С угрюмой настойчивостью. И тот, кого били больше, надсаживался, требуя уважения к своей потасканной личности.
Я зевнул - так проходит жизнь. В борьбе за свои личные интересы. Эх, почему меня не угораздило родиться, например, на коралловых островах, где все равны и братья. А если кого и жарят на вертеле, то исключительно по причине уважения.
Мысль о вкусной и здоровой пище подняла меня. Часы утверждали полдень. В солнечном потоке вяли цветы из сочинского дендрария. Я почувствовал себя заживо похороненным. Однако в отличии от безразличного к своему состоянию покойнику у меня трещала башка и поднывала душа. Нет, так жить нельзя, в который раз повторял я, топоча с чайником на кухню. Коридор был подозрительно пуст - все ушли на трудовой промысел? Мимоходом потукал в дверь Софочки, а вдруг князь Сосо Мамиашвили забылся под её сдобным телом. Гневного мата в ответ не последовало и я продолжил путь. Александра тоже отсутствовала в своей светелке. Странно, куда это все запропали? Может, объявили общую эвакуацию на планеты, более пригодные для жизни, а я не заметил. Черт знает что! Ну и времена - каждый занят бессмысленной добычей копейки, а по душам поп( )здить? Власть, мать их говноедов, рыжих, плешивых и кудрявых, прекрасно знает, что делает: кинула своих граждан в бурлящее море капитализма, мол, выплывайте, захребетники, сами, а мы поглядим с капитанского мостика Кремля на ваше трепыхание. Само собой разумеется, многие заполоскались в нечистой пене пустых преобразований, теша иллюзиями мнимого благополучия. А кто будет думать о душе, срань буржуйская? А? Не слышу ответа. Его и не будет. Почему? Отвечаю: измельчали людишки, измельчали. И я, повинюсь, вместе с ними. А ведь прежде царапал стишата, и неплохие, блядь, говорят:
"Любому царю что хочу говорю.
Богат я безмерно, стихами сорю.
А вот подо мною больная планета - беда для поэта.
Устремляюсь в глубинку,
к пропитанным стужей,
протянувшимся к долу ручьям.
Вдохновляюсь горой, присосавшейся к небу,
и дроблюсь я на множество "я",
чтобы расставить их всюду
и почувствовать мира трехмерность.
Звон пустот, бытия эфемерность
прошу не ищите меня!
Мне птица лесная родня...
Вдали от людей можно пить из ручья,
у августа тучного красть плоды
и с удочкой тихо стоять у воды,
иль в небо входить,
как в бездонную бочку,
и мир завоевывать
без солдат
в одиночку."*
* Стихотворение С. Каратова.
Вот такая вот, выясняется, я поэтическая натура, а вовсе не то, что есть на самом деле. Порнография власти заставляет и всех нас быть "порнографами" (в широком смысле этого слова.) Как-нибудь потом разовью эту мысль, скажу лишь одно: все, что происходит сейчас на политическом олимпе, идет через известное всему просвещенному миру место, находящееся чуть ниже уровня моря, если говорить изысканно. Другими словами: чем выше властолюбец залезает, тем больше демонстрирует миру свою задницу.
Задумавшись о смысле нашего трагикомического бытия, я не заметил, как возмутился чайник на плоском огне газовой плиты. Над посудиной вспух клубами горячий пар и я вспомнил призрак прабабки Ефросинии. А почему бы не последовать её доброму совету и не покатить на родную сторонку? Денька на три. Вдохнуть для оптимизма запах навоза или скошенного сена, кинутого на бережок для просушки. Эх, хорошо, сейчас в Лопушкином Овраге! И, возвращаясь по прохладному, как река, коммунальному коридору, я задал себе вполне резонный вопрос: а что мешает мне туда скорым пехом? Чтобы перевести дух перед началом новой и праведной жизни. Да, желание имеется, а вот как с капиталами? Поспешив в комнату, вывернул все карманы и справил скромную, но достаточную сумму для посещения края лопухового.
Сборы были скоры. Дверь в комнату не закрыл, предупредив кота, что три дня он будет питаться мышами, если, конечно, изловит этот деликатесный продукт. Мой Ванечка на такие слова только отщурил янтарный зрачок, мол, не бзди, хозяин, разберемся с провизией. Уходя, оставил записку с известием, что уехал в деревеньку для исцеления души, обтерханной вконец, если выражаться высоким поэтическим штилем. В отличии от многих, я думаю о друзьях своих серебряных. Не хочу, чтобы они беспокоились понапрасну. Обо мне, счастливчике, рожденном в хлеву близ развалин усадьбы графа Лопухина.
