«Эмма, – подумала она, – Эмма в тот день, когда я подарила ей розовое платье». Маленькое личико выражало несказанную радость, и художник удивительно точно схватил и передал это. Передал само дыхание жизни.
«Как я сама, – спрашивала себя Гиацинта, – не сумела это уловить и передать? Уилл Миллер прав. Мои работы не способны кого-то тронуть, вызвать в ком-то радость или слезы. Мастерство у меня есть, но нет того, что не поддается определению».
И еще был разговор в Музее современного искусства. Стоя перед «Кувшинками» Моне, молодая женщина обратилась к Гиацинте:
– Это как-то непостижимо действует на тебя, правда? Когда у меня есть после работы время, я иду смотреть картины. И если что-то неладно в душе, они помогают почувствовать себя лучше, эти художники.
– Верно.
– Просто удивительно! Ну что, казалось бы, в этих цветах? Все пишут цветы. Изображают на поздравительных открытках. В чем все-таки разница?
Во Франции тогда был такой прекрасный день, и она была так счастлива! Но Джеральд почему-то безумно спешил и все было скомкано.
Гиацинта долго стояла после того, как посетители разошлись, вновь переживая тот день и думая о многих вещах: о том, что любящие люди ввели ее в заблуждение, да и она сама обманывалась, считая свои работы лучше, чем они были на самом деле.
Уилл Миллер очень удивился бы, узнав – хотя никогда этого не узнает, – что скорее всего Гиацинта последует его совету. Ей заплатили на удивление много за ее платья! Конечно, шитье – не то, чему она собиралась и надеялась посвятить жизнь, но многие ли делают то, на что рассчитывали и надеялись? И шитье не бесплодная фантазия, а вполне реальное дело.
На шестой день Гиацинта приняла решение. Она села в такси и, не давая себе времени на размышления, записалась в первоклассную школу модельеров.
– Ты считаешь меня каким-то капризным, своенравным ребенком, который ударился в бега, – сказала она, вернувшись домой.
Францина возразила:
– Возраст тут ни при чем. И не упрекай меня. Укатила в неизвестном направлении со словами: «Мне нужно время на размышления». Какие только ужасные мысли не приходили мне в голову! Может, ты…
– Совершила самоубийство? Нет и нет. Ты должна радоваться. Ты постоянно говорила, что я должна заполнять свое время, и была совершенно права. Вот я сейчас этим и занимаюсь.
Но Францину не так-то легко было умиротворить.
– Ты огорчила даже своего друга. Арни звонил мне после того, как три дня подряд пытался связаться с тобой по телефону. Тебе следует поблагодарить его.
Арни, сидевший в кожаном кресле с подголовником, отмахнулся.
– У вашей матери и у меня были одни и те же страхи. Вы должны знать правду. Я боялся за детей. Думал, что если вы что-то с собой сделали… словом, поэтому и прилетел сюда. Я ни с кем это не обсуждал, сказал, что у меня дела в Нью-Йорке.
– Мне очень жаль, что расстроила вас, но для страхов нет причин. Я никогда не сделаю этого. Я не причиню такой боли детям. Надеюсь, с ними все в порядке, иначе вы сказали бы мне, Арни, не так ли?
– Да, они чувствуют себя превосходно. Я вижу их два-три раза в неделю. Мы занимаемся в одном и том же плавательном клубе. Они берут там уроки. Видели бы вы Эмму… – Он вдруг в смущении запнулся.
– В самом деле, если бы она только видела, – вставила Францина.
Наступила напряженная тишина. Францина и Арни смотрели на Гиацинту, потупившую глаза. Не поднимая головы, она ощущала на себе их взгляды, и они, казалось, жгли ее.
Нарушив молчание, Францина сказала:
– Вся эта затея представляется мне эксцентричной. Почему бы тебе не вернуться к реставрации произведений искусства? Ведь ты любила эту работу.
– Потому что я всего лишь начинающая в этой области. Чтобы стать мастером, требуются годы. А мне нужны деньги.
– Перестань нести вздор, Гиацинта. Ты видела дом, в котором живет Джеральд. Простите, Арни. Джеральд – ваш партнер, чему я, честно говоря, удивляюсь. Я благодарна вам за вашу доброту, но все-таки…
– Я не принимаю ничью сторону, – возразил Арни. – Джеральд это знает. Если бы я мог уладить дело, я бы постарался это сделать. Но я до сих пор не вижу ни малейших признаков, ни с одной стороны, которые свидетельствовали бы о желании что-то исправить. За всем этим стоит какая-то непостижимая тайна.
Гиацинта посмотрела на Арни, затем на Францину. «Я отгорожена от них обоих, – подумала она. – Меня окружает стена. Они хотят пробить в ней брешь и проникнуть внутрь, но я не могу им этого позволить».
