Его сопровождал Левандовский, привезший с собой целую кипу «книжек с картинками» – фотографии террористов. Шойбнеру предстояло просмотреть сотни фотографий людей, классифицированных федеральным ведомством уголовной полиции, как «экстремисты, левые, имеющие склонность к насилию».
Автомобиль сорвался с места. Мигалка и сирена расчищали путь к полицейскому управлению на Постштрассе. Пуш равнодушно глядел в окно. Мысленно он уже репетировал предстоящий допрос.
Сотрудник каменской уголовной полиции встретил их у входа в управление.
– Альке, – представился он.
– Пуш. Где свидетель?
Альке сочувственно развел руками:
– В больнице. У него окончательно сдали нервы, и после первых же вопросов он впал в тяжелое состояние. Пуш велел соединить его с евангелической больницей. Через несколько минут к телефону подошел дежурный врач.
– Этот человек в состоянии отвечать на вопросы?
– Исключено. Сердечно-сосудистый коллапс. Пациент на капельнице, ему необходима ночь полного покоя. До завтрашнего дня ничего предпринять невозможно.
Пуш шумно швырнул трубку на рычаг, ударил кулаком по столу:
– Проклятье!
Альке внес огромный поднос: кофе и бутерброды.
– Вы, наверное, проголодались…
Пуш действительно проголодался. После завтрака в Висбадене у него маковой росинки во рту не было. Но охотничий азарт до настоящего момента подавлял голод.
– Смешно, однако, – завел разговор Альке, – двое наших патрульных оставили днем для другой смены записку.
– Ну?
– Они ведь видели человека, оставившего «форд» на стоянке.
У Пуша застрял кусок в горле. Широко раскрытыми глазами он уставился на Альке.
– Один даже с ним разговаривал…
– И где же эти друзья сейчас?
– Дома…
– Вы ошиблись, господин Альке, – сказал Пуш. – Они уже направляются сюда. Или я не нрав?
Обоим полицейским и в самом деле понадобилось не больше времени, чем длилась сводка новостей в 18.00.
«Федеральный канцлер сделал заявление, в котором подчеркнул, что глубоко возмущен жестокостью террористов, убивших сегодня утром двух пограничников и тяжело ранивших третьего. В телеграммах, направленных родственникам погибших, выражены глубокие соболезнования и обещана немедленная помощь любого характера без соблюдения обычных формальностей.
Относительно имевших место разногласий между министром внутренних дел и представителем правления СДПГ канцлер заявил, что перед лицом столь жестокого террора сведение мелких межпартийных счетов неуместно. Буквально он сказал следующее: «Наша страна в опасности. В подобной ситуации все демократы обязаны выступить единым фронтом. В стране не должна повториться итальянская ситуация».
Сдвинув каблуки и выдвинув вперед подбородки, Лузебринк и Хаггеней вот уже пять минут стояли навытяжку перед письменным столом заместителя начальника отделения. За хорошо знакомым столом расположился на сей раз не добрый их приятель по картам Эмиль Вестеркотте, а незнакомый чиновник в штатском, устроивший им разнос по всем правилам искусства.
– Скажите, – осведомился неизвестный, – сколько времени вы уже осчастливливаете своим присутствием здешнее учреждение?
– Э-э-э… – Лузебринк запнулся, осторожно проглотил сладкий леденец и быстро подсчитал в уме, – девятнадцать лет и четыре месяца…
Холодные серые глаза незнакомца обратились теперь на Карла-Хайнца Хаггенея, которого доставили в тренировочном костюме прямо из его кроличьего загона.
– А вы?
– Девять лет, господин, господин… – ответил обервахмистр полиции Хаггеней, беспомощно замолкнув в конце.
– Черт подери! – С наигранным удивлением незнакомец грохнул кулаком по столу. – Выходит, за общих тридцать лет службы на вас двоих приходится всего три повышения в звании. Примите мое восхищение. Камен, неограниченные возможности сделать карьеру – так?
Георг Лузебринк мрачно смотрел на чиновника с серыми глазами.
– Скажите, Лузебринк, – начал тот снова и впервые изобразил подобие улыбки, – тому, что необходимо застегивать ширинку, покидая клозет, вы научились, так ведь?
Лузебринк непроизвольно кивнул.
– Ну вот, – с удовлетворением констатировал незнакомец и вдруг резко повысил голос: – А что неизвестный водитель в любых обстоятельствах обязан предъявить документы – это в ваши дурьи головы за двадцать девять лег и четыре месяца службы так и не вбили?
Карл-Хайнц Хаггеней попытался выгородить старшего.