На удивление все складывалось удачно: на поезд Москва-Владивосток я успел вовремя, он отходил от перрона и я успел забежать в последний вагон, предварительно договорившись с проводником об оплате своего присутствия в тамбуре. Что такое семь часов пути для бывшего диверсанта и бывшего журналюги? Одно удовольствие. Более того, когда первые суетные минуты путешествия закончились и все законные пассажиры получили в зубы по сырой постельной принадлежности, проводник Сеня за бутылку водки, которую я успел прикупить, устроил меня на свободное местечко в купе. На верхней полке. Но с тремя мужикоподобными тетками, перевозящим ширпотреб в свой гористый Алтайский край. Выбирать не приходилось, и я, зажимая нос от запахов душистых немытых тел, помчался в край забытый под упрямый перестук литых чугунных колес.
Раньше я любил смотреть в окно, потом понял, что никаких геополитических изменений в пыльном ландшафте не ожидается, и можно с таким же успехом глазеть в потолок. Или на приятную во всех отношениях случайную попутчицу, мечтая провести с ней охальную ночку на одной полке. Поскольку милая девушка ехала в другом поезде, я, скучая, глянул на дорожный пейзаж. Звездная ночь угадывалась за темнеющем горизонте; я зевнул, решив малость прикорнуть, чтобы через несколько веков в полной боевой выкладке десантироваться на родной местности, как вдруг резкий сигнал встречного товарняка, как разряд электричества... Проклятье!
И, вздрогнув, неожиданно для себя представил, как этот ультразвуковой сигнал бедствия пронзает глушь лесов и топь болот, прожигает спресованно-теплый мусор гигантских свалок с реющими над ними чайками, пробивает бетон кинутых за ненадобностью бомбоубежищ, проникает через французский кирпич одного из элитных дачных теремков, на балконе которого находится Некто в пижаме, любующийся ранней звездной сыпью.
И хорошо было ему, и сладко было, и вечно. И чувствовал он себя Рамзесом-Тутанхамоном-Батыем-Красным Солнышком-Борисом Годуновым-Александром Первыми и Вторым-Владимиром Ильичем - Кабо-Папой римским - Отцом нации - Харизмой народной... Един, зело, и многолик!
Да внезапно - колкий звук впился в уши, буравчиком слиберальничал в державный организм и через мгновение намертво присосался к сердечной, незащищенной телохранителями мышце. Так, должно быть, летучая лепучая вампирная мышка впивается в горло своей жертвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125
Я зевнул - так проходит жизнь. В борьбе за свои личные интересы. Эх, почему меня не угораздило родиться, например, на коралловых островах, где все равны и братья. А если кого и жарят на вертеле, то исключительно по причине уважения.
Мысль о вкусной и здоровой пище подняла меня. Часы утверждали полдень. В солнечном потоке вяли цветы из сочинского дендрария. Я почувствовал себя заживо похороненным. Однако в отличии от безразличного к своему состоянию покойнику у меня трещала башка и поднывала душа. Нет, так жить нельзя, в который раз повторял я, топоча с чайником на кухню. Коридор был подозрительно пуст - все ушли на трудовой промысел? Мимоходом потукал в дверь Софочки, а вдруг князь Сосо Мамиашвили забылся под её сдобным телом. Гневного мата в ответ не последовало и я продолжил путь. Александра тоже отсутствовала в своей светелке. Странно, куда это все запропали? Может, объявили общую эвакуацию на планеты, более пригодные для жизни, а я не заметил. Черт знает что! Ну и времена - каждый занят бессмысленной добычей копейки, а по душам поп( )здить? Власть, мать их говноедов, рыжих, плешивых и кудрявых, прекрасно знает, что делает: кинула своих граждан в бурлящее море капитализма, мол, выплывайте, захребетники, сами, а мы поглядим с капитанского мостика Кремля на ваше трепыхание. Само собой разумеется, многие заполоскались в нечистой пене пустых преобразований, теша иллюзиями мнимого благополучия. А кто будет думать о душе, срань буржуйская? А? Не слышу ответа. Его и не будет. Почему? Отвечаю: измельчали людишки, измельчали. И я, повинюсь, вместе с ними. А ведь прежде царапал стишата, и неплохие, блядь, говорят:
"Любому царю что хочу говорю.
Богат я безмерно, стихами сорю.
А вот подо мною больная планета - беда для поэта.
Устремляюсь в глубинку,
к пропитанным стужей,
протянувшимся к долу ручьям.
Вдохновляюсь горой, присосавшейся к небу,
и дроблюсь я на множество "я",
чтобы расставить их всюду
и почувствовать мира трехмерность.
Звон пустот, бытия эфемерность
прошу не ищите меня!
Мне птица лесная родня...
