Но я удержался, и, по-моему, правильно поступил: она же еще ничего не понимает - начнет нервничать, а это ни к чему. Я просто пожал ей руку и ушел.
Вечер стоял по-настоящему осенний, темень сливалась вверху с беззвездным небом, фонари светили как будто только для себя, не позволяя теплому и светлому растекаться, прохожие выныривали и погружались, и приглушенно доносилось из какого-то окна музыкальное размышление на четырех инструментах о том, что радость обманчива, но и горести тоже недолговечны. Я не знал, кто это со мной заговорил - Шуберт ли, Сен-Санс? Я поддакивал, кивая головой, хотя и недоумевал: что за разговор такой? Странно. Самое время было исполнить мне песенку: "Видно, я любимую нашел..."
Но когда я пришел домой, я понял, что меня подготавливали. Дом наш был потрясен и находился в полуобморочном состоянии: полы на кухне сами собой скрипели, пахло корвалолом, каплями Зеленина и еще каким-то лекарством, которого в нашем доме раньше не потребляли. Дед сидел у стола, пригвожденный к стулу какой-то нестерпимой мыслью; мама расхаживала от двери к окну, и всякий раз, когда она делала разворот у окна, бабушка в соседней комнате горестно вздыхала. На столе лежали раскиданные листки - я их сразу же узнал: те самые, папины, то, что он вместо темы печатал. Папы не было.
В эту ночь он не ночевал дома.
Утром мама начала обзванивать наших приятелей, чтобы выяснить, не заночевал ли папа у кого-нибудь из них. А я еще раз перечитал то, что папа напечатал на машинке, и мне опять понравилось. Я аккуратно сложил листки, заколол их скрепкой и спросил маму:
- Неплохо, правда?
- Ты считаешь, - спросила она, - что человек в его возрасте может себе позволить такие шуточки вместо диссертации?
Здесь я прерываю рассказ о папином исчезновении и его поисках, потому что настало время рассказать...
О лопушандцах и барахляндцах
В тридцать пять лет папа добился самой большой лопушандской удачи. Нужно было видеть, как этот удачливый человек выбежал из шахматно-шашечного клуба, перешел улицу и купил в табачном киоске две сигареты. Одну из них он сразу же выбросил, а другую прикурил у человека очень неудачливого, с синяком под глазом и в стоптанных туфлях. Потом мы с папой быстро шли по улице, хотя нам некуда было спешить, - нас подгоняла удача. Это был день, когда папа стал чемпионом области по стоклеточным шашкам и когда он начал печатать на машинке, купленной дедом.
Мы встретили трех дедушкиных приятелей: двух больших и одного бульшущего. Каждому из них я рассказал о нашей удаче.
Первый большой приятель деда засомневался, удача ли это. Он поглядывал на папины новые красивые туфли и рассказывал о своем сыне, который в шашки не играет, диссертаций не пишет, а зарабатывает в три раза больше папы. Он поинтересовался, сколько папе заплатили за нашу удачу. А когда узнал, что за лопушандские удачи ничего не платят или платят самую малость, даже как будто обрадовался и спросил, где папа купил такие туфли.
Второй большой приятель деда тоже задал вопрос:
- Сколько вам за это заплатили?
Но он не обрадовался, как первый, а огорчился и утешил папу. Он тоже все смотрел на папины туфли, что-то соображал и наконец закинул удочку: не может ли дед и ему такие же достать?
Третий - это был большущий приятель деда, - глядя на папины туфли, сказал:
- Я слышал, за это дело не платят. Но зато в газете заметка будет. Не забудьте показать на работе.
Он так и не посмотрел на нас: не мог оторвать глаз от туфель. Когда мы распрощались с большущим приятелем деда, я понял, что надо было хвастаться не лопушандской удачей, а туфлями.
Дома папа заперся в комнате, отведенной для темы, и мы услышали, как застучала машинка. Все подумали одно и то же: дело пошло!
На следующий день я порылся в папиных бумагах и нашел историю, которая называется
Барахляндия
Барахляндия - самая странная из планет нашей галактики: там я лишился всех своих одежек, но зато приобрел многих друзей.
Однажды я получил радиограмму от своего старинного друга Коротышки Чу. (Это не кто иной, как знаменитый путешественник Николай Чуркин. Но все мы, его друзья, называем его Коротышкой Чу, поскольку считаем, что его фамилия для него слишком длинная.)
"Дружище Егоров! - говорилось в радиограмме. - Я не могу покинуть Барахляндию. Пожалуйста, помогите мне. Я не хочу официально просить о помощи, иначе о случившемся станет известно моей жене..."
Через шесть дней я посадил свой ракетолет рядом с ракетолетом Коротышки Чу. Я ступил на Барахляндию: планета как планета. Справа виднелись барахляндские горы со снежными шапками, слева - барахляндский город с довольно высокими строениями; ноги мои ступали по барахляндской траве, а в нескольких метрах от меня пролегала дорога, на вершок покрытая пылью, с канавами по обеим сторонам. В одной из канав я обнаружил Чу. Вид его был ужасен: худой, небритый, грязный, он спал, свернувшись калачиком, как бездомная кошка... Тут же, в канаве, стояла рация.
Я стал будить Чу. Он долго не просыпался, мычал. Когда же наконец проснулся, то бросился в мои объятия с восклицанием:
- Ах, это вы, дорогой Егоров!
Мы уселись на краю канавы. Чу сейчас же спросил, не найдется ли у меня чего-нибудь поесть. Я дал ему бутерброд, который захватил на всякий случай. Чу с жадностью набросился на еду, бормоча, что уже больше недели питается кислыми барахляндскими ягодами.
- Чу, - спросил я, - почему вы не запаслись провизией?
- Она в ракетолете, - ответил он. - Погодите, я доем и все объясню.
Он быстро управился с бутербродом, попросил у меня флягу, напился. Он сказал:
- Егоров, я не должен был вызывать вас на эту планету: вчера мне стало ясно, что отсюда невозможно выбраться. Идемте, вы сейчас все поймете.
Он подвел меня к своему ракетолету, здесь я увидел барахляндца, который сидел на траве и держал правую руку на винтовке.
- Привет тебе, почтенный барахляндец! - сказал я, как требовал межпланетный обычай.
Барахляндец ничем не обнаружил, что услышал мое приветствие.
- Этот человек... простите, барахляндец, - начал объяснять Чу, поставлен здесь для того, чтобы не впускать меня в ракетолет... пока я не обзаведусь на Барахляндии друзьями. Барахляндцы называют свою планету планетой дружбы. Они свято чтут старинные обычаи, и в дальнюю дорогу на этой планете имеет право отправиться лишь тот, кого провожают друзья. Определенное количество, заметьте, Егоров.
- Чу, - спросил я, - вы, надеюсь, узнали, сколько должно быть друзей? Я думаю, что на планете дружбы не так уж трудно будет подружиться.
Чу рассмеялся нервным смехом много испытавшего человека.
- В том-то и дело, Егоров, - сказал он, - что я не встречал еще разумных существ, менее пригодных для дружбы. Стоит появиться в барахляндском городе, как они начинают обрывать пуговицы с твоей одежды и без конца выпрашивают что-нибудь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56