Потому что, оказывается, еще есть люди, не слышавшие этого слова.
– Ну да, – произнесла я наконец, чтобы хоть как-то разрядить молчание и поднять настроение присутствующим. – Ведь не каждый умеет играть на музыкальных инструментах.
Все уставились на меня.
– Что? – резко спросила Катинка.
– Это была лишь шутка, – пробормотала я.
Катинка не поверила мне.
– Только не вздумай сказать, что ты тоже не знаешь.
– Конечно, знаю, – пошутила я снова. – Если я вчера целый день только тем и занималась, что «реюссировала» молодые бегонии. Адская работка, скажу вам.
Лицо Катинки сделалось пунцовым.
– Ну, будь же серьезной, скажи, ты ведь знаешь, что оно значит.
– Можешь предложить мне четыре варианта ответа, – отбывалась я, чтобы ненароком не оказаться лишенной жизни.
– Но это же не может быть правдой, – приставала ко мне Катинка. – Ты что, и в самом деле не знаешь?
– Ну и? – устало ответила я. – Это же не «реюссирует» из меня свинью.
Прошло больше получаса, прежде чем Штефан и Оливер вернулись из кабинета свекра. Я внимательно рассматривала их, но они выглядели совсем не так, как люди, только что сорвавшие крупный куш в казино. Они даже не выглядели как игроки, сделавшие хоть одну правильную ставку. Как жаль.
– Олли, мы можем ехать домой? – только и спросил Штефан.
Я тотчас поднялась, прежде чем Эберхард и Катинка успели вспомнить еще какой-нибудь вопрос из той игры, типа: какой из Северо-Фризских островов является самым крупным. («Пойдем же, Оливия, это как-никак вопрос о двух тысячах евро!»)
– Я лишь попрощаюсь с твоим отцом.
– Не обязательно, – резко произнес Оливер. – Он прилег немного отдохнуть.
– Что, прямо сейчас? – обеспокоенно спросила Катинка, – Но ведь еще только половина двенадцатого. Уж не заболел ли он?
Штефан фыркнул:
– Не беспокойся, сестренка. Наш папочка доживет до ста лет. – Однако это прозвучало не так, словно он был особенно рад сказанному. – Пойдем же, Олли, у нас есть еще дела дома.
Эвелин и Оливер покинули дом вместе с нами. Я не испытывала особых угрызений совести от того, что оставила Катанку и Эберхарда наедине с неубранным после завтрака столом, настолько они достали меня своими разговорами об игре «Кто хочет стать миллионером?». Катинка бросила мне что-то вслед, прозвучавшее как «бедный Боркум».
– Что такого сверхсекретного поведал вам Фриц? – спросила я, когда мы выходили из дома. – Много ли он решил дать?
Сказать, что я сгорала от любопытства, значит ничего не сказать. Но ни Оливер, ни Штефан мне не ответили.
– Следовало бы поместить старика в психушку, – процедил сквозь зубы Штефан.
А Оливер пробормотал:
– Старый неврастеник. Совсем сошел с ума.
– Скажите же нам хоть что-нибудь, – вступила в разговор Эвелин.
– Собирается он дать денег или нет? – добавила я.
– И да и нет, – ответил Штефан.
– Смотря как будем себя вести, – добавил Оливер и уселся в свой серебристый блестящий «Z4».
Эвелин заняла место рядом и на прощание изобразила на лице такую гримасу, словно приступ боли разом поразил все ее зубы. Как бы то ни было, но выглядела она действительно усталой. Я кивнула в ответ с сочувствующим выражением, так как мне пришло в голову, что если они заведут ребенка, им придется продать машину, ведь в ней не было предусмотрено место для детского сиденья. Может быть, эта проблема тревожила ее сердце.
– Теперь скажи наконец! – воскликнула я, когда мы уселись в свой раздолбанный универсал (если бы его пришлось продавать, у меня бы сердце не екнуло). – Что вам поведал Фриц?
Штефан в ярости повернул ключ в замке зажигания.
– Что ему постоянно стыдно за нас, что мы законченные неудачники, не умеем обращаться с деньгами, что у нас ни на кого и ни на что нет чутья, – все, что есть на самом деле.
– Да-да, – нетерпеливо перебила его я. – Это он всегда говорит. Но почему сегодня высказал все это за закрытой дверью? Он замыслил что-то недоброе?
Штефан помолчал несколько секунд, пока выезжал задним ходом со двора.
– Потому что он коварный, одержимый властью старый тиран, – в сердцах произнес он.
– Но и это для нас не новость. Смотри, пожалуйста, за дорогой! Новость только в том, что он вдруг открыто заговорил о своих деньгах. А если ты меня спросишь, так я с удовольствием их немедленно возьму. Даже без всяких угрызений совести!
