- На чей же еще адрес может быть отправлено! - хмыкнул я.
- Иди, Степан, свободен, - сделал нервный жест Хряпов.
Степан наклонил увитую баками голову и вышел.
- Адрес... надписан неровным квадратным почерком... очевидно, левой рукой... с целью ввести следствие в заблуждение... - бормотал Фундуклиди.
- Какое там заблуждение! - сказал я. - Как день ясно: за домом следят крепко, точно кот за мышиной норой. Как вы, Савватий Елисеевич, полагаете?
- П-пожалуй, - слегка заикаясь, согласился Хряпов. - И что же нам делать?
Я пожал плечами.
- Ждать, как мы договорились. Вы же сами были сторонник того, чтобы...
- Да, да, да, - забормотал Хряпов. Он был сам не свой после письма; хруст разрываемого вилкой конверта был эхом надвигающейся грозы. За эти дни мы успели как-то позабыть об опасности, и временами казалось, что Фундуклиди, Хряпов и я - просто три старых, милых гимназических приятеля, вспоминающих улетевшие годы в гостях у одного их них - наиболее удачливого однокашника. Всё это полетело в тартарары.
Мы снова очутились в осажденной крепости, окруженные хищным незримым врагом. Этот дьявольский враг следит за нами каждую минуту и ждет лишь указанного срока для того, чтобы змеей заползти в неведомую щель, обвить и задушить. Злодей так уверен в своих силах, что устроил из мести драматический спектакль: сам назначил день, когда поднимается занавес в третьем акте и сцена озарится багровым светом...
-Постойте! - воскликнул я. - Меня всё же смущает одно лицо. Савватий Елисеевич, вы уверены в Степане?
Хряпов твердо кивнул.
- Вполне. Он с малых лет воспитан в нашем доме. Ни разу ни в чем замечен не был... А впрочем... Как знать. Да и отказаться от него мы не можем...
- Да, Степан единственный, кто может входить и выходить через эту дверь, не рискуя вызывать беспокойство злодеев, - сказал я. - Всякое новое лицо может их обеспокоить и заставить сломать план, нам известный... Однако я думаю, что следует отобрать у Степана ключ. Пусть звонит - мы будем ему открывать.
- Позвольте, позвольте, как это? Нам - открывать слуге, хаму? - душа Хряпова вмиг восстала против этого, забыв о страхе.
- Что поделаешь, - твердо сказал я. - Как говорит Михаил Ксантиевич: вопросы безопасности требуют...
Грек ошалело посмотрел на меня.
- Я боюсь, что мера несколько запоздала, - продолжал я. - Поскольку, если Степан - предположим, - связан со злоумышленниками... (Хряпов сделал скучные глаза) Да, да, Савватий Елисеевич, мы должны все предположить... то они наверняка уже обладают дубликатом ключа. Слава богу, у нас есть засов!
Мои собеседники растерянно молчали. Фундуклиди сопел и барабанил пальцами дикий марш.
- Что же нам делать? - снова повторил Хряпов, облизнув губы.
- Отобрать ключ и... ждать, - сказал я не слишком уверенно.
11.
Голова человеческая похожа на улей. Конечно, всякое сравнение хромает, но иногда именно это мне кажется весьма точным. Словно в улей, залетают в голову мысли и мыслишки, крутятся и жужжат внутри - одни медоносные, другие - пустые трутни.
Одна мысль уже несколько дней жужжит в моем улье громче других: Фундуклиди... ж-ж... подозрительное поведение... ж-ж... чердак... ж-ж...
Это пустой шум, я почти уверен. Разве может уважающий себя человек опасаться этого болвана, черт побери! Но сомнение грызет - и с хрустом! крепкий панцирь здравого рассуждения и больно проникает в мягкое тело неуправляемых, подспудных, зыбких отделов мозга. "Слишком подозрительны и нервозны вы стали, батенька", - урезониваю я сам себя, развеивая дурман. Проходит пять минут, а может, пятнадцать - и опять жужжит пчела: странно суетлив этот тип... ж-ж... и вообще! Ж-ж... Ж-ж...
12.
После того, как пришло письмо, мы стали особенно нервными. Ключ у Степана отобрали, и теперь ему открывали по колокольцу. Каждый раз, когда раздавался его разливистый валдайский звон, по всем нам пробегала электрическая искра, и глаза против воли противно-опасливо поворачивались к двери. "Кто?" "Я, Степан, господа! Степан!" Степан входил, как всегда, невозмутимый - с корзиною ли с бельем, с бутылками между пальцев, со связкою ли газет - учтиво кланялся и шел исправно исправлять свои лакейские дела. Потом мы находили на кровати свежую пижаму (а старой - мятой - не находили), последний петербургский журнал; за завтраком приятно звучали названия новых вин; забытый вчера Фундуклиди в кресле окурок сигары исчезал навечно.
- Степан - словно пуповина, связывающая нас с миром, - сказал я как-то Хряпову.
- Угм, - согласился Хряпов, зажигая папиросу. - Пуповина? Забавно...
- Несмотря на недоверие, которое я временами к нему испытывал, я восхищен, как тщательно он исполняет свои обязанности.
- Слуга как слуга, - сказал Хряпов, и струна тщеславия прозвенела в его голосе. - А знаете, что в слуге главное?.. Кстати, pardon за любопытство, у вас не бывало лакея?
- Из обслуги имел лишь любовниц, - неуклюже замазал я хряповскую бестактность.
- Ах, извините, Петр Владимирович, это я действительно того... ляпнул, - по-царски великодушно отпустил себе этот промах Хряпов. - Так позвольте мне продолжить... Самое главное в слуге - это отсутствие фантазии.
- Фантазии?
- Именно. Если я замечу у лакея хоть искру этой черты - пусть ищет себе другое призвание. Лакей должен смотреть зимою в окно - видеть зиму; брать бутылку "Перно" и твердо знать, что это - "Перно"; слышать голос хозяина и помнить, что это - хозяин. Именно - не Иван Иванович, этот старый пьяница и лежебока с дряблым носом в табаке, в халате, любящий бильярд по субботам, а - хозяин. Без остальных эмоций.
- И... и что же, - промямлил я, слегка ошарашенный этой тирадой, по-вашему, у Степана фантазии... нет?
Хряпов слегка задумался.
- Пока не замечал. Но думаю - быть не должно.
- Как это? - выдавил я из себя.
- Система воспитания... Выучка-с, - охотно пояснил Савватий Елисеевич. - Видите ли... хм, коли уж пошел этот разговор, я вам кое-что поясню. Как отец мой, и дед, и прадед были купеческого звания, так и степанов род издревле несет печать холуйства. Оно, к слову, и больше ценится... Отец Степана и дед его родились в нашем доме, в нем жили, и в последнюю минуту его же воздухом дышали. Так что у Степана дело легко пошло: с младых ногтей он верность фамилии нашей усваивать начал, свои задачи жизненные постигать...
- И не тянуло его... на другое что?
- Тянуло, как же... В детстве - к другим ребятишкам, естественно.
- И - как?
- Секли, - просто сказал Хряпов. - Втолковывали, что он - хряповский слуга, по положению своему выше кухаркиных детей и, якшаясь с ними, в своем достоинстве лишь теряет... Так-с вот.
- Внушили?
Хряпов самодовольно пустил струйку дымку. Я полагал, что он кончил, но он, вдохновившись, продолжил далее:
- ...И, конечно, - никакого учения, наук, литературы и прочего баловства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28