Спарыкин сказал, что попробует поставить мой телефон на прослушку.
– Теперь уже, конечно, время позднее, – посетовал он. – Но я подниму кое-какие связи. Если мне это удастся, я тебе сообщу. В том случае, если они позвонят до того, как мы к твоему телефону подключимся, сразу сообщи мне.
– У меня в ФСБ есть один знакомый специалист по переговорам, – вставил Макарыч. – Если нужно, то я его сдерну с места.
– Пусть будет наготове, – согласился Спарыкин и обратился ко мне. – Будем предпринимать какие-нибудь официальные шаги?
– Нет! – почти крикнул я. – Никакого официоза. И у меня ко всем просьба! Ничего не предпринимать. Они ясно сказали, что если заметят какое-то движение, ментов или слежку, то моей дочери – хана. У них глаза и уши.
– Они позвонят или сегодня поздно вечером, или завтра рано утром, – предположил Полупан. – До этого неплохо было бы выяснить, с кем мы имеем дело.
– И что им надо, – добавил Чебоксаров.
Менты ушли.
– Поехали домой, – сказал генерал
– Поехали, – согласился Колька.
Мы спустились в зиму.
– Если хочешь, – предложил Дальтоник. – Я поеду с тобой. Побуду рядом.
«На кой черт ты мне нужен?», – хотел сказать я, но промолчал.
Мое молчание Чебоксаров воспринял, как согласие.
– Давайте, ко мне в машину, – он нажал на пульт сигнализации.
– Нет, ко мне. Я сам поведу, тем более что я тебе должен.
– Да брось ты.
– Ничего не брось.
Мы все залезли ко мне в «тойоту». Макарыч сел спереди, Колька на заднее сиденье. Всю дорогу никто не проронил ни слова.
В тамбуре до сих пор пахло дорогими женскими духами. Или снова. Может, Макарыч уже отдал Белле ключ?
Генерал ушел к себе. Его встречала Пуля. Нас никто не встречал. Мы прошли в зал и включили домашний кинотеатр. На первом канале наш губернатор открывал сельскую библиотеку, на втором он же раздавал инвалидам и участникам войны автомобили «Ока». На третьем – глава какого-то района с воодушевлением рассказывал о том, как губернатор помогает ему газифицировать деревню. Несколько восторженных сельчан служили подтверждением его слов. На четвертом – приглашенный из Москвы журналист рассказывал о связях Пичугина с Аль–Каидой. Короче, ничего интересного.
Колька пошел на кухню готовить ужин. А я отправился в кабинет, разложил на полу рисунки Лены и снова стал на них смотреть. Вот ворота, в них въезжает автомобиль «ГАЗ», вот часы на стене, вот деревья. Зима. Рядом я разложил портреты принцесс.
А если они позвонят на домашний? Нужно спросить у Спарыкина, не сможет ли он поставить на прослушку два телефона?
Колька крикнул, что ужин готов. В дверь постучали. Это мог быть только Макарыч.
– Мой парень в ФСБ сказал, – сообщил генерал, – что если они позвонят, то ты должен в первую очередь попросить, чтобы они доказали, что твоя дочь все еще жива.
– А что есть вероятность… – я побоялся закончить предложение.
– Да нет, просто такой порядок. Начало торговли. Пусть дадут ей трубку, пусть она скажет пару слов. Это самое лучшее, или видеозапись со свежей газетой. Короче, прежде чем разговаривать с ними, пусть они ее покажут. И еще, делай вид, что ты знаешь, о чем речь. Пусть они думают, что та вещь у тебя. Парень, несмотря на Новый Год, согласился все бросить и приехать по мере необходимости.
Потом мы все вместе поужинали. Чебоксаров приготовил очень вкусное мясо. Макарыч не торопился, значит, Беллы у него не было.
Потом они с «Дальтоником» смотрели телевизор, а я часов до трех лежал на диване с открытыми глазами.
Никто так и не позвонил.
12.
Если бы Колька был артистом, то, несомненно, его основным амплуа были бы роли белогвардейцев. Причем не каких-то там благородных, кичащихся своей офицерской честью, а самых что ни на есть подлых и жестоких, направо и налево расстреливающих красных комиссаров. Сегодня из него получился бы неплохой раненый поручик.
– Чешется, падла, – сказал он, увидев меня в дверном проеме.
Дальтоник сидел за кухонным столом и пытался засунуть ложку под гипсовую повязку. На плите что-то жарилось.
Немудрено.
– Давай снимем. Уже все сроки прошли, – предложил я.
– А как? Наверное, надо ехать в больницу.
– Зачем нам больница? У меня есть большие ножницы, разрежем – делов-то.
– Не, – побоялся он.
Пока я умывался, Колька набуровил мне целую тарелку жареного мяса с картошкой, но есть не хотелось.
– Что-то не звонят, – я вяло ковырялся вилкой, выискивая поджаренные кусочки. Таковых не имелось. Колька мастерски готовил без подгоревших мест, считая поджарку страшным канцерогеном.
