владел поэт? Не мистика ли это высочайшей
пробы?
Среди лицейских друзей Пушкина были и заурядные чиновники, и
ловкие царедворцы, и неудачники, но как облагорожено лицейское
окружение лучами пушкинской идивидуальности. В противоречивой личности
Петра, вызывавшего и вызывающего до сих пор проклятия одних и пиетет
других, поэт увидел красоту и ужас, соединив несоединимое словами
"Божия гроза".
Выходит Петр. Его глаза
Сияют, лик его ужасен,
Движенья быстры. Он прекрасен.
Он весь как Божия гроза.
Но нигде пушкинское волшебство преображения матери не проявилось
так ярко, как в стихах о женщине. И первое, что приходит на ум, "Я
помню чудное мгновенье", - может быть, самый драгоценный камень в
ожерелье мировой любовной лирики. Столь высоко поднял женщину лишь
Блок в "Незнакомке". Но то, что прошло перед Александром Блоком
астральным видением, то Пушкин разглядел в земной женщине в Анне
Петровне Керн. С тех пор образ этой женщины, преображенной лирой
русского Орфея, - как молитва, как духовный порыв, как благословенные
розовые очки, через которые смотрит каждый здоровый мужчина на любимую
им женщину. Хотя... хотя очевидцы говорят, что Пушкин не щадил женщин,
к которым его чувство угасало. Лишь одна из них не знала охлажденных
чувств поэта, лишь к одной эти чувства постоянно росли. Это была жена
- наименее интересный объект для большинства сочинителей.
Пушкин, как природа, одновременно изменчив и постоянен. Он
больше, чем поэт, больше, чем мудрец, и основоположник чего-то. Он -
часть журчаний наших ручьев, шума листвы, синевы неба. Потому в эпоху
искусственности всего, творимого человеком, мы припадаем к пушкинскому
роднику, чтобы не захлебнуться в зловонных стоках конвульсирующей
цивилизации.
Да, мы собрались здесь не только ради возвышенных словопрений в
честь нашего великого поэта. Мы хотим выжить. А выжить - значит
попытаться вписаться в планы Всевышнего, попытаться услышать Голос
Его, послужить Ему. Такое служение не может быть угрюмым, фанатичным и
злобным. Посмотрите, как много нетерпимости в политике. Но ведь то же
самое сплошь да рядом присутствует в течениях, считающих себя
духовными. Ладно, если бы речь шла о старых религиях, перегруженных
многовековым багажом догматизма, а то ведь самые новейшие облеплены
маленькими грамотеями, которые щедро разбрасывают определения, кто
темный, а кто светлый. А вольнодумец Пушкин писал: "Да, брат мой от
меня не примет осужденья". Вот почему-то и видится мне в Александре
Сергеевиче последний истинный язычник или первый русский агни-йог,
хотя останется он прежде всего замечательным примером православного
христианина.
Маяковский говорил: "Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему
просто глуп". Грубый космос Маяковского тоже тяготел к простоте и
ясности, ибо к чему же тяготеть? Но певец атакующего класса с трудом
пробивался к тому, что ходатай к Солнцу за все классы носил в себе
изначально. И не побоялся сказать, что поэзия должна быть немного
глуповатой. Глупостью ребенка. Поэтому сам Пушкин, как все великие
мудрецы жизни и литературы - Сократ, Дон-Кихот, был похож на дитя.
Будьте, как дети, рекомендует Библия. Именно "как", потому что
детскость не равнозначна инфантильности. Когда же человек, пройдя
многие испытания многих жизней, снова становится "как дитя", т.е.
открытым, ясным, бесхитростными, сохраняя при этом лучшие качества
мужчины, он готов к старту на новом уровне Бытия.
О Пушкине написано сотни томов, защищены тысячи диссертаций. Все
вроде бы до косточек разобрано в этой сияющей жизни. Но белые пятна
есть, например, вопрос о масонстве Пушкина. Поэт был масоном. Как
Моцарт, Гете. Но чем он занимался в своей масонской ложе, об этом не
знает никто.
1 2 3 4 5 6 7
Главная мысль наша состоит в том, что Пушкинский гений
подготовлен многими отрезками земной жизни и многими предшествующими
трудами избранной индивидуальности. Индивидуальность потому-то и
выбрана Богом как приемник Его священного дара, что право это добыто
огромными усилиями; в любом другом случае можно говорить не о
священном даре, но о случайной подачке, что несовместимо с нашими
понятиями о Боге. Когда религиозный подвижник удостаивается
божественного видения - это всегда результат напряженной духовной
работы многих лет. Пушкинский случай особый - нет аскетических
подвигов, нет концентрации на Иисусовой молитве - все это пройдено в
прошлых жизнях, а эта уже в средине осенена видением Архангела. Именно
так понимаю я Встречу, которой удостоился поэт и которую он описал в
стихотворении "Пророк". Многие комментаторы Пушкина поясняют, что в
основу стихотворения легли отдельные мотивы VI главы книги пророка
Исайи, хотя автор "далеко уходит от библийского сюжета". С гораздо
большим основанием можно считать, что Пушкин в своем духовном опыте
"далеко ушел" от рядового сознания и видел то, что видели некоторые
христианские старцы или что озарило Арджуну в "Бхагаватгите" -
вселенский облик Кришны. В пользу такого прочтения "Пророка" говорит
поразительная точность в описании огненной встречи, одновременное
всеохватное видение бытия, факт "как труп в пустыне я лежал".
