У нас на все про все есть жалкие десять миллионов фунтов в год. ЦРУ этого не хватило бы даже оплатить свои телефонные счета.
На это Уэверли только покачал головой и сказал:
— Вы слишком опытный работник, чтобы сразу пасовать перед скаредностью правительства. Американцы могут позволить себе транжирить деньги, а мы нет. Но нам необязательно обращаться к бюджету. Для этого есть особый фонд. Надеюсь, вы в состоянии нанять профессионалов? В Западном Берлине, как мне кажется, таких мастеров куда больше, чем у нас, в Уайтхолле, чиновников.
— Там примерно столько же разведок, — сухо парировал Таррант. — И все эти профессионалы уже плохо соображают, на кого именно работают. А поскольку связь запугана, они тратят много времени, убирая чужих. Кроме того, советская разведка успешно внедрилась всюду, куда только можно внедриться. Если добавить к этому вольных стрелков, двойных и тройных агентов, то возникает ситуация, которая позволяет русским спать спокойно и посмеиваться над всеми остальными.
Уэверли улыбнулся, хотя и крайне сухо.
— В таком случае вам имеет смысл использовать собственные ресурсы.
— Мне кажется, я уже пояснил, как обстоят дела с нашими кадрами, господин министр.
— Нет, — ответил министр, уставясь на Тарранта. — Вы лишь сказали, что не хотели бы жертвовать вашими людьми ради Окубы. Но ценность Окубы определяет министерство. Точнее, я.
В комнате повисла долгая пауза.
— Разумеется, — наконец сказал Таррант и встал. — Я буду держать вас в курсе всех событий, — добавил он.
Модести Блейз вошла в вестибюль своего дома в сопровождении орехового комода эпохи королевы Анны. Причем комод этот передвигался на ногах.
Вилли Гарвин поставил комод на пол и вытер лоб тыльной стороной ладони. Он держал его у себя на коленях на заднем сиденье открытого «роллс-ройса», пока Модести гнала машину с бешеной скоростью, чтобы поскорее преодолеть восемьдесят миль до загородного особняка, где проводился аукцион, до ее лондонской квартиры.
В своем серо-голубом костюме она выглядела и смущенной, и привлекательной.
— Извини, Вилли, — сказала она, глядя, как он потирает затекшие мускулы. — Мне надо было просто оставить комод у них и попросить доставить потом.
— Может быть, — охотно согласился Вилли.
— Но я вдруг вспомнила, что они сделали тогда с тем очаровательным столиком, который я купила в прошлом году.
— Вот именно, — отозвался Вилли.
— Поэтому я решила, что лучше уж от греха подальше захватить комод с собой.
— Вот именно.
Модести улыбнулась и, похлопав его по руке, сказала:
— Почему бы тебе не рассердиться на меня, хотя бы в виде исключения? Ради моего же блага?
— В другой раз. — Вилли глянул мимо Модести и с легким удивлением произнес: — Ты погляди, кто у нас.
Из кресла поднялся человек и двинулся в их сторону. В одной руке у него был котелок, в другой зонтик. Это был Джек Фрейзер, помощник Тарранта, маленький человек в очках, с худым лицом и робкими манерами, являвший миру лик нервного, но ревностного служаки. Он так давно привык играть эту роль, что она буквально стала его второй натурой. Впрочем, иногда, в избранном кругу, он сбрасывал эту личину, и возникал истинный Джек Фрейзер, который ничего общего не имел с испуганным клерком, — это был другой, повидавший виды оперативник с пятнадцатилетним опытом работы, и репутация его была заслуженно высокой. Сейчас на его лице появилась нервная улыбка:
— Надеюсь, мой визит… Я звонил… мисс Блейз, но… В общем, я решил прийти и подождать вас…
— Прекрасно, — и бровью не повела Модести. — Я все равно собиралась еще раз просмотреть полис, прежде чем подписывать. — Затем, обернувшись к швейцару за конторкой, сказала: — Джордж, помогите мистеру Гарвину поставить эту штуку в лифт.
Они втиснулись в лифт втроем плюс комод. Пока поднимались, Фрейзер сохранял свои подобострастные ужимки, рассуждая многословно, но со знанием дела о достоинствах комода. Вилли вытащил комод из лифта и поставил в фойе. Модести первой вошла в гостиную и, снимая жакет, осведомилась:
— Что-то случилось, Джек?
Фрейзер скорчил гримасу, бросил на кушетку шляпу и зонтик и мрачно сказал:
— Таррант подал в отставку. — Отбросив свою личину, он добавил: — Черт знает что! Чем дольше живу, тем больше симпатий вызывает у меня Гай Фокс. Хотя взорвать парламент — это еще слишком легкая смерть для его членов… Не дадите чего-нибудь выпить?
