Он принялся философствовать на эту тему, бывшую в российской столице излюбленной для обсуждения:
— Несомненно, что влияние этого грязного мужика на царицу и его величество покоится на какой-то магической силе, которой он явно обладает. Совершенно достоверно известно: его присутствие и какой-то особый шепот, совмещенный с массажем, удивительно целебно действуют на наследника-цесаревича. Ни для кого не секрет, что цесаревич Алексей страдает особой формой наследственной болезни, передающейся только по материнской линии, — гемофилией, или несвертываемостью крови. Любой укол, порез или даже просто ушиб вызывает у него болезненные кровоизлияния и кровопотерю. Ни один врач до сих пор не в силах был излечить мальчика. Только этот «Старец», или, как его называет царь и царица — «Наш Друг», останавливает своим заговором кровотечение у цесаревича и избавляет его от тяжких болей во время приступов…
— Да, кое-что в этом роде я слышал… — согласился Кедрин.
— В этом и коренится причина влияния Распутина. Но представление о его решающем воздействии на российскую политику страдает чрезмерным преувеличением, — жестко и четко высказался Альтшиллер. — Впрочем, как полагает его величество кайзер, для сокрушения русского и славянского духа нам, масонам, и всём оппозиционным силам следовало бы действовать наоборот — расширять и укреплять, особенно в темном народе, это представление, могущее значительно ослабить волю русских к борьбе в грядущей битве. О, как мудры его величество кайзер Вильгельм и братья-масоны Прусской ложи…
Тут собеседники сочли необходимым пропустить по рюмочке за мудрость его величества кайзера, после чего Альтшиллер продолжал свои разглагольствования.
Изучая русское общество, он, Альтшиллер, пришел к выводу, что император Николай взял направление на систематическое игнорирование этого общества и самых здоровых — буржуазных, финансовых — кругов его. Российский монарх создает изоляцию престола и ошибается не по настояниям Распутина или ее величества императрицы, а по «велениям своей совести», как он объясняет свою политику. Влияние «Нашего Друга» пока ничтожно в области политики и не столь уж значительно в переменах по кабинету министров. Гораздо опаснее для русского престола, что государь ощущает потребность искать опору исключительно во все более узком кругу непопулярных в народе и обществе «преданных» ему людей.
— Дикость и азиатчина российского императора выражается и в том, что он в отличие от своих коронованных родственников в цивилизованной Европе уверен, что царь, а не народ является выразителем божественного провидения, а потому только он один прав всегда. Вот что поведал Альтшиллеру самолично граф Пурталес. Как-то граф обмолвился в присутствии Николая Александровича о том, что монарху необходимо заслужить доверие народа, и это мудро делает его кузен Вилли. Его величество император российский ответствовал с мягкой улыбкой: «А не так ли обстоит дело, что моему народу следовало бы заслужить мое доверие?» Вот в этих-то словах и таится ключ к пониманию политики Николая Романова по отношению к обществу…
Кедрин сидел, с благоговейным ужасом внимая тираде австрийского подданного. Он никогда не слышал столь откровенных оценок политики императорского двора, личности монарха. Вместе с тем не мог не отдать должное прямоте и циничной точности этих оценок. Кедрин подумал о том, что ему потребуется еще много лет заниматься политикой, приобретать шлифовку и лоск в собеседованиях с братьями-масонами, местоблюстителями важных государственных постов в империи, прежде чем он научится вот так же свободно и непринужденно изрекать глубокие формулы, касающиеся изначальных основ политики.
Он не мог представить себе, что эмиссар австро-венгерской и германской разведок, купец и финансист Альтшиллер излагал с пафосом не собственные мысли, а удачно компилировал высказывания своих высокопоставленных друзей и партнеров по картам, таких, как Вышнеградский, Манус, Тимашев, Рубинштейн.
Раздробленный огромный клан российской буржуазии — финансовой, торговой, служивой и промышленной — весьма не одобрял поведение в государственных делах самодержца всея Руси, оберегавшего все самое отсталое и феодальное в своем государстве. Вышнеградские, Манусы, Рябушинские и Тимашевы, Рубинштейны и Унгерн-Штернберги, Бурдуковы и Веревкины хотели получить больше свободы, нет, не лично для себя, ее им хватало, и не для простого народа, которому они и не собирались ее уступать, а для своих капиталов, для своих банков, фабрик, заводов, концессий, свободы бесконтрольно хозяйничать на русской земле, как делали это их собратья в Англии, Франции, Германии и других «цивилизованных» странах Европы. Царь и его жадная придворная клика, пустоголовые и бездеятельные осколки помещичьего дворянства, алчная и насквозь прогнившая бюрократия мешали им, стискивали предприимчивость толстосумов, оборотистость лабазников, размах заводчиков, предусмотрительность финансистов.