– Еще только половина девятого утра, – попытался успокоить меня мой напарник.
– Думаешь, спят?
– А че? Тоже, небось, люди.
– Вряд ли.
После завтрака я попытался смотреть телевизор, потом тупо глядел в окно, потом сел и зачем-то открыл книгу. Бесполезно, перед глазами был белый лист с черными точками. Никакой информации.
Минут десять я ходил по квартире, потом позвонил Спарыкину. Полковник сказал, что мой телефон поставить на прослушку удалось, причем оба, пожелал, чтобы я не психовал, заверил, что все под контролем и, сославшись на занятость, отключился.
Я взял обе трубки, пошел в кабинет и стал опять смотреть на рисунки. Машина въезжает в железные ворота, часы на здании, будка сторожа, сугробы. Где это? Что-то знакомое. Я никак не мог вспомнить.
Потом я позвонил с домашнего на сотовый, потом – наоборот. Все жужжало и работало.
Я набрал Федю. Он был недоступен.
Полупан тоже находился вне зоны действия сети.
Раздражение нарастало. Всем на меня насрать. Небось, уже празднуют.
От нечего делать решил попробовать нарядить елку. Не получилось. Руки совсем не слушались. Расколотив два стеклянных шара, пошел в спальню и лег на кровать. Минуты через две, вскочил как ужаленный и кинулся в зал за телефонными трубками, зажав их в руках, вернулся. По потолку плыли тени.
Чебоксаров все еще гремел на кухне посудой. Я пошел к нему.
– Почему они не звонят? – спросил я.
– Я не знаю. Может, у них тактика такая? Они ждут, когда клиент созреет.
– Чего же им надо?
– Я не знаю. Постоянно об этом думаю, – он что-то жевал.
Теперь я поплелся в кабинет. Перевернул листы рисунками вниз и стал вчитываться в ахинею, написанную Наконечным. Потом опять обратился к пейзажу. Я безуспешно силился что-то понять.
Дальтонику кто-то позвонил. Он поздоровался и стал говорить в трубку:
– Да. Да. Да, – потом заглох, слушал, потом опять:
– Да. Да. Да.
Дальше он долго молчал. И снова обрывки:
– Тонкие тетради берем в Архангельске, а толстые в «Эксмо». Лучшее соотношение цена качество. Тем более, что уже сто лет сотрудничаем и имеем скидки. После каникул ожидается ажиотажный спрос.
Он закончил. Вот те на! Неужели в последний день старого года еще кому-то есть дело до работы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
– Теперь уже, конечно, время позднее, – посетовал он. – Но я подниму кое-какие связи. Если мне это удастся, я тебе сообщу. В том случае, если они позвонят до того, как мы к твоему телефону подключимся, сразу сообщи мне.
– У меня в ФСБ есть один знакомый специалист по переговорам, – вставил Макарыч. – Если нужно, то я его сдерну с места.
– Пусть будет наготове, – согласился Спарыкин и обратился ко мне. – Будем предпринимать какие-нибудь официальные шаги?
– Нет! – почти крикнул я. – Никакого официоза. И у меня ко всем просьба! Ничего не предпринимать. Они ясно сказали, что если заметят какое-то движение, ментов или слежку, то моей дочери – хана. У них глаза и уши.
– Они позвонят или сегодня поздно вечером, или завтра рано утром, – предположил Полупан. – До этого неплохо было бы выяснить, с кем мы имеем дело.
– И что им надо, – добавил Чебоксаров.
Менты ушли.
– Поехали домой, – сказал генерал
– Поехали, – согласился Колька.
Мы спустились в зиму.
– Если хочешь, – предложил Дальтоник. – Я поеду с тобой. Побуду рядом.
«На кой черт ты мне нужен?», – хотел сказать я, но промолчал.
Мое молчание Чебоксаров воспринял, как согласие.
– Давайте, ко мне в машину, – он нажал на пульт сигнализации.
– Нет, ко мне. Я сам поведу, тем более что я тебе должен.
– Да брось ты.
– Ничего не брось.
Мы все залезли ко мне в «тойоту». Макарыч сел спереди, Колька на заднее сиденье. Всю дорогу никто не проронил ни слова.
В тамбуре до сих пор пахло дорогими женскими духами. Или снова. Может, Макарыч уже отдал Белле ключ?
Генерал ушел к себе. Его встречала Пуля. Нас никто не встречал. Мы прошли в зал и включили домашний кинотеатр. На первом канале наш губернатор открывал сельскую библиотеку, на втором он же раздавал инвалидам и участникам войны автомобили «Ока». На третьем – глава какого-то района с воодушевлением рассказывал о том, как губернатор помогает ему газифицировать деревню. Несколько восторженных сельчан служили подтверждением его слов. На четвертом – приглашенный из Москвы журналист рассказывал о связях Пичугина с Аль–Каидой. Короче, ничего интересного.