Модести кивнула Вилли, и тот, подойдя к бару, сделал гостю двойной бренди.
— Почему Таррант это сделал? — спросила Модести.
— Если я все расскажу, — отозвался Фрейзер, — то меня могут обвинить в разглашении государственной тайны. — И отхлебнул бренди. — Как здорово! Если кто-то пожелает испортить этот нектар, разбавляя имбирем, просто выбейте ему зубы.
Модести и Вилли переглянулись. Фрейзер был не похож на себя. Это даже пугало.
— Но черт с ними, с тайнами, — продолжал Фрейзер, прихлебывая бренди. — Какой-то японский бактериолог много лет трудился на русских. Профессор Окуба. Потом он решил дать деру. Теперь оказался в Восточном Берлине. Наш связник держит его в укромном месте. Наши боссы хотят его заполучить. Уэверли велел Тарранту переправить японца в Западный Берлин, хотя знает, что Рыжков уже об этом пронюхал. Мы не можем ничего сделать, не разбудив наших кротов. Таррант решительно против этого, но приказ есть приказ. — Фрейзер покачал головой. — У мужа моей сестры и то больше здравого смысла, чем у нашего начальства, а ведь он просто чурбан по сравнению со скотчтерьером…
Вилли тихо присвистнул. Он заметил, что Модести огорчилась, как и Вилли, она подумала об агентах — о мужчинах и женщинах, которые жили нормальной, хоть и довольно бесцветной жизнью восточных берлинцев и должны были продолжать в том же духе, пока резкое обострение политической ситуации не призвало бы их к действиям…
В лучшем случае они были обречены на долгое, унылое существование в сером мире восточногерманского социализма, в худшем — на пытки и смерть. Трудно сказать, почему они соглашались на подобную работу, но поскольку они все же принимали такое решение, то по крайней мере заслуживали того, чтобы ими по возможности дорожили и не приносили в жертву без надобности.
— Если Таррант уйдет, — снова заговорил Фрейзер, — то наш департамент потеряет лучшего шефа. Это плохо, но нам не впервые наносить себе такие удары. Кроме того, если Таррант уйдет, на его место придет другой и спокойно выполнит этот приказ. Он будет из кожи вон лезть, чтобы чертов японский специалист по кори и коклюшу перебрался через стену, а что Рыжков сожрет всех наших — ему наплевать. — Фрейзер уставился в стакан и буркнул: — Я был там, приятного мало…
— Хотите, чтобы мы что-то сделали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10
На это Уэверли только покачал головой и сказал:
— Вы слишком опытный работник, чтобы сразу пасовать перед скаредностью правительства. Американцы могут позволить себе транжирить деньги, а мы нет. Но нам необязательно обращаться к бюджету. Для этого есть особый фонд. Надеюсь, вы в состоянии нанять профессионалов? В Западном Берлине, как мне кажется, таких мастеров куда больше, чем у нас, в Уайтхолле, чиновников.
— Там примерно столько же разведок, — сухо парировал Таррант. — И все эти профессионалы уже плохо соображают, на кого именно работают. А поскольку связь запугана, они тратят много времени, убирая чужих. Кроме того, советская разведка успешно внедрилась всюду, куда только можно внедриться. Если добавить к этому вольных стрелков, двойных и тройных агентов, то возникает ситуация, которая позволяет русским спать спокойно и посмеиваться над всеми остальными.
Уэверли улыбнулся, хотя и крайне сухо.
— В таком случае вам имеет смысл использовать собственные ресурсы.
— Мне кажется, я уже пояснил, как обстоят дела с нашими кадрами, господин министр.
— Нет, — ответил министр, уставясь на Тарранта. — Вы лишь сказали, что не хотели бы жертвовать вашими людьми ради Окубы. Но ценность Окубы определяет министерство. Точнее, я.
В комнате повисла долгая пауза.
— Разумеется, — наконец сказал Таррант и встал. — Я буду держать вас в курсе всех событий, — добавил он.
Модести Блейз вошла в вестибюль своего дома в сопровождении орехового комода эпохи королевы Анны. Причем комод этот передвигался на ногах.
Вилли Гарвин поставил комод на пол и вытер лоб тыльной стороной ладони. Он держал его у себя на коленях на заднем сиденье открытого «роллс-ройса», пока Модести гнала машину с бешеной скоростью, чтобы поскорее преодолеть восемьдесят миль до загородного особняка, где проводился аукцион, до ее лондонской квартиры.
В своем серо-голубом костюме она выглядела и смущенной, и привлекательной.
— Извини, Вилли, — сказала она, глядя, как он потирает затекшие мускулы. — Мне надо было просто оставить комод у них и попросить доставить потом.
— Может быть, — охотно согласился Вилли.