– Знаете, – попробовал возразить он, – тот парень выглядел совсем безобидно, у меня-то уж глаз наметан…
– Безобидно? Этот безобидный малый стрелял утром в трех ваших товарищей. А вы, кретины, упустили его.
При слове «кретины» Альке, стоявший у окна, болезненно вздрогнул. Почему он не поможет им, мучительно задавался вопросом Лузебринк.
– Ослы деревенские!
Усталым взмахом руки Пуш подвел черту, со свистом выдохнул из легких с полкубометра воздуха и тихо, так, что чувствовалось, что гнев его начал спадать, произнес:
– А теперь проверим, есть у вас хотя бы глаза?
Он нажал клавишу записи портативного магнитофона и жестом подозвал Лузебринка:
– Как выглядел этот ваш безобидный малый?
Запинаясь, Лузебринк стал давать показания. Затем подошла очередь Хаггенея. Оба отвечали из лучших побуждений, действительно стараясь помочь следствию.
Альке в начале допроса достал блокнот и принялся быстро записывать ответы. Теперь он подал Пушу аккуратно исписанный лист бумаги.
Описание преступника:
Пуш задумчиво глядел на лист бумаги. Затем жестом подозвал обоих и перевернул так, чтобы они могли прочесть. Хаггеней при чтении шевелил губами и водил пальцем по строчкам.
– И которого же из двоих мы должны теперь искать? – спросил Пуш.
Унылое молчание.
В конце концов советник указал на дверь:
– А теперь вы сможете очень мило провести вечер.
Там сидит дядя, который будет показывать вам книжки с картинками.
Мрачное выражение на лице Лузебринка растаяло – он почуял избавление.
– Да, пока не забыл! Это не останется без последствий. Не удивляйтесь, если в ближайшее время вам придется нести патрульную службу в Краутхаузене. Убирайтесь!
Лузебринк с облегчением затворил за собой дверь.
Краутхаузен, подумал он. Неужели действительно есть такой город?
34
Контора адвоката Шустера помещалась в четырехэтажном доме в центре Дортмунда. До церкви Райнольди, символа пивной столицы и обиталища ее ангела-хранителя, было отсюда не более двухсот шагов.
Дом был последним справа в ряду похожих друг на друга однотипных строений. Над занимавшими первые этажи пивными и крошечными магазинчиками возвышались однообразные серые фасады, скрывавшие внутри фотостудии, кабинеты частных врачей и всевозможные конторы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Автомобиль сорвался с места. Мигалка и сирена расчищали путь к полицейскому управлению на Постштрассе. Пуш равнодушно глядел в окно. Мысленно он уже репетировал предстоящий допрос.
Сотрудник каменской уголовной полиции встретил их у входа в управление.
– Альке, – представился он.
– Пуш. Где свидетель?
Альке сочувственно развел руками:
– В больнице. У него окончательно сдали нервы, и после первых же вопросов он впал в тяжелое состояние. Пуш велел соединить его с евангелической больницей. Через несколько минут к телефону подошел дежурный врач.
– Этот человек в состоянии отвечать на вопросы?
– Исключено. Сердечно-сосудистый коллапс. Пациент на капельнице, ему необходима ночь полного покоя. До завтрашнего дня ничего предпринять невозможно.
Пуш шумно швырнул трубку на рычаг, ударил кулаком по столу:
– Проклятье!
Альке внес огромный поднос: кофе и бутерброды.
– Вы, наверное, проголодались…
Пуш действительно проголодался. После завтрака в Висбадене у него маковой росинки во рту не было. Но охотничий азарт до настоящего момента подавлял голод.
– Смешно, однако, – завел разговор Альке, – двое наших патрульных оставили днем для другой смены записку.
– Ну?
– Они ведь видели человека, оставившего «форд» на стоянке.
У Пуша застрял кусок в горле. Широко раскрытыми глазами он уставился на Альке.
– Один даже с ним разговаривал…
– И где же эти друзья сейчас?
– Дома…
– Вы ошиблись, господин Альке, – сказал Пуш. – Они уже направляются сюда. Или я не нрав?
Обоим полицейским и в самом деле понадобилось не больше времени, чем длилась сводка новостей в 18.00.
«Федеральный канцлер сделал заявление, в котором подчеркнул, что глубоко возмущен жестокостью террористов, убивших сегодня утром двух пограничников и тяжело ранивших третьего. В телеграммах, направленных родственникам погибших, выражены глубокие соболезнования и обещана немедленная помощь любого характера без соблюдения обычных формальностей.