Колька пошел на кухню готовить ужин. А я отправился в кабинет, разложил на полу рисунки Лены и снова стал на них смотреть. Вот ворота, в них въезжает автомобиль «ГАЗ», вот часы на стене, вот деревья. Зима. Рядом я разложил портреты принцесс.
А если они позвонят на домашний? Нужно спросить у Спарыкина, не сможет ли он поставить на прослушку два телефона?
Колька крикнул, что ужин готов. В дверь постучали. Это мог быть только Макарыч.
– Мой парень в ФСБ сказал, – сообщил генерал, – что если они позвонят, то ты должен в первую очередь попросить, чтобы они доказали, что твоя дочь все еще жива.
– А что есть вероятность… – я побоялся закончить предложение.
– Да нет, просто такой порядок. Начало торговли. Пусть дадут ей трубку, пусть она скажет пару слов. Это самое лучшее, или видеозапись со свежей газетой. Короче, прежде чем разговаривать с ними, пусть они ее покажут. И еще, делай вид, что ты знаешь, о чем речь. Пусть они думают, что та вещь у тебя. Парень, несмотря на Новый Год, согласился все бросить и приехать по мере необходимости.
Потом мы все вместе поужинали. Чебоксаров приготовил очень вкусное мясо. Макарыч не торопился, значит, Беллы у него не было.
Потом они с «Дальтоником» смотрели телевизор, а я часов до трех лежал на диване с открытыми глазами.
Никто так и не позвонил.
12.
Если бы Колька был артистом, то, несомненно, его основным амплуа были бы роли белогвардейцев. Причем не каких-то там благородных, кичащихся своей офицерской честью, а самых что ни на есть подлых и жестоких, направо и налево расстреливающих красных комиссаров. Сегодня из него получился бы неплохой раненый поручик.
– Чешется, падла, – сказал он, увидев меня в дверном проеме.
Дальтоник сидел за кухонным столом и пытался засунуть ложку под гипсовую повязку. На плите что-то жарилось.
Немудрено.
– Давай снимем. Уже все сроки прошли, – предложил я.
– А как? Наверное, надо ехать в больницу.
– Зачем нам больница? У меня есть большие ножницы, разрежем – делов-то.
– Не, – побоялся он.
Пока я умывался, Колька набуровил мне целую тарелку жареного мяса с картошкой, но есть не хотелось.
– Что-то не звонят, – я вяло ковырялся вилкой, выискивая поджаренные кусочки. Таковых не имелось. Колька мастерски готовил без подгоревших мест, считая поджарку страшным канцерогеном.
– Еще только половина девятого утра, – попытался успокоить меня мой напарник.
– Думаешь, спят?
– А че? Тоже, небось, люди.
– Вряд ли.
После завтрака я попытался смотреть телевизор, потом тупо глядел в окно, потом сел и зачем-то открыл книгу. Бесполезно, перед глазами был белый лист с черными точками. Никакой информации.
Минут десять я ходил по квартире, потом позвонил Спарыкину. Полковник сказал, что мой телефон поставить на прослушку удалось, причем оба, пожелал, чтобы я не психовал, заверил, что все под контролем и, сославшись на занятость, отключился.
Я взял обе трубки, пошел в кабинет и стал опять смотреть на рисунки. Машина въезжает в железные ворота, часы на здании, будка сторожа, сугробы. Где это? Что-то знакомое. Я никак не мог вспомнить.
Потом я позвонил с домашнего на сотовый, потом – наоборот. Все жужжало и работало.
Я набрал Федю. Он был недоступен.
Полупан тоже находился вне зоны действия сети.
Раздражение нарастало. Всем на меня насрать. Небось, уже празднуют.
От нечего делать решил попробовать нарядить елку. Не получилось. Руки совсем не слушались. Расколотив два стеклянных шара, пошел в спальню и лег на кровать. Минуты через две, вскочил как ужаленный и кинулся в зал за телефонными трубками, зажав их в руках, вернулся. По потолку плыли тени.
Чебоксаров все еще гремел на кухне посудой. Я пошел к нему.
– Почему они не звонят? – спросил я.
– Я не знаю. Может, у них тактика такая? Они ждут, когда клиент созреет.
– Чего же им надо?
– Я не знаю. Постоянно об этом думаю, – он что-то жевал.
Теперь я поплелся в кабинет. Перевернул листы рисунками вниз и стал вчитываться в ахинею, написанную Наконечным. Потом опять обратился к пейзажу. Я безуспешно силился что-то понять.
Дальтонику кто-то позвонил. Он поздоровался и стал говорить в трубку:
– Да. Да. Да, – потом заглох, слушал, потом опять:
– Да. Да. Да.
Дальше он долго молчал. И снова обрывки:
– Тонкие тетради берем в Архангельске, а толстые в «Эксмо». Лучшее соотношение цена качество. Тем более, что уже сто лет сотрудничаем и имеем скидки. После каникул ожидается ажиотажный спрос.
Он закончил. Вот те на! Неужели в последний день старого года еще кому-то есть дело до работы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79