Утром Леша напомнил Анджею, что на празднование Нового года тот обещал отпустить его в Нью-Йорк.
- Да, обещал. Конечно, Леша, ноу проблем. Хотя, чего тебе там делать, в этом Мохнатом? Там давка будет, суета, столько народу...
- Да, конечно. Двухтысячный год. Миллениум... Со всего мира люди едут. Хочется посмотреть, Анджей. Такое ведь раз в жизни бывает, сам понимаешь.
- Давай, если хочешь. На самом деле, я бы лучше этот Новый год с тобой да с Марией встретил. По-семейному посидели бы...
- Вчера уже сидели, - заметил Леша. - Нет, Анджей, я поеду. Давно хотел. Я ведь и так редко в городе бываю.
- А что там делать, в городе этом? У нас тебе разве плохо?
- Не плохо. Хорошо. Но я поеду.
- Давай, давай... Смотри не напейся там. Шучу, - добавил Анджей, зная, что Леша практически не употребляет алкоголя.
- Ну, тогда - бай, - сказал Леша. - Марии привет.
- Обязательно, пан Леша. С Новым годом тебя. Завтра вечером выйдешь?
- Обязательно. И тебя, Анджей, с Новым годом...
Анджей проводил глазами русского, который неторопливой походочкой, засунув руки в карманы кожаной, на меху, куртки, отправился к остановке автобуса, и, когда тот скрылся за углом, вошел в свой маленький ресторанчик.
Хорошие ребята они все-таки, эти русские. Земля их портит. У себя на родине они наглые, злые, жадные... А как только попадут сюда, на свободу, пообтешутся, года через два или три посмотришь на них - не узнаешь. Доброжелательные, работящие, спокойные... Нет, прав был Анджей, что уехал сюда вместе с женой. Спокойно здесь, тихо, хорошо - живи, трудись и радуйся...
Леша миновал автобусную остановку, подошел к телефону-автомату, набрал номер ближайшего кар-сервиса и вызвал автомобиль. Такси в Нью-Ривер-Сити не было - какому дураку отсюда на такси захочется ехать? Пригород - он и есть пригород. У местных жителей свои машины имелись, а нелегалы - так их в Нью-Ривер раз-два и обчелся. Автобусы ходят - хоть в Нью-Йорк, хоть куда. "Грейхаунд" останавливается - садись да поезжай, например, в Калифорнию, если очень надо. Или в Техас. Нет проблем.
В ожидании машины тот, кого Анджей четыре года называл Лешей, вошел в аптеку и, присев за стойку, попросил стакан сока.
Он смотрел сквозь витрину на улицу, которую никогда больше не увидит. И самого его никогда больше не будет в этом городке.
Четыре года добровольной ссылки... Он усмехнулся. Какая же это ссылка? Это рай просто. Хоть и не терпелось ему покинуть Нью-Ривер-Сити. Каждый день, можно сказать, руки чесались позвонить, вот как сейчас, в кар-сервис и уехать - маршрутом, по которому он двинется через несколько минут. Мир огромен, столько в нем прекрасных, удивительных мест - он может побывать в любом из них. Ну почти в любом. Почти. В Россию он никогда не вернется - Леша знал это твердо и за четыре года, прожитых в пригороде Нью-Йорка, почти перестал думать о родине. Там все кончено. Нет у него родины. Нет ничего, что его с ней связывает. Ни-че-го.
Он увидел остановившийся возле аптеки красный "Форд" и вышел, не бросив даже прощального взгляда на заведение, куда на протяжении четырех лет ходил почти каждый вечер - за сигаретами, за минеральной водой, за десятками других мелочей, которые он мог себе позволить на скромную зарплату посудомойки и подручного работника Анджея.
- Манхэттен, - бросил он водителю-арабу.
"А ведь действительно, русских в такси почти не осталось, - отметил Леша, вспомнив недавний разговор с Анджеем. - Растут наши люди, растут. Их теперь на пять баксов в час даже не заманишь..."
- Что? - спросил араб.
- Манхэттен, - повторил Леша, вытащив из заднего кармана джинсов две купюры - пятьдесят и сто долларов. На автобусе он мог бы доехать, заплатив вдесятеро меньше.
- Рюски? - водитель широко улыбнулся.
- Рюски, рюски, - передразнил его пассажир. - Поехали давай.
Через пятнадцать минут они миновали аэропорт имени Джона Кеннеди. Тот, кого называли Лешей, отвернулся от терминалов, отчего-то не желая смотреть на эти ворота, через которые он теоретически мог бы вылететь на родную землю.
В Бруклине уже начались заторы и движение замедлилось - сотни машин тянулись в сторону Манхэттена: граждане города хотели встретить Новый, двухтысячный год в центре мира, каковым считали этот остров.
- В даунтаун, - бросил Леша водителю, когда машина подобралась к Бруклинскому мосту.
Он вышел на Мюррей-стрит. До вечера было еще далеко, и времени на то, что требовалось сделать, оставалось вполне достаточно. А требовалось всего ничего - в банк зайти...
Уже через два часа Леша шел по Бродвею наверх, сжимая в руке обычный черный кейс, в котором лежали без малого сто тысяч долларов наличными. В кармане его куртки имелись новые, а точнее, первые его американские документы, которые Леша, благодаря немалым материальным затратам и используя старые, оставшиеся еще со времен службы в специальных подразделениях Советской Армии связи, осторожно, по многу раз проверяя и перепроверяя каналы и людей, задействованных в цепочке оформления, выправил за эти четыре года.
Он шел, с трудом продираясь сквозь праздничную толпу, которая, с увеличением порядковых номеров улиц, делалась все гуще, чтобы достигнуть максимальной плотности на Таймс-сквер, где и должен был случиться апогей праздника. Из-за обилия искусственного освещения - помимо обычных реклам, улицы украшали многочисленные экраны, демонстрирующие встречу двухтысячного года в разных городах мира, а с крыш небоскребов били прожектора - казалось, что сумерки уже наступили, хотя до полуночи оставалось еще около восьми часов.
"Дожил, - думал Леша, выходя на Таймс-сквер. - Дожил. Двухтысячный. А я еще и не старый совсем. Сороковник. И деньги есть. И - свобода. Свобода от всего, черт бы их подрал!.."
Он поднял голову и увидел на огромном экране Красную площадь. Москва. Там двухтысячный уже наступил. Боже, что там творилось!
Леша остановился, замер, впившись глазами в экран. Что там творилось!.. На Красной площади было полно народу. Камера крупно показывала смеющиеся лица, глаза, исполненные радостной надежды, целующихся, орущих, пьющих шампанское из горлышка людей, которые выглядели абсолютно счастливыми.
Он проглотил комок, возникший в горле. Все. Это... - пусть это и будет прощанием. Все. Хватит сантиментов.
Толпа сдавила его сильнее, и вдруг Леша почувствовал спиной какой-то странный, нехарактерный дискомфорт. И в следующее мгновение все понял.
- Извини, майор, - прошептал над его ухом незнакомый голос. Незнакомый, но с очень привычными интонациями, которые он пытался забыть все эти годы в ресторане Анджея, - интонациями из той, прошлой жизни.
- Извини, майор, - повторил голос, и сильная рука вырвала чемоданчик с деньгами из Лешиной кисти, разжавшейся от страшной и резкой боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101