- Но ведь я же вам сказал правду. Я не имею никакого отношения к этому преступлению. Поверьте мне наконец!
Словно он и ждал подобного ответа, обер-лейтенант повернулся к своему начальнику и полным иронии голосом сказал:
- Наш друг Андьял разговаривает так, будто он очень устал. Не добавить ли мне немного праздничного освещения, господин полковник, чтобы приободрить его?
- Да, включите-ка оба рефлектора, Ковач. Что-то здесь темновато. При ярком свете лучше говорится.
Ковач нагнулся, подсоединил силовой кабель, и в то же мгновение зажглись оба прожектора. Как фотограф, он направил свет на лицо начальника станции.
Чтобы укрыться от яркого света и невыносимого зноя, Андьял нагнулся вперед и оперся локтями на бедра. И тут обер-лейтенант сильно ударил его кулаком в лицо, попав по губам и носу, так что голова откинулась назад и из ноздрей потекла кровь. Ковач с издевкой крикнул железнодорожнику:
- Только не надо изображать усталость, мой милый, сиди прямо, чтобы мы видели, говоришь ли ты правду!
Андьял больше не осмеливался хоть немного наклонить голову. Сощурив глаза, он наблюдал за тем, как полковник разложил на столе фотографии его отпечатков пальцев и батарейки от карманного фонарика и выжидательно посмотрел на него. Начальник станции догадался, какие доводы собирались привести офицеры, и стал быстро говорить:
- После катастрофы я первым оказался на виадуке. Я увидел батарейки между рельсами и поднял их. Конечно, на них могут быть мои отпечатки пальцев. Но ведь я не приносил взрывчатку. Спросите у советника Швейнитцера, я ему рассказывал, что нашел остатки адской машины и трогал их. Так что все это лишь случайность, роковое стечение обстоятельств.
На какое-то мгновение в комнате воцарилась мертвая тишина, лишь тихо гудели прожекторы. Полковник кусал губы и вопросительно смотрел на своего адъютанта. Утверждение Андьяла полностью обесценивало как улику отпечатки пальцев.
Охваченный внезапной яростью, Ковач вдруг схватил железнодорожника за ворот кителя и стал трясти так, что тот несколько раз ударился головой о стену. При этом он кричал ему в лицо:
- Ты называешь это случайностью, свинья? А то, что ты задержал на станции порожний товарный состав, чтобы на воздух взлетел скорый поезд, - тоже случайность? И здесь ты невиновен? Так, что ли?
Ковач продолжал трясти его, но тут Андьял неожиданно взвился, вскочил со стула и в отчаянии завопил:
- Да вы с ума сошли! Я задержал товарный состав, потому что скорый поезд шел с опозданием на три минуты. Вы можете это проверить. Если бы скорый стал ожидать, пока товарняк пройдет виадук, то добавилось бы еще пять минут опоздания. На всех железных дорогах мира в таких случаях право преимущественного проезда всегда получает международный скорый поезд. Я невиновен. Уберите же наконец эти прожекторы!
Энергичным движением Ковач вернул вскочившего начальника станции на место. Он не знал, как ему быть дальше, и беспомощно посмотрел на полковника. Андьял, завалившись, сидел на стуле; потоки горячего пота бежали по лицу, губы высохли от зноя прожекторов. Полковник коротко кивнул Ковачу. Обер-лейтенант без дальнейших пояснений понял значение кивка: допрос на износ! То есть обрабатывать до тех пор, пока человек окажется не в состоянии сопротивляться.
После более чем двенадцати часов напрасных попыток получить признание допрос был прерван "из-за полной неспособности давать показания", как было записано в протоколе. От жары и побоев Андьял потерял сознание! Ему дали лишь несколько часов на то, чтобы прийти в себя. Затем снова подвергли, как говорится в официальном сообщении следственной группы, усиленному перекрестному допросу. На этот раз он продолжался восемь часов, и опять до полного физического истощения. Признания Андьял так и не сделал. Каждый день и каждую ночь таскали его на допросы, все ужесточая их новыми мучениями. Его уже не спрашивали о подробностях покушения, а стремились лишь к одному: сломать его физически и морально, пока он наконец не признается во всем, что от него захотят услышать.
В это время произошло событие, на которое никто не обратил внимания, в том числе и в следственной группе, хотя оно привело к сенсационному повороту дела и весьма причудливому объяснению одного из самых загадочных преступлений в истории криминалистики.
25 сентября 1931 года, почти через две недели после катастрофы, в управление Венгерской государственной железной дороги поступило заявление от проживавшего в Вене владельца завода Сильвестера Матушки, в котором он требовал две с половиной тысячи пенге в качестве компенсации за материальный ущерб, причиненный ему в результате железнодорожной катастрофы.
Как принято в подобных случаях, железнодорожное управление предприняло действия по проверке обоснованности требования о возмещении ущерба. Для этого у него было заключено что-то вроде краткосрочного договора с одним будапештским частным детективом по имени Йозеф Хабли, бывшим полицейским служащим, который с грехом пополам кормился тем, что наблюдал за подозреваемыми в супружеской измене мужьями и женами.
Частный детектив Хабли по ходатайству следственной группы тайной государственной полиции немедленно получил задание навести справки. Как и прежде, считалось, что переживший катастрофу директор завода, который пошел затем молиться в церковь, никак не может быть преступником.
Йозеф Хабли даже не подозревал, какие сюрпризы ожидали его впереди. Он лишь хотел установить, действительно ли требовавший две с половиной тысячи пенге компенсации за причиненный ущерб директор завода Матушка ехал в потерпевшем крушение поезде. Если бы он нашел этому подтверждение, его задача была бы выполнена. Хабли сделал единственно возможное в данной ситуации: просмотрел составленные командами спасателей списки раненых во время крушения и нашел там запись, что директор завода Матушка получил помощь и зарегистрирован как легкораненый. Тем самым, казалось, подтверждалось, что он ехал в скором поезде No 10. Хабли мог бы этим и удовлетвориться. Но какое-то странное чувство, необъяснимое сомнение заставило его искать дальше. В списке раненых было также записано, что директор Матушка ехал в венском пассажирском вагоне. Тут Хабли удивился. Продолжительность поездки из Будапешта в Вену составляла свыше семи часов. Скорый поезд ехал ночью и имел в своем составе два спальных вагона. Не странно ли, что хорошо обеспеченный директор и владелец завода вместо удобного спального вагона воспользовался общим пассажирским вагоном?
При дальнейшем изучении документов Хабли обратил внимание еще на две странности. Венский пассажирский вагон при падении с виадука полностью разрушился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76