Прямо косноязычный какой-то.
- Я вчера был уверен... вчера, да... сегодня я... не очень... если окажется... все равно, я решил... вчера я начал писать, сегодня решил, если даже мама виновата, не буду писать. Мама не виновата! - выкрикнул он.
Заключение было неожиданно, никак не вытекало из всего предыдущего и из его собственных слов. Он повторил упрямо и твердо:
- Не виновата.
- Правильно, Тёма! - обрадовалась Надежда Романовна и, хлопнув в ладони, незаметно подмигнула директору.
- Товарищ спецкор, - поправила мать.
- Правильно, товарищ спецкор! У нас безупречная, как сказал один...
- Писать статью буду я, - дерзко перебила Королева Марго. - Напишу, что думаю обо всем, и пошлю в газету. Может быть, в "Комсомольскую правду". Ясно, Артем не будет публично судить свою мать. Напишу статью я.
- Позор! - упавшим шепотом выдохнула Надежда Романовна. Почему никто не реагирует? Молчат, как в рот воды набрали.
Но в это время депутат, безмолвный за весь разговор, спросил:
- Мой черед?
И Надежда Романовна затрепетала в волнении, понимая, что близится развязка. Разумеется, депутат обелит завгороно. Зачем и приглашен. Они с Анной Георгиевной на школьной комиссии горсовета встречаются, Анна Георгиевна не нахвалится им. "Фрезеровщик, а в рассуждениях о понимании молодежи другому педакадемику не уступит". Анна Георгиевна идеалистка. Всюду ей мерещатся положительные образы. Впрочем, депутат по внешности действительно смахивает на академика: один лбина чего стоит, огромный, как лопата, брови дремучие, взгляд острый, и насмешечка блуждает у губ. Этой насмешечки Надежда Романовна побаивалась.
- Кратко скажу, - начал Оленин. - Проводили педагоги на пенсию товарища. Скажем точнее: проводов не было. Отпустили на пенсию. Вроде все в норме, по закону, кроме того, что проводы позабыли устроить. Шито-крыто получилось! И торопливенько... Знаю от дочери и товарищей ее. Наши ребята со всячинкой, а когда до серьезного дойдет, по справедливости судят. А слышали, как о таких происшествиях Владимир Ильич говорил? Формально, говорит, правильно, а по существу издевательство. Пригвоздил: из-де-ва-тельство. И тут вроде пенсия благо, а выходит, и благо можно во зло повернуть.
Надежда Романовна обмерла, услышав такой убийственный приговор, скрепленный суждением Ленина, и в трепете ожидала, что будет дальше. Директор снова дотемна позеленел.
- Вы и повернули во зло, - продолжал депутат, с убийственной презрительностью обеих их оглядев. - Не издевательство разве? Хороший педагог, советский человек, для нее в работе вся жизнь, и силы при ней, и способности, а ей нет работы. Лишили. Зачем? Здесь говорили. Повторять не стану. Скажу только, как называется это "зачем". Протекционизм. Скверное словечко, а на практике того хуже, и с этим порочным явлением мы ведем и будем вести без пощады борьбу. Пусть про то знают людишки, кто о своей карьере и выгоде больше, чем о деле, заботится. Пусть же людишки знают, что советское общество существует не на словах и правила жизни у нас советские, то есть живем по совести, а у кого совесть уснула, тем с нами не по дороге. Пусть делают вывод, пока не вовсе опоздали.
Он помолчал и не сурово Анне Георгиевне:
- Как вы о своей ошибке мыслите, товарищ завгороно?
Он удивительно угадал задать ей вопрос! Всю ночь, все утро и сейчас, слушая выступления, она думала, спрашивала себя: в чем я ошиблась?
Ребята и молодая учительница не в том винили ее, в чем она была виновата. Ни намека не давала она устроить знакомого парня на место старой учительницы. Протекционизма с ее стороны не было. Что же было, отчего произошла вся эта плохая история? Целых три года она, руководитель большого дела, не сумела заметить, что рядом услужливый, льстивый, неискренний, хитрый чиновник, жизненный девиз которого - угождать. Не всем - начальству угождать. "Анна Георгиевна, чайку горячего? Анна Георгиевна, на вас лица нет, отдохните".
Эх ты, руководитель, подхалимство приняла за симпатию! Жалела, что брошена мужем, страдает. Жалей, а улыбкам и льстивым словечкам не поддавайся. Знай, кто с тобой рядом, кому доверяешься. Ведь она со своей робкой и фальшивой душонкой так поняла, что ты с ней заодно. И про Утятина-то как она поняла? Как приказ поняла. Исполнять кинулась. Любыми средствами исполнять тайное распоряжение начальства. Оно чем потаеннее, тем важнее, тем доверия к подчиненному больше, что на ушко отдано приказание. Исполнять, исполнять! Любыми средствами.
