"Сегодня все будет хорошо",- сказал он себе весело и уселся читать скорее с восхищением, чем с пониманием строгий технический анализ произведений, составленный Клейтоном Эвансом для программки концерта.
Его занятие вскоре было прервано - кто-то протискивался мимо него, чтобы занять свободное кресло рядом. Подняв глаза, Петигрю не без удовольствия увидел, что это Никола Диксон. По его мнению, она была самой идеальной соседкой на такой случай - не любительница поболтать, да и сама не рассчитывала, чтобы с ней разговаривали, и в то же время на нее приятно было смотреть. Исключительно приятно, убедился он, поворачиваясь к ней, чтобы поздороваться. В самом деле, хотя он всегда считал Николу очень красивой, никогда раньше ему не приходилось видеть ее в таком блеске. Даже для такого ненаблюдательного субъекта, как он, было ясно, что женщина уделила особое внимание своему туалету. Но не только ее туалет - который Петигрю не решился бы описать - сделал весьма безвкусно одетых матрон Маркгемптона серыми и безликими по сравнению с ней и не ее искусно наложенный макияж. Каким-то необъяснимым образом весь ее внешний вид приобрел еще большую привлекательность. Сегодня глаза ее сверкали еще ярче, кожа казалась еще более свежей, а обычно томная манера держаться уступила место оживленному волнению, что было ужасно... Петигрю старался подыскать слово и был слегка удивлен собой, когда нашел его - ужасно соблазнительным. Странно, что предстоящий концерт в Сити-Холл сам по себе смог так оживить ее, подумал он; вероятно, ее любовь к музыке гораздо сильнее, чем он предполагал, и, разумеется, сильнее, чем у мужа.
Вспомнив о существовании Роберта Диксона, Петигрю заметил:
- А муж не с вами?
Никола покачала темной головкой:
- Он никогда не сидит со мной во время концертов. Он устраивается внизу, где-нибудь в последних рядах, ведь ему приходится то и дело выбегать, суетиться, чтобы следить, все ли в порядке... Кстати, о суете. Я думала, что мне не придется сегодня спешить. Но стоянка для машин была так забита. Пришлось потратить уйму времени, чтобы припарковать свою.- Она нетерпеливо посмотрела на часики, словно теперь, когда уже прибыла, была недовольна каждой минутой задержки начала концерта.
Между тем внизу на сцене все шло своим чередом. Оркестранты уже собрались на сцене, и зал наполнился нестройным музыкальным шумом настраиваемых инструментов. Вскоре возбуждающий беспорядок звуков утих и раздался взрыв аплодисментов в адрес мисс Портес, которая, пробираясь к пюпитру первой скрипки, старалась выглядеть спокойной, но вся порозовела от скрытого волнения. По залу пронесся вздох ожидания, и тут же тишину нарушила буря аплодисментов, потому что на заднем плане сцены появился Клейтон Эванс. Буря не утихала, а, наоборот, набирала силу, пока он не добрался до кафедры. Несколько раз быстро поклонившись на аплодисменты, дирижер повернулся, постучал палочкой по пюпитру и еще до того, как рукоплескания утихли, поднял оркестр и весь зал на ноги первыми раскатистыми звуками барабана - прелюдией к Национальному гимну.
В этот момент Петигрю впервые с того момента, как появился в Сити-Холл, задумался, прибыл ли их кларнетист. Судя по голосу Дженкинсона по телефону, человек он был вполне положительный и надежный, а вовсе не из тех - уж коль скоро проблема с Поттером и Фулбрайтом была решена,- кто мог подвести и не явиться на концерт. Тем не менее он захотел в этом убедиться и начал внимательно и озабоченно вглядываться в ряды музыкантов. К сожалению, прямо до уровня галерки с потолка свисали огромные люстры, что весьма затрудняло обзор задних рядов оркестра. И все же, когда он поочередно вглядывался в оркестрантов, ему показалось, что в правом углу, рядом с флейтами, оставалось пустое сиденье. Он попытался пересчитать всех музыкантов, которые должны быть в оркестре, чтобы установить, отсутствует ли кто из них. Две флейты, это просто. Два тех парня, что дуют в маленькие дудочки и производят нечто вроде ворчания,- ах да, они называются фаготы... И наконец, вывернув шею, чтобы заглянуть за сверкающую люстру, он сумел различить трех человек, дующих прямо вниз в свои инструменты, а не вбок, как флейтисты, и не под углом, как фаготы. Гобои и кларнеты - и кто из них был кем и в чем заключалась разница, он никогда не мог запомнить, хотя Элеонор довольно часто объясняла это ему. Трое? Наверняка их должно быть четверо - по двое каждого,- если только по непонятным ему причинам гобой выступал в одиночестве, а не парой, как остальные его товарищи? Нет, такого не должно быть. Эванс точно говорил про два гобоя. Число три могло означать только одно - в конце концов оркестр так и остался с одним кларнетистом.
Не успел он прийти к этому неутешительному заключению, как при последних звуках гимна в правом заднем углу оркестра произошло какое-то движение. Пюпитр отодвинулся, два блестящих медью инструмента с исполнителями подались в стороны, чтобы освободить проход, и, когда оркестранты уселись, Петигрю увидел, что трое музыкантов превратились в четверку. Дженкинсон успел в самый последний момент. "Слава богу!" облегченно вздохнул Петигрю. Со своего места Петигрю не мог различить его лица. Он видел только, что на нем красовались очки в роговой оправе. Он решил доставить себе удовольствие поприветствовать ответственного кларнетиста после концерта. Из их короткого разговора по телефону у него о Дженкинсоне сложилось мнение как о человеке с характером. А пока он мог свободно откинуться на спинку кресла и наслаждаться музыкой, забыв, что является членом комитета. С этого момента все пойдет как по маслу.
Меньше чем через полминуты Петигрю, как и весь зал, понял, что далеко не все идет как по маслу. В своем волнении по поводу такой незначительной для оркестра фигуры, как первый кларнетист, он считал само собой разумеющимся, что все остальные значительные для концерта персоны присутствуют. Привлекла его внимание к факту отсутствия кого-то еще не кто иной, как Никола Диксон.
- Господи!- взволнованно воскликнула она.- А где же Билли Вентри?
Взглянув в сторону органа, Петигрю с ужасом обнаружил, что исполнительское место не занято.
Каждый обыкновенный слушатель публичного выступления в случае серьезного его срыва испытывает разочарование и огорчение. Но для Петигрю, почитавшего себя кем-то большим, чем рядовой слушатель, это было настоящим потрясением. К его тревоге примешивался тот факт, что последним человеком в зале, понимающим, что происходит нечто из ряда вон выходящее, был Клейтон Эванс. Он стоял на своем помосте невозмутимый и уверенный, и перед ним на пюпитре лежала раскрытая партитура Генделя. Он откинул голову назад характерным для него жестом, резко ударил по пюпитру дирижерской палочкой, чтобы привлечь внимание оркестра, раскинул руки и с надеждой взглянул в сторону органа.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51