Вдали от людей можно пить из ручья,
у августа тучного красть плоды
и с удочкой тихо стоять у воды,
иль в небо входить,
как в бездонную бочку,
и мир завоевывать
без солдат
в одиночку."*
* Стихотворение С. Каратова.
Вот такая вот, выясняется, я поэтическая натура, а вовсе не то, что есть на самом деле. Порнография власти заставляет и всех нас быть "порнографами" (в широком смысле этого слова.) Как-нибудь потом разовью эту мысль, скажу лишь одно: все, что происходит сейчас на политическом олимпе, идет через известное всему просвещенному миру место, находящееся чуть ниже уровня моря, если говорить изысканно. Другими словами: чем выше властолюбец залезает, тем больше демонстрирует миру свою задницу.
Задумавшись о смысле нашего трагикомического бытия, я не заметил, как возмутился чайник на плоском огне газовой плиты. Над посудиной вспух клубами горячий пар и я вспомнил призрак прабабки Ефросинии. А почему бы не последовать её доброму совету и не покатить на родную сторонку? Денька на три. Вдохнуть для оптимизма запах навоза или скошенного сена, кинутого на бережок для просушки. Эх, хорошо, сейчас в Лопушкином Овраге! И, возвращаясь по прохладному, как река, коммунальному коридору, я задал себе вполне резонный вопрос: а что мешает мне туда скорым пехом? Чтобы перевести дух перед началом новой и праведной жизни. Да, желание имеется, а вот как с капиталами? Поспешив в комнату, вывернул все карманы и справил скромную, но достаточную сумму для посещения края лопухового.
Сборы были скоры. Дверь в комнату не закрыл, предупредив кота, что три дня он будет питаться мышами, если, конечно, изловит этот деликатесный продукт. Мой Ванечка на такие слова только отщурил янтарный зрачок, мол, не бзди, хозяин, разберемся с провизией. Уходя, оставил записку с известием, что уехал в деревеньку для исцеления души, обтерханной вконец, если выражаться высоким поэтическим штилем. В отличии от многих, я думаю о друзьях своих серебряных. Не хочу, чтобы они беспокоились понапрасну. Обо мне, счастливчике, рожденном в хлеву близ развалин усадьбы графа Лопухина.
На удивление все складывалось удачно: на поезд Москва-Владивосток я успел вовремя, он отходил от перрона и я успел забежать в последний вагон, предварительно договорившись с проводником об оплате своего присутствия в тамбуре. Что такое семь часов пути для бывшего диверсанта и бывшего журналюги? Одно удовольствие. Более того, когда первые суетные минуты путешествия закончились и все законные пассажиры получили в зубы по сырой постельной принадлежности, проводник Сеня за бутылку водки, которую я успел прикупить, устроил меня на свободное местечко в купе. На верхней полке. Но с тремя мужикоподобными тетками, перевозящим ширпотреб в свой гористый Алтайский край. Выбирать не приходилось, и я, зажимая нос от запахов душистых немытых тел, помчался в край забытый под упрямый перестук литых чугунных колес.
Раньше я любил смотреть в окно, потом понял, что никаких геополитических изменений в пыльном ландшафте не ожидается, и можно с таким же успехом глазеть в потолок. Или на приятную во всех отношениях случайную попутчицу, мечтая провести с ней охальную ночку на одной полке. Поскольку милая девушка ехала в другом поезде, я, скучая, глянул на дорожный пейзаж. Звездная ночь угадывалась за темнеющем горизонте; я зевнул, решив малость прикорнуть, чтобы через несколько веков в полной боевой выкладке десантироваться на родной местности, как вдруг резкий сигнал встречного товарняка, как разряд электричества... Проклятье!
И, вздрогнув, неожиданно для себя представил, как этот ультразвуковой сигнал бедствия пронзает глушь лесов и топь болот, прожигает спресованно-теплый мусор гигантских свалок с реющими над ними чайками, пробивает бетон кинутых за ненадобностью бомбоубежищ, проникает через французский кирпич одного из элитных дачных теремков, на балконе которого находится Некто в пижаме, любующийся ранней звездной сыпью.
И хорошо было ему, и сладко было, и вечно. И чувствовал он себя Рамзесом-Тутанхамоном-Батыем-Красным Солнышком-Борисом Годуновым-Александром Первыми и Вторым-Владимиром Ильичем - Кабо-Папой римским - Отцом нации - Харизмой народной... Един, зело, и многолик!
Да внезапно - колкий звук впился в уши, буравчиком слиберальничал в державный организм и через мгновение намертво присосался к сердечной, незащищенной телохранителями мышце. Так, должно быть, летучая лепучая вампирная мышка впивается в горло своей жертвы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125