– Как насчет продажи картин? – спросил Арни. – Я хотел бы попросить парочку, чтобы повесить в моем новом доме. У меня есть резиденция в миле отсюда. Я купил бы даже семь-восемь штук, в зависимости от размера. Не знаю, сколько они стоят, но я не крохобор, так что назовите свою цену.
– Поднимитесь наверх и возьмите, что вам понравится, – ответила Гиацинта. – Они стоят недорого, если вообще чего-то стоят. Это будет лишь очень скромным способом выразить вам мою благодарность.
Францина нервно постукивала ногой, и это означало, что она взволнована.
– Говоришь, твои картины стоят не слишком много? А твое шитье будет стоить дороже?
– Думаю, да.
– Вдохновленная этими планами и надеждами, ты хочешь расстаться с домом, бросить здесь меня и друзей и пуститься в неведомое плавание?
– Ты забываешь, что я уже поступала так раньше.
– Это совсем другое. У тебя был…
– Муж. Верно. А теперь я учусь обходиться без него.
– Это не надолго, – сказал Арни.
– Если ты продашь дом, куда к тебе будут приезжать дети? – осведомилась Францина.
– Я найду место в городе.
– Отказаться от такого дома! Я свой не покидаю. Твой отец всегда хотел, чтобы туда всегда возвращались как домой. Джордж приезжает на неделю со всей своей командой, Том наведывается по делам два-три раза в год. А кроме того, у меня повсюду друзья, даже в Англии, и они используют его как отель. Ты совершаешь большую ошибку, продавая этот дом.
– Я же говорила тебе: мне нужны деньги, чтобы жить в Нью-Йорке.
– Позвольте мне не согласиться, – подал голос Арни. – Гиацинта поступит благоразумно, продав его сейчас. Окружающие дома доживают последние дни. Городские власти собираются расширять улицу: в этом направлении сдвигается деловой центр, и через два-три года этот дом будет стоить намного меньше, чем сейчас.
– Ну, вы опытный бизнесмен, а я нет, – усмехнулась Францина. – Оставим эту тему. Моя дочь всегда была упрямой, и, похоже, она приняла решение.
Пробили часы в зале. Эти высокие напольные часы когда-то принадлежали бабушке. И Гиацинта тут же подумала: «Они останутся со мной. Пусть я брошу все другое, а они будут со мной».
Когда часы пробили три раза, Арни поднялся.
– Теперь, зная, что с вами все в порядке, Гиа, я покидаю вас. Но я буду навещать вас в Нью-Йорке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76
«Как я сама, – спрашивала себя Гиацинта, – не сумела это уловить и передать? Уилл Миллер прав. Мои работы не способны кого-то тронуть, вызвать в ком-то радость или слезы. Мастерство у меня есть, но нет того, что не поддается определению».
И еще был разговор в Музее современного искусства. Стоя перед «Кувшинками» Моне, молодая женщина обратилась к Гиацинте:
– Это как-то непостижимо действует на тебя, правда? Когда у меня есть после работы время, я иду смотреть картины. И если что-то неладно в душе, они помогают почувствовать себя лучше, эти художники.
– Верно.
– Просто удивительно! Ну что, казалось бы, в этих цветах? Все пишут цветы. Изображают на поздравительных открытках. В чем все-таки разница?
Во Франции тогда был такой прекрасный день, и она была так счастлива! Но Джеральд почему-то безумно спешил и все было скомкано.
Гиацинта долго стояла после того, как посетители разошлись, вновь переживая тот день и думая о многих вещах: о том, что любящие люди ввели ее в заблуждение, да и она сама обманывалась, считая свои работы лучше, чем они были на самом деле.
Уилл Миллер очень удивился бы, узнав – хотя никогда этого не узнает, – что скорее всего Гиацинта последует его совету. Ей заплатили на удивление много за ее платья! Конечно, шитье – не то, чему она собиралась и надеялась посвятить жизнь, но многие ли делают то, на что рассчитывали и надеялись? И шитье не бесплодная фантазия, а вполне реальное дело.
На шестой день Гиацинта приняла решение. Она села в такси и, не давая себе времени на размышления, записалась в первоклассную школу модельеров.
– Ты считаешь меня каким-то капризным, своенравным ребенком, который ударился в бега, – сказала она, вернувшись домой.
Францина возразила:
– Возраст тут ни при чем. И не упрекай меня. Укатила в неизвестном направлении со словами: «Мне нужно время на размышления». Какие только ужасные мысли не приходили мне в голову! Может, ты…
– Совершила самоубийство? Нет и нет. Ты должна радоваться. Ты постоянно говорила, что я должна заполнять свое время, и была совершенно права. Вот я сейчас этим и занимаюсь.
Но Францину не так-то легко было умиротворить.
