– Мы не отвергаем никого из тех, кто хочет вместе с нами созидать основанное на справедливости отечество, – говорил он, провозглашая очередной тост. – Вот вам, – бывший помещик становится капралом народного войска. Идет на Берлин, воюет против гитлеровцев… А если потребуется, пойдет вместе с нами, как хороший солдат и честный гражданин, против тех, кто любой ценой хотел бы сохранить власть помещиков и фабрикантов…
В городских трактирах велись долгие споры о том, согласен ли молодой Бачевский с заключительными словами тоста. То, что он пошел против немцев вместе с коммунистами, было еще понятно. Кое-кто из трактирных стратегов намекал даже на необходимость использовать любую форму борьбы. Вспомнили о литературных интересах Молодого Барина. Старый усадебный гувернер, сколотивший себе немалое состояние – около двадцати гектаров земли – на торговых сделках с оккупантами, гремел на весь зал:
– Он всегда зачитывался Конрадом Валленродом. Вы, конечно, понимаете, дорогие мои, Конрадом Валленродом…
– Как бы он не просчитался с этим самым Валленродом, – откликнулся один из ожидавших лучших времен парней. Они сидели рядком у стойки, сторожко разглядывая зал, наблюдая за дверями, встревоженные этим неожиданным для них поворотом истории. Я опасался этой их тревоги.
«От этого страха, – думал я, наблюдая, как они судорожно ощупывают внутренние карманы курток, – от этого страха они и перед убийством не остановятся».
– Ну, земляк, так как же с Валленродом? Верно это или нет? Только ясно отвечай, по-солдатски, – приказал тот, что сидел рядом с моим столиком.
– А что, если он шпионит по приказу бывшего помещика, а нынешнего народного вояки? – раздумчиво произнес какой-то блондин.
– Глуп он для этого. И Старую Барыню слушает, – заявил бывший гувернер. – А что та обо всем об этом думает, вам известно.
– Итак, здоровье старой Бачевской, – поднялся один из сидящих у стойки. – Да здравствует истинная польская гетманша!
– И наследница сенаторов! – завопил развеселившийся гувернер и вдруг осекся, с ужасом глядя в глаза парней, замерших у стойки по приказу «смирно». А те, спокойно выпив за здоровье Тетки, сели, балуясь содержимым внутренних карманов и не сводя глаз с незадачливого шутника. Гувернер нервно тянул руки по швам псевдовоенных бриджей. Под взглядами парней его загоревшая, отливающая медью голова покрылась испариной. Наконец один из них оторвал руку от кармана куртки и рявкнул:
– Вольно.
А так как гувернер, неуверенный, позволительно ли сесть после этой команды, продолжал стоять у своего столика, человек, подавший команду, подозвал его к себе и сказал вроде бы шепотом, но так, чтобы все в зале его слышали:
– Скажи ему по старому знакомству, в Валленрода пусть лучше не балуется. Прошло время с крестоносцами драться…
Это предостережение, видимо, не достигло ушей Молодого Барина. Прежде чем завсегдатаи местных трактиров успели установить, является ли он сторонником коронованного орла и как относится к реформе, он уже лежал в поморском военном госпитале. Из письма, которое получила моя сестра, стало известно, что ему прострелили легкое в бою за какую-то местность с непольским, труднозапоминающимся названием. К тому же его произвели в сержанты, и это обстоятельство привело Тетку в бешенство. «Что за абсурд, – сокрушалась она, бегая по опустевшим комнатам Охотничьего Домика. – Чтобы помещик носил нашивки армии, снарядами уничтожившей усадебные строения!» И никакими уговорами нельзя было убедить ее в том, что артиллерийский огонь, срезавший верхушки парковых деревьев, вовсе не имел целью сровнять Бачев с землей.
– Настоящее польское войско, – сетовала она, – никогда бы не осмелилось обстреливать усадьбу. В двадцатом году уланы сражались тут с большевиками. Я была при этом и видела, как, входя в комнаты, уланы даже сабли приподымали, чтоб пол не оцарапать. Все тут в развалинах, а он, видите ли, в сержанты произведен и в полевом госпитале лежит.
Несмотря на эти сетования, в усадьбе готовили для раненого внушительных размеров котомку, которую должна была отвезти ему моя сестра. Меры, которые она предприняла, чтоб получить разрешение на проезд в военных эшелонах, ее старания во что бы то ни стало добиться расположения начальника местного гарнизона, – все это, как мне кажется, положило начало ее будущему разрыву с мужем и с Бачевом. В разговорах, которые сестра пыталась тогда вести со мной, она то и дело повторяла еще незнакомое мне выражение: чуждый элемент.
– Но ведь его наградили Крестом Доблестных, – возражал я.
– Это ничего не значит, – бубнила сестра как затверженный урок. – Он не сможет тут остаться. Получит какую-нибудь должность на западных землях, – там, куда уж никто ехать не хочет…
– Почему он не сможет тут остаться? Ведь его не в чем упрекнуть.
– Хватит и того, что он бачевский помещик.
Визит к раненому, как я и ожидал, не принес сестре утешения. Из каких-то сплетен она узнала, что рана ее мужа была результатом бессмысленной бравады. А может, иначе – молодой Бачевский вынужден был один атаковать немецкий пулемет. В мрачных залах переоборудованного под полевой госпиталь юнкерского замка кружили слухи, будто Молодой Помещик решился на этот обреченный на неудачу поступок после спора с политруком своего отделения. Чуждый элемент, – твердили эти, ставшие мне ненавистными слова, – должен был делом доказать свою верность новой идее.
– А ему все равно не верят, – твердила сестра. – Лежит там и ждет официального утверждения своего звания и награды. Понимаешь, даже этого им мало. В госпитале, по ее рассказам, горячо осуждали такое обращение с героями. Но в госпитале работали тоже чуждые элементы, в лучшем случае, нейтрально настроенные люди – врачи, аптекари…
– Там его вынудили к рискованной атаке, а тут повелят реформе поклониться. Еще должен будет у них руки целовать за то, что они его поместье забрали.
Хуже всего, что слова ее вполне могли сбыться. И я, столь убежденный в несомненных заслугах молодого Бачевского, не мог все же вообразить, что же будет, когда он вернется. Как он расценит, например, визит, который нанесли Тетке представители комитета по разделу господской земли.
Тетка приняла их в самой лучшей комнате Охотничьего Домика. Облаченная в темно-коричневое с кружевами платье – напоминание о минувших временах, – она со вниманием выслушала все, что они имели сообщить ей. Потом, словно они сейчас только вошли, указала им тросточкой на стулья, пригласила сесть и спросила:
– Итак, господа, насколько я поняла, вы явились с просьбой в усадьбу?
– Не с просьбой, а с государственным уведомлением, – спокойно промолвил руководитель делегации.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28