Все империалистские устремления и аппетиты буржуазии сковывались строками уложений, сохранившихся чуть ли не от царя Петра. И если мелкие купчишки, приказчики, кабатчики и прочая «мелкота» еще самозабвенно сучили кулаки супротив «революции» и «стюдентиков», вздымали хоругви над охотнорядскими дружинами «Союза русского народа», упоенно орали лужеными глотками сквозь слезы благой радости «Боже, царя храни!», то крупные гешефтмахеры, сидя в роскошных кабинетах банков, конторах фабрик и товариществ, искали форм своей новой и более совершенной, чем самодержавие, организации для движения к реальной и суверенной власти его величества «российского капитала».
…Ужин продолжался деловито и неспешно. Тут же собратья послали мальчика на Невский в отделение общества спальных вагонов взять на завтра до Берлина в норд-экспрессе купе целиком, не постояв за платой. Договорились, что из Эйдкунена, германской пограничной станции, Кедрин даст в Берлинскую ложу телеграмму с условным текстом, любезно продиктованным в его записную книжку Альтшиллером.
Кедрину все хотелось спросить партнера, какая же награда выйдет ему в Берлине за столь скорую доставку наиважнейших сообщений, но он решил, что ждать осталось всего пару суток и несолидно размениваться в глазах Альтшиллера на такие мелочи. Ему очень хотелось какого-нибудь германского ордена, пусть самого невысокого, и он старательно ловил момент, чтобы намекнуть об этом Альтшиллеру. Но тот, прекрасно понимая желание Кедрина завести разговор о вознаграждении, всячески уклонялся от каких-либо обещаний, переводил речь на биржевые котировки и концессии. Особенно занимало мысли Альтшиллера основание пресловутым Треповым в минувшем году акционерного общества Кузнецких угольных копей — так называемого «Копикуз».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97
— Несомненно, что влияние этого грязного мужика на царицу и его величество покоится на какой-то магической силе, которой он явно обладает. Совершенно достоверно известно: его присутствие и какой-то особый шепот, совмещенный с массажем, удивительно целебно действуют на наследника-цесаревича. Ни для кого не секрет, что цесаревич Алексей страдает особой формой наследственной болезни, передающейся только по материнской линии, — гемофилией, или несвертываемостью крови. Любой укол, порез или даже просто ушиб вызывает у него болезненные кровоизлияния и кровопотерю. Ни один врач до сих пор не в силах был излечить мальчика. Только этот «Старец», или, как его называет царь и царица — «Наш Друг», останавливает своим заговором кровотечение у цесаревича и избавляет его от тяжких болей во время приступов…
— Да, кое-что в этом роде я слышал… — согласился Кедрин.
— В этом и коренится причина влияния Распутина. Но представление о его решающем воздействии на российскую политику страдает чрезмерным преувеличением, — жестко и четко высказался Альтшиллер. — Впрочем, как полагает его величество кайзер, для сокрушения русского и славянского духа нам, масонам, и всём оппозиционным силам следовало бы действовать наоборот — расширять и укреплять, особенно в темном народе, это представление, могущее значительно ослабить волю русских к борьбе в грядущей битве. О, как мудры его величество кайзер Вильгельм и братья-масоны Прусской ложи…
Тут собеседники сочли необходимым пропустить по рюмочке за мудрость его величества кайзера, после чего Альтшиллер продолжал свои разглагольствования.
Изучая русское общество, он, Альтшиллер, пришел к выводу, что император Николай взял направление на систематическое игнорирование этого общества и самых здоровых — буржуазных, финансовых — кругов его. Российский монарх создает изоляцию престола и ошибается не по настояниям Распутина или ее величества императрицы, а по «велениям своей совести», как он объясняет свою политику. Влияние «Нашего Друга» пока ничтожно в области политики и не столь уж значительно в переменах по кабинету министров. Гораздо опаснее для русского престола, что государь ощущает потребность искать опору исключительно во все более узком кругу непопулярных в народе и обществе «преданных» ему людей.
