Когда дочь выздоровела, я пришел на кухню и сказал её маме:
— Выходи за меня.
— Куда?
— Ну куда выходят? Замуж!
— Хм! Чего это вы, молодой человек? Не перетрудились ли часом?
— Перетрудился.
— Тогда отдыхайте.
— Прекрати этот тон.
— Ты мне ещё будешь указывать?
Ну и так далее. Словом, женщина скрутила кукиш и поводила фигурой перед моим носом, спрашивая:
— А зачем?.. зачем… ты… нам… нужен?
Так и сказала — и она права. Чтобы любить, необязательно совершать гражданский обряд. Его совершают лишь те, кто сомневается в своих чувствах.
Та, которая вновь начинает похрапывать под моим боком, не сомневается, что меня любит, и поэтому не хочет замуж. Она прекрасна в жизни и во сне жаль, что храпит. Но я её пока не буду оставлять; во-первых, кому-то нужно наблюдать за состоянием моего носа, во-вторых, необходимо следить за тем, чтобы я случайно не застрелился из своего служебного пистолета. Стреляются, как правило, в одиночку. Если кто-то при этом присутствует, то можно промахнуться… или угодить в присутствующего.
Нач не промахнулся — он оказался в своем кабинете один. Случилось так, что он оказался в своем кабинете один. Странно, у него всегда ходили толпами, попить чайку, подышать свежим воздухом культурных растений. А тут он остался один. Правда, был вечер, ближе к ночи, и все сотрудники ушли домой, чтобы набраться новых сил перед трудовым трудным днем.
Вероятно, Нач дядя Коля заработался, работы было много, и не заметил, что остался один. Когда же заметил, то поспешил вытащить из ящика стола или, быть может, сейфа пистолет. И не промахнулся. Он был метким стрелком: на стрельбище лучше всех стрелял.
Я же плох в стрельбе из мелкого оружия. Если бы мне дали ракетную установку, да, боюсь, её не доверят. Вот почему мне ещё так трудно осуществить свою небескорыстную мечту.
Мне даже в каком-то смысле завидно: генерал-майор сделал то, что у меня, может, и не получится. И наверняка не получится, потому что меня обманули, провели меня, как юнната-следопыта: Нач все сделал, чтобы моя мечта превратилась в призрачную субстанцию.
Теперь я думаю: неужели он так был зорок? Но скорее всего: он хотел, чтобы я был последним, кто бы видел его живым. Такая вот прихоть.
Когда я по приказу явился к Начу в кабинет, там находились сотрудники, двое их было или трое, не помню. Генерал-майор говорил с ними о погоде, а быть может, о сложном международном положении. Потом они ушли, сотрудники, и мы остались вдвоем, я и дядя Коля.
— Как дела, сынок? — спросил он.
Нас было двое, и поэтому он спросил меня: как дела?
Я ответил.
Нач стащил очки с носа, помял лицо ладонями, смотрел на меня. И в эту минуту у него было лицо утомленного бухгалтера, который наконец-то свел дебет с кредитом.
— И еще, — сказал я, — сын товарища ГПЧ засобирался в путь-дорогу… туда, — и показал в окно, где горели рекламные огни города.
— Точно? — рассеянно спросил Нач.
— Да, — удивился, мне всегда доверяли. — Что-то случилось? — Не выдержал; хотя не имел права задавать такой бестактный вопрос.
— Случилось, Саша, случилось, — генерал-майор грузно поднялся из-за стола, звякая ключами, открыл сейф. — Подставили меня, брат. Купился дядя Коля, — и тащил из бронированного нутра сейфа папочки. — Таким вот образом. Продали ни за понюх табаку. Эх! — И снова сел за стол, развязывая атласные ленточки на папках. — И не так обидно, что продали с потрохами, а что сам… сам купился.
— Это серьезно? — спросил я, хотя опять же не имел права задавать такой вопрос.
— Наверное, серьезно, — проговорил Нач, копошился в документах. — Это так серьезно, что ты и не представляешь… и думать… не думаешь, проговаривал он, потом резким движением вырвал страницу. — Вот таким образом. Ничего, мы ещё с тобой… Пенсия… по состоянию здоровья. Я им покажу такую пенсию, — снова вырвал страницу; она была в скоросшивателе и повредилась. — Хотят проводить на пенсию, понимаешь, торжественно… с цветным телевизором. А на хрена мне ещё один телевизор? — И опять рванул на себя страницу. — Я им устрою проводы. Эти пирожноеды на всю свою жизнь…
Я шмыгнул носом, вытащил из кармана платок — высморкался.
— Ты чего? — удивился дядя Коля.
— Так, ОРЗ, — ответил я.
— ОРС? — Нач был, я уже говорил, малость глуховат, это был его единственный недостаток, и он его тщательно скрывал. — Общество развитого социализма, выходит, — сказал он, обмякая в кресле и смотря перед собой. Да, выходит, что так, — и улыбнулся.