Так что же это? Ошибка твоя, товарищ завгороно, или вина?
Анна Георгиевна не стала говорить вслух, о чем думала всю тяжелую ночь. Не стала изобличать инспектрису с ее преданным взглядом, осунувшуюся и постаревшую за час разговора, ни директора, который все мученически морщил лицо, крепко притиснув руку к груди. Не от слабости она промолчала о них. Оттого, что не хочет делить с ними вину, не хочет переложить на них хоть часть своей ошибки-вины. Она, Анна Георгиевна Зорина, отвечает за все. И будет сама находить и создавать новые отношения с людьми, с которыми и дальше работать. И исправлять зло не с кем-нибудь, с ними. Поэтому она вслед за депутатом сказала кратко:
- Утятина я как педагога не знала, он еще никакой педагог, вырастет, надеюсь. Нам нужны учителя, я его назвала потому, что мать его знала и за ним плохого не знала. А вот что не проверила, как дальше закрутится, плохо. Получен урок. И задача. Урок запомним. Задачу будем решать.
Вот и все.
- Нелегонькая задача, Анна Георгиевна, - с участием сказал депутат.
- И решать как, не знаю, - грустно вздохнула она.
На что он ответил:
- Если сразу решение дано, и задачи нет. Для того н задача, чтобы решение искать.
16
- Леди и джентльмены, до звонка остается двадцать минут, - проверяя наручные на широком браслете часы, привычно небрежным тоном произнес Гарик Пряничкин. - Продолжаем ждать?
- Продолжаем, - не сдалась староста класса Мила Голубкина.
В отсутствие учительницы в кабинете математики, понятно, стоял галдеж, но не слишком шумный, в рамках допустимого. Кто листал очередной номер журнала "Юность", кто подзубривал задание на завтрашний день; там решали кроссворд, те играли в фантики - наивная потеха малышей, благополучно дожившая до девятого класса, - и за всем этим слегка взбаламученным морем, не давая ему сверх меры разбушеваться, наблюдала, стоя за учительским столом, Мила Голубкина, каждого держа в поле зрения. Характер есть характер. Мила Голубкина уродилась с твердым характером.
- Ребята! Двинем всем классом в гороно, - вдруг сказал кто-то, захлопывая приключенческий роман. - Станем грудью за Ольгу Денисовну.
- А что? И верно. Выскажем коллективное мнение учеников.
- Ребята, а ребята! Напишем петицию.
- Чепуха, не пройдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29
- Я вчера был уверен... вчера, да... сегодня я... не очень... если окажется... все равно, я решил... вчера я начал писать, сегодня решил, если даже мама виновата, не буду писать. Мама не виновата! - выкрикнул он.
Заключение было неожиданно, никак не вытекало из всего предыдущего и из его собственных слов. Он повторил упрямо и твердо:
- Не виновата.
- Правильно, Тёма! - обрадовалась Надежда Романовна и, хлопнув в ладони, незаметно подмигнула директору.
- Товарищ спецкор, - поправила мать.
- Правильно, товарищ спецкор! У нас безупречная, как сказал один...
- Писать статью буду я, - дерзко перебила Королева Марго. - Напишу, что думаю обо всем, и пошлю в газету. Может быть, в "Комсомольскую правду". Ясно, Артем не будет публично судить свою мать. Напишу статью я.
- Позор! - упавшим шепотом выдохнула Надежда Романовна. Почему никто не реагирует? Молчат, как в рот воды набрали.
Но в это время депутат, безмолвный за весь разговор, спросил:
- Мой черед?
И Надежда Романовна затрепетала в волнении, понимая, что близится развязка. Разумеется, депутат обелит завгороно. Зачем и приглашен. Они с Анной Георгиевной на школьной комиссии горсовета встречаются, Анна Георгиевна не нахвалится им. "Фрезеровщик, а в рассуждениях о понимании молодежи другому педакадемику не уступит". Анна Георгиевна идеалистка. Всюду ей мерещатся положительные образы. Впрочем, депутат по внешности действительно смахивает на академика: один лбина чего стоит, огромный, как лопата, брови дремучие, взгляд острый, и насмешечка блуждает у губ. Этой насмешечки Надежда Романовна побаивалась.
- Кратко скажу, - начал Оленин. - Проводили педагоги на пенсию товарища. Скажем точнее: проводов не было. Отпустили на пенсию. Вроде все в норме, по закону, кроме того, что проводы позабыли устроить. Шито-крыто получилось! И торопливенько... Знаю от дочери и товарищей ее. Наши ребята со всячинкой, а когда до серьезного дойдет, по справедливости судят. А слышали, как о таких происшествиях Владимир Ильич говорил? Формально, говорит, правильно, а по существу издевательство. Пригвоздил: из-де-ва-тельство. И тут вроде пенсия благо, а выходит, и благо можно во зло повернуть.