— Дикость и азиатчина российского императора выражается и в том, что он в отличие от своих коронованных родственников в цивилизованной Европе уверен, что царь, а не народ является выразителем божественного провидения, а потому только он один прав всегда. Вот что поведал Альтшиллеру самолично граф Пурталес. Как-то граф обмолвился в присутствии Николая Александровича о том, что монарху необходимо заслужить доверие народа, и это мудро делает его кузен Вилли. Его величество император российский ответствовал с мягкой улыбкой: «А не так ли обстоит дело, что моему народу следовало бы заслужить мое доверие?» Вот в этих-то словах и таится ключ к пониманию политики Николая Романова по отношению к обществу…
Кедрин сидел, с благоговейным ужасом внимая тираде австрийского подданного. Он никогда не слышал столь откровенных оценок политики императорского двора, личности монарха. Вместе с тем не мог не отдать должное прямоте и циничной точности этих оценок. Кедрин подумал о том, что ему потребуется еще много лет заниматься политикой, приобретать шлифовку и лоск в собеседованиях с братьями-масонами, местоблюстителями важных государственных постов в империи, прежде чем он научится вот так же свободно и непринужденно изрекать глубокие формулы, касающиеся изначальных основ политики.
Он не мог представить себе, что эмиссар австро-венгерской и германской разведок, купец и финансист Альтшиллер излагал с пафосом не собственные мысли, а удачно компилировал высказывания своих высокопоставленных друзей и партнеров по картам, таких, как Вышнеградский, Манус, Тимашев, Рубинштейн.
Раздробленный огромный клан российской буржуазии — финансовой, торговой, служивой и промышленной — весьма не одобрял поведение в государственных делах самодержца всея Руси, оберегавшего все самое отсталое и феодальное в своем государстве. Вышнеградские, Манусы, Рябушинские и Тимашевы, Рубинштейны и Унгерн-Штернберги, Бурдуковы и Веревкины хотели получить больше свободы, нет, не лично для себя, ее им хватало, и не для простого народа, которому они и не собирались ее уступать, а для своих капиталов, для своих банков, фабрик, заводов, концессий, свободы бесконтрольно хозяйничать на русской земле, как делали это их собратья в Англии, Франции, Германии и других «цивилизованных» странах Европы. Царь и его жадная придворная клика, пустоголовые и бездеятельные осколки помещичьего дворянства, алчная и насквозь прогнившая бюрократия мешали им, стискивали предприимчивость толстосумов, оборотистость лабазников, размах заводчиков, предусмотрительность финансистов.
Все империалистские устремления и аппетиты буржуазии сковывались строками уложений, сохранившихся чуть ли не от царя Петра. И если мелкие купчишки, приказчики, кабатчики и прочая «мелкота» еще самозабвенно сучили кулаки супротив «революции» и «стюдентиков», вздымали хоругви над охотнорядскими дружинами «Союза русского народа», упоенно орали лужеными глотками сквозь слезы благой радости «Боже, царя храни!», то крупные гешефтмахеры, сидя в роскошных кабинетах банков, конторах фабрик и товариществ, искали форм своей новой и более совершенной, чем самодержавие, организации для движения к реальной и суверенной власти его величества «российского капитала».
…Ужин продолжался деловито и неспешно. Тут же собратья послали мальчика на Невский в отделение общества спальных вагонов взять на завтра до Берлина в норд-экспрессе купе целиком, не постояв за платой. Договорились, что из Эйдкунена, германской пограничной станции, Кедрин даст в Берлинскую ложу телеграмму с условным текстом, любезно продиктованным в его записную книжку Альтшиллером.
Кедрину все хотелось спросить партнера, какая же награда выйдет ему в Берлине за столь скорую доставку наиважнейших сообщений, но он решил, что ждать осталось всего пару суток и несолидно размениваться в глазах Альтшиллера на такие мелочи. Ему очень хотелось какого-нибудь германского ордена, пусть самого невысокого, и он старательно ловил момент, чтобы намекнуть об этом Альтшиллеру. Но тот, прекрасно понимая желание Кедрина завести разговор о вознаграждении, всячески уклонялся от каких-либо обещаний, переводил речь на биржевые котировки и концессии. Особенно занимало мысли Альтшиллера основание пресловутым Треповым в минувшем году акционерного общества Кузнецких угольных копей — так называемого «Копикуз».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97