Нача хоронили, как героя. А хоронили его в закрытом цинковом гробу. И никто не понимал: почему героя хоронят в закрытом цинковом гробу официальная версия была такова: скоропостижно скончался: тромбофлебит.
Я, например, так и не понял, что это за болезнь такая. Из болезней я лишь знаю: рак легких, пневмонию, то есть воспаление легких, и ОРЗ, то есть острое респираторное заболевание. А что такое тромбофлебит? Говорят, это когда тромбоэмболия — сгусток крови — попадает в легочную артерию…. смерть, утверждают, мгновенная… и по правде, вероятно, страшная смерть, если погибшего хоронят в закрытом цинковом гробу?
Итак, генерал-майора похоронили, и меня вызвал новый руководитель Управления по фамилии Рябенький. Такая у него была фамилия. И я, разумеется, явился по приказу вышестоящего офицера.
Стены кабинета были голы: горшки уже были выброшены на свалку. И понять нового хозяина кабинета было нетрудно — цветочки отвлекают от насущных вопросов. И поливать их надо. Если цветы не поливать, они засохнут. Лучше выбросить на свалку. Есть надежда, что кто-нибудь подберет и будет у себя выращивать на дому крупноплодную ремонтантную клубнику двух лучших сортов мира: Гора Эверест и Кардинал, китайский лимонник, японскую айву… вишню войлочную… чернокорень… и так далее… и так далее… Последнее, между прочим, эффективное средство от мышей, крыс и кротов в саду и в доме.
Всего этого не знал наш новый руководитель, и поэтому по его приказу выбросили горшки с цветами. Жаль, если бы ему объяснили полезность растений, то он бы непременно их оставил. И, возможно, поливал бы каждый день.
— Как дела? — поинтересовался Рябенький.
— Все хорошо, — отвечал я.
— Хочу вам, Алекс, задать несколько вопросов.
Алекс? Это кто? Поскольку в кабинете никого больше не было, то я решил, что обращаются ко мне.
— Так вот. В последнее время вы ничего не замечали?
— Я вас не понял, — вынужден был сказать.
— Утверждают, что вы были последним.
— Последним?
— Да, кто видел Николая Григорьевича.
Я не сразу понял. Николай Григорьевич?.. Дядя Коля?.. И все-таки вспомнил, что действительно друга моего отца дядю Колю называли ещё «Николай Григорьевич».
— Не знаю, — отвечал я.
— В сущности, не это главное; меня интересует, о чем вы говорили, прощаясь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105
— Выходи за меня.
— Куда?
— Ну куда выходят? Замуж!
— Хм! Чего это вы, молодой человек? Не перетрудились ли часом?
— Перетрудился.
— Тогда отдыхайте.
— Прекрати этот тон.
— Ты мне ещё будешь указывать?
Ну и так далее. Словом, женщина скрутила кукиш и поводила фигурой перед моим носом, спрашивая:
— А зачем?.. зачем… ты… нам… нужен?
Так и сказала — и она права. Чтобы любить, необязательно совершать гражданский обряд. Его совершают лишь те, кто сомневается в своих чувствах.
Та, которая вновь начинает похрапывать под моим боком, не сомневается, что меня любит, и поэтому не хочет замуж. Она прекрасна в жизни и во сне жаль, что храпит. Но я её пока не буду оставлять; во-первых, кому-то нужно наблюдать за состоянием моего носа, во-вторых, необходимо следить за тем, чтобы я случайно не застрелился из своего служебного пистолета. Стреляются, как правило, в одиночку. Если кто-то при этом присутствует, то можно промахнуться… или угодить в присутствующего.
Нач не промахнулся — он оказался в своем кабинете один. Случилось так, что он оказался в своем кабинете один. Странно, у него всегда ходили толпами, попить чайку, подышать свежим воздухом культурных растений. А тут он остался один. Правда, был вечер, ближе к ночи, и все сотрудники ушли домой, чтобы набраться новых сил перед трудовым трудным днем.
Вероятно, Нач дядя Коля заработался, работы было много, и не заметил, что остался один. Когда же заметил, то поспешил вытащить из ящика стола или, быть может, сейфа пистолет. И не промахнулся. Он был метким стрелком: на стрельбище лучше всех стрелял.
Я же плох в стрельбе из мелкого оружия. Если бы мне дали ракетную установку, да, боюсь, её не доверят. Вот почему мне ещё так трудно осуществить свою небескорыстную мечту.
Мне даже в каком-то смысле завидно: генерал-майор сделал то, что у меня, может, и не получится. И наверняка не получится, потому что меня обманули, провели меня, как юнната-следопыта: Нач все сделал, чтобы моя мечта превратилась в призрачную субстанцию.
Теперь я думаю: неужели он так был зорок? Но скорее всего: он хотел, чтобы я был последним, кто бы видел его живым. Такая вот прихоть.