Пережившие такие озарения подвижники теряли сознание, седели.
Характерны стилистика "Пророка", насыщенная возвышенной лексикой,
печать торжественности на каждой строфе - свидетельство необычайной
ответственности, с которой поэт отнесся к мистическому факту своей
биографии.
Пушкин и мистика! Но это же несоединимо, - возразят многие.
Конечно, несоединимо, если считать мистику "нечто и туманну даль", над
чем посмеивался сам Пушкин, воплощение ясности, простоты и меры. Но
если такие качества превосходят все зримые и мысленные образцы, то
разве это не величайшая тайна?
Манипуляции средневекового химика, преобразующего с помощью
философского камня неблагородные металлы в золото, всегда относили к
области мистики. Но когда поэт соединяет обычные слова и нечто
необычайно-прекрасное - как это назвать? В конце концов дар алхимика
может сделаться проклятьем; древний царь жестоко страдал от того, что
каждое его прикосновение превращало вещи в золото. А пушкинские
прикосновенья, высветляли все, превращали материю обыденности в золото
гармонии, и благодать этих прикосновений люди сохраняли на всю жизнь.
Каким "философским камнем" владел поэт? Не мистика ли это высочайшей
пробы?
Среди лицейских друзей Пушкина были и заурядные чиновники, и
ловкие царедворцы, и неудачники, но как облагорожено лицейское
окружение лучами пушкинской идивидуальности. В противоречивой личности
Петра, вызывавшего и вызывающего до сих пор проклятия одних и пиетет
других, поэт увидел красоту и ужас, соединив несоединимое словами
"Божия гроза".
Выходит Петр. Его глаза
Сияют, лик его ужасен,
Движенья быстры. Он прекрасен.
Он весь как Божия гроза.
Но нигде пушкинское волшебство преображения матери не проявилось
так ярко, как в стихах о женщине. И первое, что приходит на ум, "Я
помню чудное мгновенье", - может быть, самый драгоценный камень в
ожерелье мировой любовной лирики. Столь высоко поднял женщину лишь
Блок в "Незнакомке". Но то, что прошло перед Александром Блоком
астральным видением, то Пушкин разглядел в земной женщине в Анне
Петровне Керн. С тех пор образ этой женщины, преображенной лирой
русского Орфея, - как молитва, как духовный порыв, как благословенные
розовые очки, через которые смотрит каждый здоровый мужчина на любимую
им женщину. Хотя... хотя очевидцы говорят, что Пушкин не щадил женщин,
к которым его чувство угасало. Лишь одна из них не знала охлажденных
чувств поэта, лишь к одной эти чувства постоянно росли. Это была жена
- наименее интересный объект для большинства сочинителей.
Пушкин, как природа, одновременно изменчив и постоянен. Он
больше, чем поэт, больше, чем мудрец, и основоположник чего-то. Он -
часть журчаний наших ручьев, шума листвы, синевы неба. Потому в эпоху
искусственности всего, творимого человеком, мы припадаем к пушкинскому
роднику, чтобы не захлебнуться в зловонных стоках конвульсирующей
цивилизации.
Да, мы собрались здесь не только ради возвышенных словопрений в
честь нашего великого поэта. Мы хотим выжить. А выжить - значит
попытаться вписаться в планы Всевышнего, попытаться услышать Голос
Его, послужить Ему. Такое служение не может быть угрюмым, фанатичным и
злобным. Посмотрите, как много нетерпимости в политике. Но ведь то же
самое сплошь да рядом присутствует в течениях, считающих себя
духовными. Ладно, если бы речь шла о старых религиях, перегруженных
многовековым багажом догматизма, а то ведь самые новейшие облеплены
маленькими грамотеями, которые щедро разбрасывают определения, кто
темный, а кто светлый. А вольнодумец Пушкин писал: "Да, брат мой от
меня не примет осужденья". Вот почему-то и видится мне в Александре
Сергеевиче последний истинный язычник или первый русский агни-йог,
хотя останется он прежде всего замечательным примером православного
христианина.
Маяковский говорил: "Тот, кто постоянно ясен, тот, по-моему
просто глуп". Грубый космос Маяковского тоже тяготел к простоте и
ясности, ибо к чему же тяготеть? Но певец атакующего класса с трудом
пробивался к тому, что ходатай к Солнцу за все классы носил в себе
изначально. И не побоялся сказать, что поэзия должна быть немного
глуповатой. Глупостью ребенка. Поэтому сам Пушкин, как все великие
мудрецы жизни и литературы - Сократ, Дон-Кихот, был похож на дитя.
Будьте, как дети, рекомендует Библия. Именно "как", потому что
детскость не равнозначна инфантильности. Когда же человек, пройдя
многие испытания многих жизней, снова становится "как дитя", т.е.
открытым, ясным, бесхитростными, сохраняя при этом лучшие качества
мужчины, он готов к старту на новом уровне Бытия.
О Пушкине написано сотни томов, защищены тысячи диссертаций. Все
вроде бы до косточек разобрано в этой сияющей жизни. Но белые пятна
есть, например, вопрос о масонстве Пушкина. Поэт был масоном. Как
Моцарт, Гете. Но чем он занимался в своей масонской ложе, об этом не
знает никто.
1 2 3 4 5 6 7