Надежда Романовна обмерла, услышав такой убийственный приговор, скрепленный суждением Ленина, и в трепете ожидала, что будет дальше. Директор снова дотемна позеленел.
- Вы и повернули во зло, - продолжал депутат, с убийственной презрительностью обеих их оглядев. - Не издевательство разве? Хороший педагог, советский человек, для нее в работе вся жизнь, и силы при ней, и способности, а ей нет работы. Лишили. Зачем? Здесь говорили. Повторять не стану. Скажу только, как называется это "зачем". Протекционизм. Скверное словечко, а на практике того хуже, и с этим порочным явлением мы ведем и будем вести без пощады борьбу. Пусть про то знают людишки, кто о своей карьере и выгоде больше, чем о деле, заботится. Пусть же людишки знают, что советское общество существует не на словах и правила жизни у нас советские, то есть живем по совести, а у кого совесть уснула, тем с нами не по дороге. Пусть делают вывод, пока не вовсе опоздали.
Он помолчал и не сурово Анне Георгиевне:
- Как вы о своей ошибке мыслите, товарищ завгороно?
Он удивительно угадал задать ей вопрос! Всю ночь, все утро и сейчас, слушая выступления, она думала, спрашивала себя: в чем я ошиблась?
Ребята и молодая учительница не в том винили ее, в чем она была виновата. Ни намека не давала она устроить знакомого парня на место старой учительницы. Протекционизма с ее стороны не было. Что же было, отчего произошла вся эта плохая история? Целых три года она, руководитель большого дела, не сумела заметить, что рядом услужливый, льстивый, неискренний, хитрый чиновник, жизненный девиз которого - угождать. Не всем - начальству угождать. "Анна Георгиевна, чайку горячего? Анна Георгиевна, на вас лица нет, отдохните".
Эх ты, руководитель, подхалимство приняла за симпатию! Жалела, что брошена мужем, страдает. Жалей, а улыбкам и льстивым словечкам не поддавайся. Знай, кто с тобой рядом, кому доверяешься. Ведь она со своей робкой и фальшивой душонкой так поняла, что ты с ней заодно. И про Утятина-то как она поняла? Как приказ поняла. Исполнять кинулась. Любыми средствами исполнять тайное распоряжение начальства. Оно чем потаеннее, тем важнее, тем доверия к подчиненному больше, что на ушко отдано приказание. Исполнять, исполнять! Любыми средствами.
Так что же это? Ошибка твоя, товарищ завгороно, или вина?
Анна Георгиевна не стала говорить вслух, о чем думала всю тяжелую ночь. Не стала изобличать инспектрису с ее преданным взглядом, осунувшуюся и постаревшую за час разговора, ни директора, который все мученически морщил лицо, крепко притиснув руку к груди. Не от слабости она промолчала о них. Оттого, что не хочет делить с ними вину, не хочет переложить на них хоть часть своей ошибки-вины. Она, Анна Георгиевна Зорина, отвечает за все. И будет сама находить и создавать новые отношения с людьми, с которыми и дальше работать. И исправлять зло не с кем-нибудь, с ними. Поэтому она вслед за депутатом сказала кратко:
- Утятина я как педагога не знала, он еще никакой педагог, вырастет, надеюсь. Нам нужны учителя, я его назвала потому, что мать его знала и за ним плохого не знала. А вот что не проверила, как дальше закрутится, плохо. Получен урок. И задача. Урок запомним. Задачу будем решать.
Вот и все.
- Нелегонькая задача, Анна Георгиевна, - с участием сказал депутат.
- И решать как, не знаю, - грустно вздохнула она.
На что он ответил:
- Если сразу решение дано, и задачи нет. Для того н задача, чтобы решение искать.
16
- Леди и джентльмены, до звонка остается двадцать минут, - проверяя наручные на широком браслете часы, привычно небрежным тоном произнес Гарик Пряничкин. - Продолжаем ждать?
- Продолжаем, - не сдалась староста класса Мила Голубкина.
В отсутствие учительницы в кабинете математики, понятно, стоял галдеж, но не слишком шумный, в рамках допустимого. Кто листал очередной номер журнала "Юность", кто подзубривал задание на завтрашний день; там решали кроссворд, те играли в фантики - наивная потеха малышей, благополучно дожившая до девятого класса, - и за всем этим слегка взбаламученным морем, не давая ему сверх меры разбушеваться, наблюдала, стоя за учительским столом, Мила Голубкина, каждого держа в поле зрения. Характер есть характер. Мила Голубкина уродилась с твердым характером.
- Ребята! Двинем всем классом в гороно, - вдруг сказал кто-то, захлопывая приключенческий роман. - Станем грудью за Ольгу Денисовну.
- А что? И верно. Выскажем коллективное мнение учеников.
- Ребята, а ребята! Напишем петицию.
- Чепуха, не пройдет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29