Вот если бы наоборот - сначала жену убили, а после любовница концы отдала, то любовницу подозревать можно было бы... Хотя там мужик вроде бы действовал, старуха из подъезда его засекла... А Лиза-то эта не больно сочувствует, хотя и расстроилась всерьез. Разобраться бы - да времени нет.
- Лизок, - Павел заговорил нежно и успокаивающе, - Не бери в голову, бывают и похлеще совпадения. Мне сейчас пора, но мы ещё поговорим, ладно? Завтра сможем увидеться? После работы?
Привычные, до оскомины, должно быть, надоевшие слова привели красавицу в чувство. В глазах её Павел прочел: "и ты туда же..."
- Ладно, - равнодушно согласилась она, - Позвони сюда в первой половине дня, договоримся. Только не надолго, у меня экзамены.
- А домой можно позвонить?
- У меня домашнего нет, я за городом живу, - она уже сидела за столом, раскладывала какие-то бумаги, готовилась печатать.
- Слушай-ка, - вспомнил вдруг Павел, - Я когда сюда шел, портрет внизу видел, в траурной рамке. Внимания не обратил.
- Теперь обрати. Между прочим, напарница моя, в этой комнате сидела.
Из приемной, где происходил разговор, одна дверь вела в коридор, а ещё две двери - одна против другой - в кабинеты директора и его зама. Павел прищурился, прочитал фамилию на табличке: так и есть. Стало быть, второй рабочий столик, точно такой, как у Лизы, только с зачехленным компьютером, принадлежал покойнице, а ещё один, посредине, с тремя телефонами - общее владение. Павел взглядом осведомился об этом у Лизы и получил утвердительный ответ - тоже взглядом.
На выходе возле вахтерской будки Павел минут пять изучал женское лицо в черной рамке - молодое, нагловато-победительное, что-то собачье в оскале, глаза-буравчики... Но, в общем, недурна, такие нравятся. На любителя. Бойкая, видать, была. И умелая кое в чем... Снимок не с документа увеличен, не из отдела кадров взят, а с любительской фотографии. Нашлась у кого-то у той же Лизы, скорее всего. А то и в директорском столе - хотя вряд ли там искали. Разве что - ну да, Лиза, она может...
Возвращаясь домой, Павел привычно глянул на окна четвертого этажа. Светятся - отец дома. После смерти мамы вовсе выходить перестал, надо им заняться, уныние до добра не доводит. Паша и сам с утратой никак не смирится, полгода прошло, а болит, болит душа и пусто в ней. На работе ещё ничего, а к дому подойдешь - и все сначала. Каково же отцу - он-то уже не работает, на пенсии...
На кухне хозяйничал дядя Митя - школьный отцов приятель, незаменимый в доме человек. Котлеты жарит - вот это дело. И картошки начистил полную кастрюлю. Ужин будет. Мама избаловала своих мужчин - не знают, с какой стороны к плите подойти. Маются, осиротев, на сухомятке. Зато дядя Митя, хоть и утомительный человек, но на все руки:
- Пока картофель варится, я сельдь почищу.
Уважительно так: сельдь, картофель... А вот людей уважать старый сыщик не привык, насмешничает все. Но дай ему Бог здоровья - с отцом они ладят. Мама его любила тоже...
После ужина приятели усядутся за шахматы, ему, Павлу, посуду мыть. Плохо, плохо без мамы. Не из-за посуды, конечно. Одиноко всем троим, даже и Конькову, прибился он как-то к их дому, особенно последние несколько лет. Сам-то уж давно как бы осиротел - дочь единственная за границей, внуки-близнецы вроде и по-русски не говорят, забыли. Теща - Конькова жена туда-сюда ездит, а он большей частью один в пустой квартире. Павел часто примечал, что к матери его - Гизеле - привязался старый сыщик сверх всякой меры, и на похоронах убивался не меньше, чем сам он, Павел, и его отец. Ничего такого подозрительного - родители были образцовой парой. Просто люди разные - отец сдерживаться привык, приятель же его человек простой, все на виду. Хотя, впрочем, и Коньков ох как не прост...
Из кухни поглядывал Павел на стариков через распахнутую дверь. Отец, как всегда, помалкивает, противник его бормочет, приговаривает:
- Я сюда, а ты сюда. А мы тебя отсюда, мы тебя не пожалеем, ладью твою под прицел, коня твоего с поля вон, пешечка наша лапочка вперед устремляется...
Cтранно - Коньков и зубы подрастерял, и волосы, лицо морщинами изрыто, а смотрится моложе, чем отец с его густой снежно-белой сединой, гладким только под глазами мешки - лицом, да и мешков этих особенно за очками не видно. Профессорская внешность, почтенная. Мама всего на пять лет была моложе, а выглядела его дочкой. Тоненькая в свои шестьдесят, и частые мелкие морщинки как-то её не старили, взгляд синих глаз до самого конца оставался детски робким, застенчивым... Эх, упустили мы её, кто сейчас умирает от воспаления легких?
Ночью, засыпая уже, Павел перебирал в памяти женские лица - смуглое, с безупречным овалом, с тонкими чертами, улыбка - про такие говорят "Голивуд"". И та, с траурной фотографии - с неприятным собачьим оскалом, но веселая, задорная, не помышляющая о скорой смерти. И другая, что окончила свой земной путь вчера в лифте, в двух шагах от собственной квартиры, лицо белое, бескровное, квадратное обвисло безвольно, рот полуоткрыт вяло, волосы неряшливо свесились на лоб - а все равно видно, что при жизни было значительным. Львица - такие женщины Павлу никогда не нравились. И уже сквозь сон просияло ему взглядом и тихой улыбкой самое дорогое на свете лицо. Доброй тебе ночи, Паульхен, спи, мой мальчик.
...Красивая Лиза отвела ему следующий вечер. К тому, что встреча эта не совсем свидание, а по делу, отнеслась спокойно, с пониманием и даже как бы с одобрением, на вопросы отвечала охотно, обстоятельно, хотя что именно старший следователь Пальников пытался прояснить, он и сам не совсем понимал.
Тамару Геннадьевну Станишевскую Лиза встречала всего пару раз - на вечерах в институте, приуроченных к каким-то юбилеям. Как бы по протоколу мужчины с супругами, женщины - кому как удобнее. Эдакая кавалерственная дама, начальственная супруга - блондинка крашеная, высокая, в дорогой косметике и элегантных туалетах, призванных скрыть изрядный лишний вес... На работу к мужу не заходила никогда, звонила редко - хотя, может, по прямому и звонила...
- Как думаешь - знала она про любовницу?
- И думать не надо - знала точно. От Мирки от самой.
- Не понял. - Умеет эта Лиза удивить старшего следователя.
- Мира - девушка себе на уме. Сначала ему портретик свой преподнесла в надежде, что жена пороется в карманах мужниных, да и найдет. Специально снимочек подобрала - в нижнем белье, ножки врозь. Рекламка такая - законная супруга сразу поймет, что ничего тут платонического быть не может. Потом помаду свою французскую не пожалела - дома у него забыла как бы невзначай. Даже волосы однажды на расческе специально оставила...
- Понимаю, на скандал нарывалась. А скандал-то ей зачем? Выходит, она и дома у Станишевских бывала?
- Бывала, как видишь. И квартира ей очень нравилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31