– А ты думаешь, у меня будут эти угрызения? – крикнул Штефан и резко затормозил, едва не проскочив на красный свет. – Если бы он на старости лет вдруг ни с того ни с сего проявил великодушие, я был бы последним, кто стал отговаривать его от этого, можешь мне поверить. Я лично придерживаюсь той точки зрения, что отец может хоть что-то передать сыновьям от своего богатства! Только в случае с нашим отцом это не проходит. Он никогда никому ничего не дал просто так, без того, чтобы не получить взамен куда больше.
Мое любопытство разрослось до заоблачных высот.
– Так что же он потребовал в качестве ответной услуги на этот раз? – спросила я, затаив дыхание, в то время как моя фантазия начинала рисовать самые невероятные картины.
– Поверь мне, ты вряд ли захочешь об этом узнать, – ответил Штефан.
– Разумеется, я этого хочу! – воскликнула я. Ох, как я этого хотела.
Но Штефан лишь вздохнул и замолчал. Его молчание выводило меня из себя. И только на следующем светофоре (я от нетерпения уже до крови искусала нижнюю губу) он произнес:
– Вопрос, на который нам предстоит ответить, звучит так: готовы ли мы на все ради денег? И как далеко пойдем ради них?
– Но хорошо бы определиться, о какой сумме идет речь, – ответила я. – Кстати, светофор уже зеленый!
Штефан тронулся с места, так что покрышки завизжали от трения об асфальт.
– Сумме, достаточной для того, чтобы погасить долга, отремонтировать дом и, может быть, даже сделать некоторые новые вложения в дело, – произнес он, и это прозвучало как-то особенно тоскливо.
– Ох! – простонала я. – Ну хорошо, за это я сделала бы почти все.
Штефан бросил на меня тяжелый многозначительный взгляд. Что это было? Ужас? Презрение? Одобрение? Я не смогла понять.
– Что это значит – «почти все»? – спросил он.
– Мы находимся сейчас в плоскости теоретических рассуждений или?..
Штефан кивнул.
– Хорошо, – с известной долей рвения ответила я, как любой человек, который достаточно часто втайне рассуждал сам с собой на эту щекотливую тему и вдруг получил возможность высказаться (но правда ли, что каждый хоть когда-нибудь рассуждал на эту тему?). – Я смогла бы отдать почку, впрочем, лишь тому, кто действительно в ней нуждается, а не просто абы кому. А вот руку бы отдавать не стала. Даже ни единого пальца с этой руки, если быть до конца честной. Ни одной части тела, которая на виду. И конечно, ни одной, что нужна мне самой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63
– Ну да, – произнесла я наконец, чтобы хоть как-то разрядить молчание и поднять настроение присутствующим. – Ведь не каждый умеет играть на музыкальных инструментах.
Все уставились на меня.
– Что? – резко спросила Катинка.
– Это была лишь шутка, – пробормотала я.
Катинка не поверила мне.
– Только не вздумай сказать, что ты тоже не знаешь.
– Конечно, знаю, – пошутила я снова. – Если я вчера целый день только тем и занималась, что «реюссировала» молодые бегонии. Адская работка, скажу вам.
Лицо Катинки сделалось пунцовым.
– Ну, будь же серьезной, скажи, ты ведь знаешь, что оно значит.
– Можешь предложить мне четыре варианта ответа, – отбывалась я, чтобы ненароком не оказаться лишенной жизни.
– Но это же не может быть правдой, – приставала ко мне Катинка. – Ты что, и в самом деле не знаешь?
– Ну и? – устало ответила я. – Это же не «реюссирует» из меня свинью.
Прошло больше получаса, прежде чем Штефан и Оливер вернулись из кабинета свекра. Я внимательно рассматривала их, но они выглядели совсем не так, как люди, только что сорвавшие крупный куш в казино. Они даже не выглядели как игроки, сделавшие хоть одну правильную ставку. Как жаль.
– Олли, мы можем ехать домой? – только и спросил Штефан.
Я тотчас поднялась, прежде чем Эберхард и Катинка успели вспомнить еще какой-нибудь вопрос из той игры, типа: какой из Северо-Фризских островов является самым крупным. («Пойдем же, Оливия, это как-никак вопрос о двух тысячах евро!»)
– Я лишь попрощаюсь с твоим отцом.
– Не обязательно, – резко произнес Оливер. – Он прилег немного отдохнуть.
– Что, прямо сейчас? – обеспокоенно спросила Катинка, – Но ведь еще только половина двенадцатого. Уж не заболел ли он?
Штефан фыркнул:
– Не беспокойся, сестренка. Наш папочка доживет до ста лет. – Однако это прозвучало не так, словно он был особенно рад сказанному. – Пойдем же, Олли, у нас есть еще дела дома.
Эвелин и Оливер покинули дом вместе с нами. Я не испытывала особых угрызений совести от того, что оставила Катанку и Эберхарда наедине с неубранным после завтрака столом, настолько они достали меня своими разговорами об игре «Кто хочет стать миллионером?». Катинка бросила мне что-то вслед, прозвучавшее как «бедный Боркум».
