– Ну что, ты сам пить будешь, или мне придется дать тебе что-нибудь понюхать для сговорчивости?
– Понимаешь, – сказал я. – Мне пьяным никак нельзя умирать. Я ведь дочери пообещал, что пить брошу. Может, что-нибудь другое придумаешь?
Он воспринял мою просьбу серьезно и задумался.
– Никак. Тут уже ничего не изменишь. Придется тебе подохнуть мудаком и вруном в глазах дочери. Это единственная копия? Кто-нибудь еще, кроме тебя знает?
Я подумал о Чебоксарове и сказал:
– Нет. Может, давай без водки? – еще раз попытался поканючить я.
– Извини. Не получится. Пока еще есть время, помолись.
Он опять взялся за сумку, извлек из бокового кармана пузырек с черной крышкой и белую тряпочку.
– Ты помолился? Сейчас мы будем баиньки.
В телевизоре появился Путин.
– Уважаемые граждане России. Дорогие друзья…
Я решил воспользоваться советом моего убийцы и помолиться перед смертью. Нелепо, конечно, и глупо, и, собственно, не для чего. Что поделать. Навалилась глубокая тоска. И жалость к самому себе. Еще я подумал о том, что же будет с Ольгой и Маринкой? Вся надежда на Дальтоника. Неожиданно я забыл все имена бога.
Убийца сел мне на колени и намочил тряпочку.
– …И у нас есть все основания назвать уходящий год в целом успешным. В эти минуты каждый из нас вспоминает свои главные – личные и семейные – события….
Я решил молиться Путину. Дорогой Путин, сделай так, чтобы с моей семьей все было хорошо. Чтобы Маринка всегда поминала меня добрым словом.… Такая глупость!
Убийца поднес тряпочку к моему носу. Она ни чем не пахла.
Я вспомнил про Деда Мороза и подумал, что лучше уж я буду молиться ему. Дорогой Дед Мороз! Дорогой Дед Мороз! Дорогой, блин, Дед Мороз! Я покосился на телевизор. Путин стоял под пальмой на фоне черных пятнистых гор, за которыми плескался океан.
– …Дорогие друзья! Новый год – это праздник, который был и останется символом добра и надежд. И мы, с полным на то основанием…
На горе были высечены часы. Они показывали двенадцать. Мне стало легко и радостно.
– …Счастья вам, дорогие соотечественники! С Новым вас годом!
Стали бить куранты. Я посмотрел на своего убийцу. Он был милым и добрым, очень близким мне человеком. Но, все-таки это был совсем не тот, кто мне нужен. Неужели я так и не увижу в этом году Деда Мороза? Все из-за него. Вернее из-за его отсутствия. Все напасти.
Удары были гулкими и величественными. Я еще мог их считать. Три, четыре, пять…
Во время двенадцатого удара раздался выстрел. Голова убийцы взорвалась и из нее полетели брызги. Как шампанское!
Он рухнул грудью мне на лицо. По-моему, я сломал руку. А может быть и шею.
Благодаря невероятному усилию, я изогнулся и скинул тело со своего живота.
В дверном проеме стоял Дед Мороз. Самый настоящий Дед Мороз. В его руках дымилось ружье. Он повел им в сторону дивана и глухо сказал:
– Не двигаться, долбоебы.
Антипин и не думал двигаться. Убийца тоже не шевелился.
Убедившись, что никто не нападает, Дед Мороз подошел ко мне, наклонился и потрогал меня за кисть.
– Де… Мо…, – сказал я. – Де… Мо…. Развяжитнекс мне руткин, – и вырубился.
Когда я опять открыл глаза, Дед Мороз все еще находился в комнате, я все еще лежал на полу, мне было нестерпимо холодно, но я уже мог шевелить руками. И ногами, оказывается, тоже. Все окна были распахнуты настежь. Видимо, я пролежал в забытьи какое-то время.