Относительно имевших место разногласий между министром внутренних дел и представителем правления СДПГ канцлер заявил, что перед лицом столь жестокого террора сведение мелких межпартийных счетов неуместно. Буквально он сказал следующее: «Наша страна в опасности. В подобной ситуации все демократы обязаны выступить единым фронтом. В стране не должна повториться итальянская ситуация».
Сдвинув каблуки и выдвинув вперед подбородки, Лузебринк и Хаггеней вот уже пять минут стояли навытяжку перед письменным столом заместителя начальника отделения. За хорошо знакомым столом расположился на сей раз не добрый их приятель по картам Эмиль Вестеркотте, а незнакомый чиновник в штатском, устроивший им разнос по всем правилам искусства.
– Скажите, – осведомился неизвестный, – сколько времени вы уже осчастливливаете своим присутствием здешнее учреждение?
– Э-э-э… – Лузебринк запнулся, осторожно проглотил сладкий леденец и быстро подсчитал в уме, – девятнадцать лет и четыре месяца…
Холодные серые глаза незнакомца обратились теперь на Карла-Хайнца Хаггенея, которого доставили в тренировочном костюме прямо из его кроличьего загона.
– А вы?
– Девять лет, господин, господин… – ответил обервахмистр полиции Хаггеней, беспомощно замолкнув в конце.
– Черт подери! – С наигранным удивлением незнакомец грохнул кулаком по столу. – Выходит, за общих тридцать лет службы на вас двоих приходится всего три повышения в звании. Примите мое восхищение. Камен, неограниченные возможности сделать карьеру – так?
Георг Лузебринк мрачно смотрел на чиновника с серыми глазами.
– Скажите, Лузебринк, – начал тот снова и впервые изобразил подобие улыбки, – тому, что необходимо застегивать ширинку, покидая клозет, вы научились, так ведь?
Лузебринк непроизвольно кивнул.
– Ну вот, – с удовлетворением констатировал незнакомец и вдруг резко повысил голос: – А что неизвестный водитель в любых обстоятельствах обязан предъявить документы – это в ваши дурьи головы за двадцать девять лег и четыре месяца службы так и не вбили?
Карл-Хайнц Хаггеней попытался выгородить старшего.
– Знаете, – попробовал возразить он, – тот парень выглядел совсем безобидно, у меня-то уж глаз наметан…
– Безобидно? Этот безобидный малый стрелял утром в трех ваших товарищей. А вы, кретины, упустили его.
При слове «кретины» Альке, стоявший у окна, болезненно вздрогнул. Почему он не поможет им, мучительно задавался вопросом Лузебринк.
– Ослы деревенские!
Усталым взмахом руки Пуш подвел черту, со свистом выдохнул из легких с полкубометра воздуха и тихо, так, что чувствовалось, что гнев его начал спадать, произнес:
– А теперь проверим, есть у вас хотя бы глаза?
Он нажал клавишу записи портативного магнитофона и жестом подозвал Лузебринка:
– Как выглядел этот ваш безобидный малый?
Запинаясь, Лузебринк стал давать показания. Затем подошла очередь Хаггенея. Оба отвечали из лучших побуждений, действительно стараясь помочь следствию.
Альке в начале допроса достал блокнот и принялся быстро записывать ответы. Теперь он подал Пушу аккуратно исписанный лист бумаги.
Описание преступника:
Пуш задумчиво глядел на лист бумаги. Затем жестом подозвал обоих и перевернул так, чтобы они могли прочесть. Хаггеней при чтении шевелил губами и водил пальцем по строчкам.
– И которого же из двоих мы должны теперь искать? – спросил Пуш.
Унылое молчание.
В конце концов советник указал на дверь:
– А теперь вы сможете очень мило провести вечер.
Там сидит дядя, который будет показывать вам книжки с картинками.
Мрачное выражение на лице Лузебринка растаяло – он почуял избавление.
– Да, пока не забыл! Это не останется без последствий. Не удивляйтесь, если в ближайшее время вам придется нести патрульную службу в Краутхаузене. Убирайтесь!
Лузебринк с облегчением затворил за собой дверь.
Краутхаузен, подумал он. Неужели действительно есть такой город?
34
Контора адвоката Шустера помещалась в четырехэтажном доме в центре Дортмунда. До церкви Райнольди, символа пивной столицы и обиталища ее ангела-хранителя, было отсюда не более двухсот шагов.
Дом был последним справа в ряду похожих друг на друга однотипных строений. Над занимавшими первые этажи пивными и крошечными магазинчиками возвышались однообразные серые фасады, скрывавшие внутри фотостудии, кабинеты частных врачей и всевозможные конторы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48