– Что такого сверхсекретного поведал вам Фриц? – спросила я, когда мы выходили из дома. – Много ли он решил дать?
Сказать, что я сгорала от любопытства, значит ничего не сказать. Но ни Оливер, ни Штефан мне не ответили.
– Следовало бы поместить старика в психушку, – процедил сквозь зубы Штефан.
А Оливер пробормотал:
– Старый неврастеник. Совсем сошел с ума.
– Скажите же нам хоть что-нибудь, – вступила в разговор Эвелин.
– Собирается он дать денег или нет? – добавила я.
– И да и нет, – ответил Штефан.
– Смотря как будем себя вести, – добавил Оливер и уселся в свой серебристый блестящий «Z4».
Эвелин заняла место рядом и на прощание изобразила на лице такую гримасу, словно приступ боли разом поразил все ее зубы. Как бы то ни было, но выглядела она действительно усталой. Я кивнула в ответ с сочувствующим выражением, так как мне пришло в голову, что если они заведут ребенка, им придется продать машину, ведь в ней не было предусмотрено место для детского сиденья. Может быть, эта проблема тревожила ее сердце.
– Теперь скажи наконец! – воскликнула я, когда мы уселись в свой раздолбанный универсал (если бы его пришлось продавать, у меня бы сердце не екнуло). – Что вам поведал Фриц?
Штефан в ярости повернул ключ в замке зажигания.
– Что ему постоянно стыдно за нас, что мы законченные неудачники, не умеем обращаться с деньгами, что у нас ни на кого и ни на что нет чутья, – все, что есть на самом деле.
– Да-да, – нетерпеливо перебила его я. – Это он всегда говорит. Но почему сегодня высказал все это за закрытой дверью? Он замыслил что-то недоброе?
Штефан помолчал несколько секунд, пока выезжал задним ходом со двора.
– Потому что он коварный, одержимый властью старый тиран, – в сердцах произнес он.
– Но и это для нас не новость. Смотри, пожалуйста, за дорогой! Новость только в том, что он вдруг открыто заговорил о своих деньгах. А если ты меня спросишь, так я с удовольствием их немедленно возьму. Даже без всяких угрызений совести!
– А ты думаешь, у меня будут эти угрызения? – крикнул Штефан и резко затормозил, едва не проскочив на красный свет. – Если бы он на старости лет вдруг ни с того ни с сего проявил великодушие, я был бы последним, кто стал отговаривать его от этого, можешь мне поверить. Я лично придерживаюсь той точки зрения, что отец может хоть что-то передать сыновьям от своего богатства! Только в случае с нашим отцом это не проходит. Он никогда никому ничего не дал просто так, без того, чтобы не получить взамен куда больше.
Мое любопытство разрослось до заоблачных высот.
– Так что же он потребовал в качестве ответной услуги на этот раз? – спросила я, затаив дыхание, в то время как моя фантазия начинала рисовать самые невероятные картины.
– Поверь мне, ты вряд ли захочешь об этом узнать, – ответил Штефан.
– Разумеется, я этого хочу! – воскликнула я. Ох, как я этого хотела.
Но Штефан лишь вздохнул и замолчал. Его молчание выводило меня из себя. И только на следующем светофоре (я от нетерпения уже до крови искусала нижнюю губу) он произнес:
– Вопрос, на который нам предстоит ответить, звучит так: готовы ли мы на все ради денег? И как далеко пойдем ради них?
– Но хорошо бы определиться, о какой сумме идет речь, – ответила я. – Кстати, светофор уже зеленый!
Штефан тронулся с места, так что покрышки завизжали от трения об асфальт.
– Сумме, достаточной для того, чтобы погасить долга, отремонтировать дом и, может быть, даже сделать некоторые новые вложения в дело, – произнес он, и это прозвучало как-то особенно тоскливо.
– Ох! – простонала я. – Ну хорошо, за это я сделала бы почти все.
Штефан бросил на меня тяжелый многозначительный взгляд. Что это было? Ужас? Презрение? Одобрение? Я не смогла понять.
– Что это значит – «почти все»? – спросил он.
– Мы находимся сейчас в плоскости теоретических рассуждений или?..
Штефан кивнул.
– Хорошо, – с известной долей рвения ответила я, как любой человек, который достаточно часто втайне рассуждал сам с собой на эту щекотливую тему и вдруг получил возможность высказаться (но правда ли, что каждый хоть когда-нибудь рассуждал на эту тему?). – Я смогла бы отдать почку, впрочем, лишь тому, кто действительно в ней нуждается, а не просто абы кому. А вот руку бы отдавать не стала. Даже ни единого пальца с этой руки, если быть до конца честной. Ни одной части тела, которая на виду. И конечно, ни одной, что нужна мне самой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63