На следующий день он явился в райотдел внутренних дел с повинной, довольно бодро доложил дежурному, что Ирочку Мамаеву убил он...
На первом же допросе Дудченко выстроил свою версию убийства, смягчающую: дескать, никакого насилия не было, Ирочка Мамаева сама отдалась ему, добровольно, хотела досадить жениху, а отдавшись, стала шантажировать: сообщит, мол, на работу о том, какой он мерзавец, негодяй, насильник и тому подобное, и вообще, от всего этого ему следует откупиться. Как водится в таких случаях, поссорились. Выскочив из машины, Ирочка Мамаева начала кричать... Он испугался, выскочил следом, увидел на земле обломок кирпича, подхватил, ударил ее, надеясь только оглушить, убивать же не собирался. Но получилось, что убил. Нечаянно убил...
Следователь М. М. Михайлов повел дело тонко, умно и очень скоро доказал, что Валерий Дудченко совершил умышленное убийство и смягчающим обстоятельством является только одно - его явка в милицию с повинной. Медицинская комиссия признала Дудченко вменяемым, вполне нормальным, хотя и большим любителем мирских услад: по части секса деревенский паренек Валера Дудченко (он родился в селе Евпраксино Приволжского района Астраханской области, да и прописан в момент следствия был в селе - в Водянке) оказался большим мастаком.
Но вот что обращает на себя внимание. Мы уже привыкли, что преступления совершают уголовники, совершают малолетки, стаями выползающие из темных подворотен на улицы, совершают бомжи, готовые за бутылку водки пришибить кого угодно, но вот к тому, что их совершают люди в милицейской форме, привыкнуть никак не можем. И, наверное, никогда не привыкнем. Ведь человек в милицейской форме призван защищать граждан, к нему обращаются за помощью, к нему бегут, если кто-то угрожает, - это предначертано милиционеру самой профессией, предназначением, формой в конце концов. Поэтому и бывает особенно горько, когда человек в милицейской форме сам делается преступником.
К сожалению, таких людей становится все больше и больше, милиция увеличивает свои штаты: там, где раньше работали двадцать человек, ныне уже работают пятьдесят, а то и семьдесят, она уже приближается по своему числу к армии. И, поскольку подбор кадров часто бывает скоротечен, а порою и неряшлив, появляются такие люди, как Дудченко. И вообще печать давно бьет тревогу, что милиция сращивается с криминальным миром. Да только ли милиция? Беспредел наш, которого нет ни в одной стране мира, беспокоит органы прокуратуры особенно. Как остановить его, никому не ведомо. Может, под силу только президенту России?! Но до того ли ныне президенту?
Недавно состоялся суд. Получил бывший милиционер за содеянное четырнадцать лет лишения свободы. Четырнадцать лет, вычеркнутые из нормальной жизни, - это много, но вот из жизни такой, как у Дудченко?! Не знаю.
Знаю только, что Ирочку Мамаеву в этот мир, к нам, никто никогда уже не вернет. И Дудченко в этом виноват.
Малолетки
Тот вечер был дивным: дневная жара спала, откуда-то из волжских низовий принесся живительный ветер, смел жирное осеннее комарье, люди высыпали из домов на улицу, чтобы немного подышать воздухом, полюбоваться огромным красным солнцем, низко зависшим над рекой и окрасившим воду в яркий помидорно-кровянистый цвет.
Бабушки оккупировали скамейки около домов, чтобы погрызть семечки свежего урожая и поговорить о видах на ближайшее повышение пенсии. Взрослые мужики, отцы семейств, сбивались около столов с домино, но стучать костяшками не стали - важнее было в этот вечер потолковать о политике и разных перетасовках, происходящих в Москве, в правительстве, а также о том, почему в Волге пропала рыба. Женщины собирались в группы, кляли на чем свет стоит своих непутевых мужиков, не способных обеспечить семью деньгами. У молодых были свои интересы, и они, взяв магнитофоны, включали их на полную мощность, танцевали на асфальте и траве, вызывая осуждающие реплики бабушек.
Словно бы бес какой витал в воздухе, парил над домами, влиял на молодых людей, причем только на молодых, старых он не трогал...
На Первой Керченской улице собрались трое молодых людей. Из них двое очень молодых: одному пятнадцать лет, он учился в восьмом классе средней школы; другому - семнадцать (этот неуч едва одолел восемь классов и бросил школу, поскольку учиться было невмоготу, и вообще он исповедовал Митрофанушкину формулу "Не хочу учиться, а хочу жениться"), а с ними третий - не намного постарше, но уже отец троих детей. Собравшись, решили распить бутылку разведенного спирта, заправленного для вкуса клубничным сиропом.
С бутылкой наша компания расположилась в детской беседке около дома. Закуски с собой молодые выпивохи не принесли - спирт от клубничного сиропа и так сладкий, чего компот закусывать? Но "компот" оказался крепким: в головах у троицы вскоре здорово зашумело. Спирт - вообще штука крепкая, больше рассчитанная на железо, на смазку и промывку различных механизмов, чем на человеческий желудок, запросто сшибает куда более дюжих мужиков, чем эти астраханские молодцы, ну а мозги размягчает полностью, съедает их, словно некая злая кислота...
О чем обычно говорят настоящие мужчины, когда выпьют? Естественно, о женщинах. Точнее, о своих подвигах, о том, скольких красоток им удалось уложить в постель, а скольких вычеркнуть из своей жизни, как отработанный материал.
Особенно старался пятнадцатилетний Сергей Морозов - невзрачный астраханский школьник, прыщеватый, заносчивый, со вздорным характером. Он слов не жалел и говорил так громко, что его собутыльники, Виктор Орлов и Гарик Рустамов, невольно притихли.
- А ты это... - Гарик Рустамов (Гарик и был старшим в компании) согнул крючком указательный палец, сунул его в рот и ловко свистнул - одним пальцем. - Ты не свистишь, а?
- Я свищу? - Морозов едва не задохнулся от гнева, мигом наполнившего его и перелившегося через край. - Вик, ты мой приятель, скажи, я когда-нибудь свистел? - спросил он Орлова.
- Ник-когда! - пробормотал Орлов заплетающимся языком и ударил себя кулаком в грудь. - Как и я! Я тоже никогда не свистел!
- Вот видишь? - Морозов вновь переключился на старое - на девочек.
- Подожди, - перебил его Рустамов. - Ребята, мы еще чего-нибудь выпьем?
- Выпьем! - сказал Орлов.
- Тогда я сейчас! - Рустамов убежал за подкреплением - второй бутылкой разведенного спирта.
- Не нравится, Вик, мне этот чернозадый, - Морозов, поглядел Рустамову вслед. - Он кто, армянин, грузин, чучмек?
- Чего это тебя заносит? - спросил Орлов, пошатываясь. - Какая разница, кто он. Плевать!
- Есть разница, - процедил Морозов сквозь зубы, - большая разница!
Хоть и пьян был Орлов, а на минуту протрезвел от резкого голоса своего юного приятеля, поразился его совершенно взрослой ярости, тому как, налились жидким свинцом глаза Морозова, его искривленному рту, пробормотал вяло:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58