Партсекретарь Нагульнов развелся с Лукерьей из-за того, что при­людно голосила по высылаемому Тимофею Рваному, своему возлюб­ленному. А вскоре известная своей ветреностью Лушка встретила Давыдова и сказала ему: «Вы посмотрите на меня, товарищ Давы­дов... я женщина красивая, на любовь дюже гожая...»
Половцев и Яков Лукич сообщили единомышленникам с соседне­го хутора, что восстание назначено на послезавтра. Но те, оказывается, изменили намерения, прочитав статью Сталина «Головокружение от успехов». Думали, что дуриком всех загонять в колхоз – приказ центра. А Сталин заявил, что «можно сидеть и в своей единоличности». Так что с местным начальством, жестко гнувшим на коллективизацию, они поладят, «а завернуть противу всей советской власти» негоже. «Дураки, Богом прокляты!.. – кипел Половцев. – Они не понимают, что эта статья – гнусный обман, маневр!» А в Гремячьем за неделю после появления статьи было подано около ста заявлений с выходе из колхоза. В том числе и от вдовой Марины Поярковой, «лю­бушки» предсельсовета Андрея Разметнова. А полчаса спустя Марина самолично впрягшись в оглобли своей повозки, легко увезла борону и запашник со двора бригады.
Отношения народа и власти снова обострились. А тут еще приехали подводы из хутора Ярского и прошел слух, что за семенным зерном. И в Гремячьем вспыхнул бунт: избили Давыдова, сшибли замки с амбаров и стали самочинно разбирать зерно. После подавления бунта Давыдов пообещал ко «временно заблужденным» административных мер не применять.
К 15 мая колхоз в Гремячьем посевной план выполнил. А к Давыдову стала захаживать Лушка: газетки брала да интересовалась, не со­скучился ли по ней председатель. Сопротивление бывшего флотского было недолгим, и скоро об их связи узнала вся станица.
Островнов встретил в лесу сбежавшего из ссылки Тимофея Рвано­го. Тот велел передать Лукерье, что ждет харчей. А дома Лукича ждала неприятность несравненно более горшая: вернулся Половцев и вместе со своим товарищем Лятьевским поселился у Островнова на тайное жительство.
Давыдов, мучаясь тем, что отношения с Лушкой подрывают его авторитет, предложил ей пожениться. Неожиданно это привело к жестокой ссоре. В разлуке председатель затосковал, поручил дела Разметнову, а сам отъехал во вторую бригаду подсоблять поднимать пары. В бригаде постоянно зубоскалили по поводу непомерной тол­щины стряпухи Дарьи. С приездом Давыдова появилась еще тема для грубоватых шуток – влюбленность в него юной Вари Харламовой. Сам же он, глядя в ее полыхающее румянцем лицо, думал: «Ведь я вдвое старше тебя, израненный, некрасивый, щербатый... Нет... расти без меня, милая».
Как-то перед восходом солнца к стану подъехал верховой. Пошу­тил с Дарьей, помог ей почистить картошку, а потом велел будить Давыдова. Это был новый секретарь райкома Нестеренко. Он прове­рил качество пахоты, потолковал о колхозных делах, в которых ока­зался весьма сведущ, и покритиковал председателя за упущения. Моряк и сам собирался на хутор: ему стало известно, что накануне вечером в Макара стреляли.
В Гремячьем Разметнов изложил подробности покушения: ночью Макар сидел у открытого окна со своим новоявленным приятелем шутником и балагуром дедом Щукарем, «по нему и урезали из вин­товки». Утром по гильзе определили, что стрелял человек невоевав­ший: солдат с тридцати шагов не промахнется. Да и убегал стрелок так, что конному не догнать. Выстрел не причинил партийному сек­ретарю никаких увечий, но у него открылся страшный насморк, слышный на весь хутор.
Давыдов отправился на кузню осматривать отремонтированный к севу инвентарь. Кузнец, Ипполит Шалый, в беседе предупредил пред­седателя, чтоб бросал Лукерью, иначе тоже получит пулю в лоб. Лушка-то не с ним одним узлы вяжет. И без того непонятно, почему Тимошка Рваный (а именно он оказался незадачливым стрелком) стрелял в Макара, а не в Давыдова.
Вечером Давыдов рассказал о разговоре Макару и Разметнову, предложил сообщить в ГПУ. Макар решительно воспротивился: стоит гэпэушнику появиться на хуторе, Тимофей тут же исчезнет. Макари середняки, и даже кое-кто из бедноты. Никита Хопров, например, которого шантажировали тем, что он какое-то время был в каратель­ном отряде белых. Но на предложение Островного участвовать в во­оруженном восстании Хопров ответил отказом. Лучше он сам на себя донесет. Да кстати, кто это живет у Лукича в мякиннике – не тот ли «ваше благородие», который и подбивает на мятеж? Той же ночью Хопрова и его жену убили. Участвовали в этом Островнов, По­ловцев и сын раскулаченного, первый деревенский красавец и гармо­нист Тимофей Рваный. Следователю из района не удалось заполучить нити, ведущие к раскрытию убийства.
Неделю спустя общее собрание колхозников утвердило председа­телем колхоза приезжего Давыдова, а завхозом – Островного. Кол­лективизация в Гремячьем шла трудно: вначале подчистую резали скот, чтоб не обобществлять его, затем укрывали от сдачи семенное зерно.
Партсекретарь Нагульнов развелся с Лукерьей из-за того, что при­людно голосила по высылаемому Тимофею Рваному, своему возлюб­ленному. А вскоре известная своей ветреностью Лушка встретила Давыдова и сказала ему: «Вы посмотрите на меня, товарищ Давы­дов... я женщина красивая, на любовь дюже гожая...»
Половцев и Яков Лукич сообщили единомышленникам с соседне­го хутора, что восстание назначено на послезавтра. Но те, оказывает­ся, изменили намерения, прочитав статью Сталина «Головокружение от успехов». Думали, что дуриком всех загонять в колхоз – приказ центра. А Сталин заявил, что «можно сидеть и в своей единоличности». Так что с местным начальством, жестко гнувшим на коллективи­зацию, они поладят, «а завернуть противу всей советской власти» не гоже. «Дураки, Богом прокляты!.. – кипел Половцев. – Они не по­нимают, что эта статья – гнусный обман, маневр!» А в Гремячьем за неделю после появления статьи было подано около ста заявлений о выходе из колхоза. В том числе и от вдовой Марины Поярковой, «лю­бушки» предсельсовета Андрея Разметнова. А полчаса спустя Марина, самолично впрягшись в оглобли своей повозки, легко увезла борону и запашник со двора бригады.
Отношения народа и власти снова обострились. А тут еще приеха­ли подводы из хутора Ярского и прошел слух, что за семенным зер­ном. И в Гремячьем вспыхнул бунт: избили Давыдова, сшибли замки с амбаров и стали самочинно разбирать зерно. После подавления бунта Давыдов пообещал ко «временно заблужденным» администра­тивных мер не применять.
К 15 мая колхоз в Гремячьем посевной план выполнил. А к Давыдову стала захаживать Лушка: газетки брала да интересовалась, не со­скучился ли по ней председатель. Сопротивление бывшего флотского было недолгим, и скоро об их связи узнала вся станица.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46