— Но я вдруг вспомнила, что они сделали тогда с тем очаровательным столиком, который я купила в прошлом году.
— Вот именно, — отозвался Вилли.
— Поэтому я решила, что лучше уж от греха подальше захватить комод с собой.
— Вот именно.
Модести улыбнулась и, похлопав его по руке, сказала:
— Почему бы тебе не рассердиться на меня, хотя бы в виде исключения? Ради моего же блага?
— В другой раз. — Вилли глянул мимо Модести и с легким удивлением произнес: — Ты погляди, кто у нас.
Из кресла поднялся человек и двинулся в их сторону. В одной руке у него был котелок, в другой зонтик. Это был Джек Фрейзер, помощник Тарранта, маленький человек в очках, с худым лицом и робкими манерами, являвший миру лик нервного, но ревностного служаки. Он так давно привык играть эту роль, что она буквально стала его второй натурой. Впрочем, иногда, в избранном кругу, он сбрасывал эту личину, и возникал истинный Джек Фрейзер, который ничего общего не имел с испуганным клерком, — это был другой, повидавший виды оперативник с пятнадцатилетним опытом работы, и репутация его была заслуженно высокой. Сейчас на его лице появилась нервная улыбка:
— Надеюсь, мой визит… Я звонил… мисс Блейз, но… В общем, я решил прийти и подождать вас…
— Прекрасно, — и бровью не повела Модести. — Я все равно собиралась еще раз просмотреть полис, прежде чем подписывать. — Затем, обернувшись к швейцару за конторкой, сказала: — Джордж, помогите мистеру Гарвину поставить эту штуку в лифт.
Они втиснулись в лифт втроем плюс комод. Пока поднимались, Фрейзер сохранял свои подобострастные ужимки, рассуждая многословно, но со знанием дела о достоинствах комода. Вилли вытащил комод из лифта и поставил в фойе. Модести первой вошла в гостиную и, снимая жакет, осведомилась:
— Что-то случилось, Джек?
Фрейзер скорчил гримасу, бросил на кушетку шляпу и зонтик и мрачно сказал:
— Таррант подал в отставку. — Отбросив свою личину, он добавил: — Черт знает что! Чем дольше живу, тем больше симпатий вызывает у меня Гай Фокс. Хотя взорвать парламент — это еще слишком легкая смерть для его членов… Не дадите чего-нибудь выпить?
Модести кивнула Вилли, и тот, подойдя к бару, сделал гостю двойной бренди.
— Почему Таррант это сделал? — спросила Модести.
— Если я все расскажу, — отозвался Фрейзер, — то меня могут обвинить в разглашении государственной тайны. — И отхлебнул бренди. — Как здорово! Если кто-то пожелает испортить этот нектар, разбавляя имбирем, просто выбейте ему зубы.
Модести и Вилли переглянулись. Фрейзер был не похож на себя. Это даже пугало.
— Но черт с ними, с тайнами, — продолжал Фрейзер, прихлебывая бренди. — Какой-то японский бактериолог много лет трудился на русских. Профессор Окуба. Потом он решил дать деру. Теперь оказался в Восточном Берлине. Наш связник держит его в укромном месте. Наши боссы хотят его заполучить. Уэверли велел Тарранту переправить японца в Западный Берлин, хотя знает, что Рыжков уже об этом пронюхал. Мы не можем ничего сделать, не разбудив наших кротов. Таррант решительно против этого, но приказ есть приказ. — Фрейзер покачал головой. — У мужа моей сестры и то больше здравого смысла, чем у нашего начальства, а ведь он просто чурбан по сравнению со скотчтерьером…
Вилли тихо присвистнул. Он заметил, что Модести огорчилась, как и Вилли, она подумала об агентах — о мужчинах и женщинах, которые жили нормальной, хоть и довольно бесцветной жизнью восточных берлинцев и должны были продолжать в том же духе, пока резкое обострение политической ситуации не призвало бы их к действиям…
В лучшем случае они были обречены на долгое, унылое существование в сером мире восточногерманского социализма, в худшем — на пытки и смерть. Трудно сказать, почему они соглашались на подобную работу, но поскольку они все же принимали такое решение, то по крайней мере заслуживали того, чтобы ими по возможности дорожили и не приносили в жертву без надобности.
— Если Таррант уйдет, — снова заговорил Фрейзер, — то наш департамент потеряет лучшего шефа. Это плохо, но нам не впервые наносить себе такие удары. Кроме того, если Таррант уйдет, на его место придет другой и спокойно выполнит этот приказ. Он будет из кожи вон лезть, чтобы чертов японский специалист по кори и коклюшу перебрался через стену, а что Рыжков сожрет всех наших — ему наплевать. — Фрейзер уставился в стакан и буркнул: — Я был там, приятного мало…
— Хотите, чтобы мы что-то сделали?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10