Провожать пошел я один. Вовка подарил мне на память красивый перочинный нож с перламутровой отделкой и не менее красивую перламутровую ручку. Он сказал: "Одну из этих вещей отдай Генке". Но я не смог расстаться ни с одной из этих вещиц. Откуда мне было знать, что за такие поступки расплачиваться приходится? И вот я всю жизнь доказываю Генке, что то был случайный поступок. Всегда это вспоминается, когда я недоволен собой, и я себе говорю: "Ты опять хочешь зажулить ножик". Сначала я тоже ничего не понимал. Просто я заметил, что мне нравится дарить друзьям перочинные ножи и ручки. (Я вспомнил, что Вадим подарил мне как-то красивый перочинный нож.) Потом уж разобрался. Так что доискивайся причин. А я побегу: кто-то уже валидол сосет и ждет меня.
Он побежал к машине, но вдруг вернулся и протянул мне красивую шариковую ручку:
- На! У меня две! Разбередил ты мою память.
О том, как я доискивался причин и в результате встретился еще с
одним специалистом
Я заторопился домой, чтобы спрятать коллекцию. То, что я ее собираюсь прятать от себя самого, казалось мне делом обычным. Я верил в эмоции, мотивы, адреналинчик с гормончиками - все это факты научные. Предположение Вадима о том, что я что-то кому-то хочу доказать, не особенно меня беспокоило: я дал себе слово ничего никому не доказывать, как бы мне ни хотелось. Но вот одна мысль, которую часто повторяют в телепередаче "Очевидное невероятное", меня здорово тревожила. Что мы знаем о нашем мире? Крохи! Сколько еще научных истин не открыто! А вдруг моей коллекцией как раз и распоряжается неоткрытая истина! Вьет из меня веревки, хотя у нее названия даже нет. Навстречу мне шел усатый мужчина, торопился, пот со лба платком утирал. Бедняга думал, что торопится по своей воле, а на самом деле его какой-нибудь Адреналинчик, которого он и в глаза не видел, кнутом погонял. Адреналинчик гикнул - мужчина наддал, перешел на бег, а я вдруг спохватился, что уж очень он похож на того, кто Высоким Смыслом мне представлялся. Я, конечно, понимал, что Высокий Смысл не может быть человеком, и все же смотрел вслед мужчине, пока он не свернул за угол. А что, если Высокий Смысл не суеверие, а неоткрытая истина? Ведь уверен же Геннадий Матвеевич, что он руководит его жизнью. Я решил, что от Высокого Смысла нельзя отмахиваться. Это гораздо страшней, чем трахнуться головой о ступеньку, - этот не пожалеет, в штопаном бельишке заставит ходить!
Дома у меня произошел разговор с папой. Оказывается, Петя Баш ему звонил.
- Почему ты мне ничего не сказал? - спросил он.
- Откуда мне знать? - ответил я. - Адреналинчик не захотел. Ты не будешь меня уговаривать совершать бессмысленные поступки?
- Нет. Запирай свои марки и давай мне ключ.
Я запер тумбу стола и отдал ключ папе.
- Мне кажется, я понимаю, в чем дело, - сказал он. - У тебя чувство вины. Ты слишком много нехороших поступков совершал последнее время. Особенно по отношению к бабушке...
О своих нехороших поступках по отношению к бабушке я ничего не знал. Оказалось, что я отношусь к ней неуважительно, как к девчонке на побегушках, понукаю ею и никогда не стараюсь ей помочь. А сейчас, объяснил папа, мне захотелось искупительной жертвы, вот я и готов расстаться с самым сильным своим увлечением. Видно, папа как следует обдумал "ситуацию". После того как он обдумает, он всегда говорит что-нибудь невероятное. Но сейчас его гипотеза мне показалась интересной. Я решил, что "искупительную жертву" тоже не стоит сбрасывать со счетов, тем более что папа привел мне множество примеров из исторического прошлого и из произведений литературы: людям свойственно так поступать. Он предложил мне очень простой способ избавиться от навязчивой мысли: сунул мне в руки щетку и полотер и сказал:
- Помоги бабушке - и ты себя почувствуешь гораздо лучше.
Я убрал в квартире и минут десять после этого думал о том, помогло мне это или не помогло. Так сразу нельзя было определить. По-видимому, это выяснится позднее.
В доме уже все знали о том, что со мной произошло. Дед считал, что на меня кто-то оказывает дурное влияние, бабушка - что меня кто-то сглазил, а мама - что я все придумал, чтобы только не делать уроки.
- Настал момент! - сказала мама и принялась убирать вещицы с моего стола.
Я отнесся к этому безучастно, и у мамы это вызвало подозрение. Она сказала, что догадывается, о чем я думаю: о том, что потом все поставлю на место. Мама заперла мои вещицы в сервант.
- Господи, как все просто! - сказала она и принялась мною повелевать: проверила дневник и тетради, велела вытряхнуть из портфеля все лишнее, осмотрела меня тщательно, как наш сосед этажом ниже осматривает свои "Жигули", обнаружила что-то в ушах, что-то содрала ногтем на спине, велела мне принять душ, а потом раскричалась, почему это я ее до сих пор не поцеловал.
Я ее поцеловал, и она сказала:
- Не подлизывайся! Садись за уроки.
Когда я учил геометрию, позвонил Сас. Оказывается, он забыл мне сказать очень важное: возможно, все дело в обыкновенной сублимации. "Еще одно!" - подумал я и спросил:
- Сас, а что это такое?
- Допустим, тебе хочется сделать что-то непозволительное, но это настолько непозволительно, что даже думать об этом ты боишься. И вот ты вместо этого делаешь что-нибудь другое, позволительное.
- Сас, - спросил я, - а нельзя ли это сублимировать, как ты считаешь? Дарение коллекции. Сделать что-нибудь другое, более позволительное?
Сас ответил, что всегда изумлялся моей хитрости и изворотливости.
Мои страхи почти прошли. Было ясно, что положение не такое уж страшное. Правда, у меня перестали бегать глаза и что-то, конечно, странное со мной происходит, но ведь всему можно найти объяснение. Оно обязательно найдется. Я был уверен, что даже с Высоким Смыслом при желании можно сладить. Ко мне опять прицепилась Шпарагина песенка "Весел я...". Мне не хотелось больше от этой песенки отделываться. Я расхаживал по комнате, напевая. "Все чепуха, - думалось мне. - С какой это стати я столько страхов нагородил! Неужели это всерьез?" Но тут же спохватился, что походка у меня уже далеко не дербервилевская. Я лег спать со смешанным чувством успокоения и тревоги. "Ого, как они во мне смешиваются! - подумал я, засыпая. - Хиггинс бы меня понял".
Дальше пойдет описание моего второго страшного сновидения.
Я увидел Адреналинчика, выходящего из нашего парадного. Под мышкой он тащил мою коллекцию и, заметив меня, смутился. Он оказался неплохим малым. "Я тут ни при чем, - сказал он. - Честное слово! Высокий Смысл приказал". - "И ты позволяешь этому гаду вить из себя веревки?!" - сказал я. "А что делать? - ответил он. - Ты себе представить не можешь, какой это деспот. Никто не хочет с ним связываться". Из парадного один за другим вышли гормончики: Зеленый, Желтый и Красненький.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56