– Ты огорчила даже своего друга. Арни звонил мне после того, как три дня подряд пытался связаться с тобой по телефону. Тебе следует поблагодарить его.
Арни, сидевший в кожаном кресле с подголовником, отмахнулся.
– У вашей матери и у меня были одни и те же страхи. Вы должны знать правду. Я боялся за детей. Думал, что если вы что-то с собой сделали… словом, поэтому и прилетел сюда. Я ни с кем это не обсуждал, сказал, что у меня дела в Нью-Йорке.
– Мне очень жаль, что расстроила вас, но для страхов нет причин. Я никогда не сделаю этого. Я не причиню такой боли детям. Надеюсь, с ними все в порядке, иначе вы сказали бы мне, Арни, не так ли?
– Да, они чувствуют себя превосходно. Я вижу их два-три раза в неделю. Мы занимаемся в одном и том же плавательном клубе. Они берут там уроки. Видели бы вы Эмму… – Он вдруг в смущении запнулся.
– В самом деле, если бы она только видела, – вставила Францина.
Наступила напряженная тишина. Францина и Арни смотрели на Гиацинту, потупившую глаза. Не поднимая головы, она ощущала на себе их взгляды, и они, казалось, жгли ее.
Нарушив молчание, Францина сказала:
– Вся эта затея представляется мне эксцентричной. Почему бы тебе не вернуться к реставрации произведений искусства? Ведь ты любила эту работу.
– Потому что я всего лишь начинающая в этой области. Чтобы стать мастером, требуются годы. А мне нужны деньги.
– Перестань нести вздор, Гиацинта. Ты видела дом, в котором живет Джеральд. Простите, Арни. Джеральд – ваш партнер, чему я, честно говоря, удивляюсь. Я благодарна вам за вашу доброту, но все-таки…
– Я не принимаю ничью сторону, – возразил Арни. – Джеральд это знает. Если бы я мог уладить дело, я бы постарался это сделать. Но я до сих пор не вижу ни малейших признаков, ни с одной стороны, которые свидетельствовали бы о желании что-то исправить. За всем этим стоит какая-то непостижимая тайна.
Гиацинта посмотрела на Арни, затем на Францину. «Я отгорожена от них обоих, – подумала она. – Меня окружает стена. Они хотят пробить в ней брешь и проникнуть внутрь, но я не могу им этого позволить».
– Как насчет продажи картин? – спросил Арни. – Я хотел бы попросить парочку, чтобы повесить в моем новом доме. У меня есть резиденция в миле отсюда. Я купил бы даже семь-восемь штук, в зависимости от размера. Не знаю, сколько они стоят, но я не крохобор, так что назовите свою цену.
– Поднимитесь наверх и возьмите, что вам понравится, – ответила Гиацинта. – Они стоят недорого, если вообще чего-то стоят. Это будет лишь очень скромным способом выразить вам мою благодарность.
Францина нервно постукивала ногой, и это означало, что она взволнована.
– Говоришь, твои картины стоят не слишком много? А твое шитье будет стоить дороже?
– Думаю, да.
– Вдохновленная этими планами и надеждами, ты хочешь расстаться с домом, бросить здесь меня и друзей и пуститься в неведомое плавание?
– Ты забываешь, что я уже поступала так раньше.
– Это совсем другое. У тебя был…
– Муж. Верно. А теперь я учусь обходиться без него.
– Это не надолго, – сказал Арни.
– Если ты продашь дом, куда к тебе будут приезжать дети? – осведомилась Францина.
– Я найду место в городе.
– Отказаться от такого дома! Я свой не покидаю. Твой отец всегда хотел, чтобы туда всегда возвращались как домой. Джордж приезжает на неделю со всей своей командой, Том наведывается по делам два-три раза в год. А кроме того, у меня повсюду друзья, даже в Англии, и они используют его как отель. Ты совершаешь большую ошибку, продавая этот дом.
– Я же говорила тебе: мне нужны деньги, чтобы жить в Нью-Йорке.
– Позвольте мне не согласиться, – подал голос Арни. – Гиацинта поступит благоразумно, продав его сейчас. Окружающие дома доживают последние дни. Городские власти собираются расширять улицу: в этом направлении сдвигается деловой центр, и через два-три года этот дом будет стоить намного меньше, чем сейчас.
– Ну, вы опытный бизнесмен, а я нет, – усмехнулась Францина. – Оставим эту тему. Моя дочь всегда была упрямой, и, похоже, она приняла решение.
Пробили часы в зале. Эти высокие напольные часы когда-то принадлежали бабушке. И Гиацинта тут же подумала: «Они останутся со мной. Пусть я брошу все другое, а они будут со мной».
Когда часы пробили три раза, Арни поднялся.
– Теперь, зная, что с вами все в порядке, Гиа, я покидаю вас. Но я буду навещать вас в Нью-Йорке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76