Когда я по приказу явился к Начу в кабинет, там находились сотрудники, двое их было или трое, не помню. Генерал-майор говорил с ними о погоде, а быть может, о сложном международном положении. Потом они ушли, сотрудники, и мы остались вдвоем, я и дядя Коля.
— Как дела, сынок? — спросил он.
Нас было двое, и поэтому он спросил меня: как дела?
Я ответил.
Нач стащил очки с носа, помял лицо ладонями, смотрел на меня. И в эту минуту у него было лицо утомленного бухгалтера, который наконец-то свел дебет с кредитом.
— И еще, — сказал я, — сын товарища ГПЧ засобирался в путь-дорогу… туда, — и показал в окно, где горели рекламные огни города.
— Точно? — рассеянно спросил Нач.
— Да, — удивился, мне всегда доверяли. — Что-то случилось? — Не выдержал; хотя не имел права задавать такой бестактный вопрос.
— Случилось, Саша, случилось, — генерал-майор грузно поднялся из-за стола, звякая ключами, открыл сейф. — Подставили меня, брат. Купился дядя Коля, — и тащил из бронированного нутра сейфа папочки. — Таким вот образом. Продали ни за понюх табаку. Эх! — И снова сел за стол, развязывая атласные ленточки на папках. — И не так обидно, что продали с потрохами, а что сам… сам купился.
— Это серьезно? — спросил я, хотя опять же не имел права задавать такой вопрос.
— Наверное, серьезно, — проговорил Нач, копошился в документах. — Это так серьезно, что ты и не представляешь… и думать… не думаешь, проговаривал он, потом резким движением вырвал страницу. — Вот таким образом. Ничего, мы ещё с тобой… Пенсия… по состоянию здоровья. Я им покажу такую пенсию, — снова вырвал страницу; она была в скоросшивателе и повредилась. — Хотят проводить на пенсию, понимаешь, торжественно… с цветным телевизором. А на хрена мне ещё один телевизор? — И опять рванул на себя страницу. — Я им устрою проводы. Эти пирожноеды на всю свою жизнь…
Я шмыгнул носом, вытащил из кармана платок — высморкался.
— Ты чего? — удивился дядя Коля.
— Так, ОРЗ, — ответил я.
— ОРС? — Нач был, я уже говорил, малость глуховат, это был его единственный недостаток, и он его тщательно скрывал. — Общество развитого социализма, выходит, — сказал он, обмякая в кресле и смотря перед собой. Да, выходит, что так, — и улыбнулся.
Нача хоронили, как героя. А хоронили его в закрытом цинковом гробу. И никто не понимал: почему героя хоронят в закрытом цинковом гробу официальная версия была такова: скоропостижно скончался: тромбофлебит.
Я, например, так и не понял, что это за болезнь такая. Из болезней я лишь знаю: рак легких, пневмонию, то есть воспаление легких, и ОРЗ, то есть острое респираторное заболевание. А что такое тромбофлебит? Говорят, это когда тромбоэмболия — сгусток крови — попадает в легочную артерию…. смерть, утверждают, мгновенная… и по правде, вероятно, страшная смерть, если погибшего хоронят в закрытом цинковом гробу?
Итак, генерал-майора похоронили, и меня вызвал новый руководитель Управления по фамилии Рябенький. Такая у него была фамилия. И я, разумеется, явился по приказу вышестоящего офицера.
Стены кабинета были голы: горшки уже были выброшены на свалку. И понять нового хозяина кабинета было нетрудно — цветочки отвлекают от насущных вопросов. И поливать их надо. Если цветы не поливать, они засохнут. Лучше выбросить на свалку. Есть надежда, что кто-нибудь подберет и будет у себя выращивать на дому крупноплодную ремонтантную клубнику двух лучших сортов мира: Гора Эверест и Кардинал, китайский лимонник, японскую айву… вишню войлочную… чернокорень… и так далее… и так далее… Последнее, между прочим, эффективное средство от мышей, крыс и кротов в саду и в доме.
Всего этого не знал наш новый руководитель, и поэтому по его приказу выбросили горшки с цветами. Жаль, если бы ему объяснили полезность растений, то он бы непременно их оставил. И, возможно, поливал бы каждый день.
— Как дела? — поинтересовался Рябенький.
— Все хорошо, — отвечал я.
— Хочу вам, Алекс, задать несколько вопросов.
Алекс? Это кто? Поскольку в кабинете никого больше не было, то я решил, что обращаются ко мне.
— Так вот. В последнее время вы ничего не замечали?
— Я вас не понял, — вынужден был сказать.
— Утверждают, что вы были последним.
— Последним?
— Да, кто видел Николая Григорьевича.
Я не сразу понял. Николай Григорьевич?.. Дядя Коля?.. И все-таки вспомнил, что действительно друга моего отца дядю Колю называли ещё «Николай Григорьевич».
— Не знаю, — отвечал я.
— В сущности, не это главное; меня интересует, о чем вы говорили, прощаясь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105