– Вот ты отъелся, – сказал Дед Мороз. – Хер подымешь! Давай-ка вместе!
Он наклонился надо мной и взял меня за пальцы. Его сказочный халат распахнулся, и из-под него показались подозрительно знакомые трусы.
С грехом пополам мы вдвоем смогли переместить мое тело на диван, сбросив на пол Антипина. Он, между прочим, очнулся, на его руках блестели знакомые наручники. Пуля с ненавистью грызла у трупа ботинок.
– Ты чего это вырядился? – спросил я Макарыча.
– Должна была прийти Белла. Мы с ней сговорились, что я буду в костюме Деда Мороза.
– И не пришла?
– Нет.
– Ты расстроился?
– Очень.
– Помнишь, я говорил тебе, что она загоняется по старикам?
– Помню.
– Наверное, ты для нее слишком молод.
– Успокоил.
Его тоже немного трясло.
– Прежде чем звонить на ноль два, я вызвал своих ребят, да и твоих тоже. Скоро приедут. Праздник, конечно, испорчен.
– А как ты здесь оказался?
– Хотел сделать тебе сюрприз. Я видел, как ты пришел. У меня же есть ключ. Открыл тихонечко, смотрю, а у нас – гости! Сбегал за ружьем, делов-то!
Он немного помолчал в задумчивости.
– Нужно будет по фасаду глазки установить. Или спилить эту лестницу к чертям собачьим.
– А зачем ты его убил? Можно было руку прострелить, или задницу.
– Во-первых, я не знал, чем он тебя пичкает. Может, ядом? А во-вторых, на охоте выработал привычку не оставлять подранков. Ничего не могу с собой поделать. Валю всех на глушняк.
Руки и ноги кололо тысячами иголок. Я с трудом встал и сделал два шага. Вот как оно скачет – то черное, то белое, то жизнь, то смерть.
Я вышел в коридор. Макарыч последовал за мной и шепотом сказал:
– Я все слышал. Дай-ка мне диск. Я обшарил труп, у него ничего нет.
– Наверное, оставил в кабинете.
Я пошел к себе, покопался три минуты, взял со стола диск и отдал Макарычу. Тот вытащил его из футляра, бросил на пол и раздавил. Потом попрыгал, сел на корточки, собрал осколки и отправился в туалет.
– Так-то оно лучше будет, – попытался он перекричать шум спускаемой воды.
Жалко конечно, хороший был диск, редкий. Эксклюзивный концерт Шевчука, записанный им в начале восьмидесятых в Уфимском дворце культуры «Нефтяник», под гитару, несколько бутылок водки и пьяные вопли Федосова. Такой сейчас днем с огнем не сыскать. Кстати, мне его закатал покойный Виталик.
Как я поменял диски? Сам не сообразил. Руки вперед головы сработали. Уже когда дед дернул за ручку унитаза, понял, что наделал. Не живется мне спокойно.
Настоящие выходки губернатора я положил в коробку из-под мультика «Ледниковый период» и спрятал в самом центре стойки среди музыкалок. И на виду, и фиг найдешь.
– Запомни, никому ни слова, – предупредил Макарыч. – Забудь о том, что видел. Живее будем.
Я сел в кресло и закрыл глаза.
– Пойду переоденусь, – сообщил Макарыч. – А то сейчас понаедут орлики. Придется что-то объяснять.
Генерал оказался прав. Через пять минут после его ухода, комната наполнилась людьми, которые моргали фотовспышками, громко разговаривали и задавали кучу вопросов. Некоторые были в белых халатах, а кто-то в выходных костюмах. Я почти не обращал на них внимания. Я уже привык.
Появился Спарыкин. Он отогнал от меня назойливых типов и сам стал отвечать на их тупые вопросы. Потом пришел Полупан. Он был пьян, склонился над трупом и принялся повторять:
– Вот он, блядь! В-о-т о-о-н, бля-я-ядь!
Потом он подошел ко мне и произнес длинную речь:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79