Хотя глаза арестанта были скрыты темными стеклами очков, Бабушкин сразу узнал его:
- Василий Андреевич!
Да, это был Шелгунов, его старый друг еще по Питеру, участник ленинского кружка.
Они обнялись, расцеловались.
- Что у тебя с глазами? - тревожно спросил Бабушкин, подсев на нары к Шелгунову и глядя на темные стекла его очков.
- Плохо, Ваня, - ответил тот. - Слепну...
- А врачи?..
- Врачи говорят - лечиться надо. Долго, систематически: год, а может, и два. В больницах, на курортах. Ну, а как подпольщику лечиться? - Шелгунов усмехнулся. - Из тюрьмы да в ссылку, из ссылки - в тюрьму... В тюрьме, правда, тоже строгий режим, питание по часам - три раза в день, и спать рано укладывают, а все-таки тюрьма и курорт маленько отличаются друг от друга!
Заметив, что Бабушкин погрустнел, Шелгунов хлопнул его по колену и бодро сказал:
- А в общем, унывать не стоит! Вот грянет революция - потом полечимся!*
______________
* Шелгунов действительно дожил до Великой Октябрьской революции. Его стали лечить лучшие врачи, но было слишком поздно, он уже ослеп, вернуть зрение ему не смогли.
Бабушкин и Шелгунов наперебой расспрашивали друг друга о партийных делах, о товарищах по Питеру, о ссылке.
Как давно они не виделись! Подумать только! Почти семь лет. С тех пор как Шелгунова арестовали вместе с Лениным в морозную декабрьскую ночь. Оказалось, Шелгунов пятнадцать месяцев просидел в одиночной камере петербургской "предварилки". Потом был выслан на Север, в Архангельскую губернию. После ссылки в столицу не пустили, стал жить под "гласным надзором" здесь, в Екатеринославе...
- В Екатеринославе? - перебил Бабушкин. - А я как раз незадолго до того уехал отсюда!..
- Да, я знаю, - улыбнулся Шелгунов. - Меня тут так и называли: заместитель Трамвайного.
...В тюремной камере медленно тянулись день за днем. Друзья подолгу шепотом беседовали. Будто чуяли: скоро придется расстаться.
И вправду - вскоре "особо важного государственного преступника" Бабушкина перевели в четвертый полицейский участок.
3. Студент
Массивная железная дверь захлопнулась с лязгом, тяжело, как дверь несгораемого шкафа.
Бабушкин огляделся. В новой камере он был не один. На нарах сидел худощавый, болезненный на вид юноша с огромной лохматой шевелюрой и свалявшейся бородой. Парень раскачивался из стороны в сторону, и губы его шевелились, словно он шептал какие-то заклинания или бормотал наизусть стихотворения. Рядом валялась синяя студенческая тужурка.
На Бабушкина он не обратил никакого внимания, даже не поднял головы.
В камере было грязно, пол не подметен, на нарах разбросаны дырявые, скомканные носки, носовые платки, одеяло сползло на пол.
Бабушкин, ни слова не говоря, снял пиджак, стал подметать.
Лохматый парень по-прежнему сидел на нарах, раскачивался и что-то бормотал.
"Молится? - подумал Бабушкин. - Или больной?"
Попросил у надзирателя ведро воды, тряпку и стал мыть щербатый каменный пол.
Студент поднял взлохмаченную голову, несколько минут удивленно наблюдал за Бабушкиным. Ехидно спросил:
- Выслужиться хотите? Заработать благодарность от начальника тюрьмы?
Иван Васильевич пропустил мимо ушей злую иронию студента.
- Жить надо по-человечески! Всегда и везде, - спокойно ответил он, продолжая мыть пол.
Два дня заключенные почти не говорили друг с другом. Бабушкин недоверчиво приглядывался к лохматому студенту. Не шпик ли, нарочно подсунутый охранкой к нему в камеру? Хотя... Такого чудного вряд ли станут подсаживать.
- Кто вы? - однажды спросил Бабушкин студента. - За что сидите?
- Исай Горовиц, - студент шутливо щелкнул каблуками. - Задержан за участие в манифестации.
- Горовиц? - недоверчиво переспросил Бабушкин. - А у вас сестры нет?
- Как же! Есть! Она сама недавно из тюрьмы.
- А как ее зовут? - все так же недоверчиво продолжал допрашивать Бабушкин.
Он знал подпольщицу Густу Горовиц. Когда-то они вместе работали в Екатеринославе.
- Сестру зовут Густа Сергеевна, - ответил студент.
"Так", - подумал Бабушкин.
Все как-то очень гладко сходилось. Это настораживало. Бабушкин пристально, в упор поглядел в глаза студенту. Стал дотошно расспрашивать: какая из себя Густа, как ходит, как говорит.
- Экзамен! - засмеялся студент. - Пожалуйста! Не возражаю!
Он подробно описал наружность сестры, сказал, что у нее привычка: когда слушает, барабанит ногтями по столу.
- А какое ее любимое словечко?
- "Принципиально"! - усмехнулся студент. - У Густы все "принципиально". По-моему, она даже воздухом дышит "принципиально".
Все было правильно. Бабушкин обрадовался.
- Надо передать ей записку.
- А как? Сквозь стену?
Бабушкин не ответил. Постучал кулаком в железную дверь.
- Ну? - заглянул в "глазок" надзиратель. - Чего буянишь?
- Послушай, старина, - сказал Бабушкин. - Хочешь заработать?
- Это смотря как...
- Да очень просто: передай записочку. Вот его сестре.
- Это смотря чего в записочке. Ежели про политику - и не заикайся.
- Какая тут политика?! - воскликнул Бабушкин.
Протянул тюремщику клочок бумаги. Всего несколько слов.
"Мы живы, здоровы. Горовиц. Бабушкин".
- Ну, живы-здоровы - это ладно, - сказал надзиратель.
С тех пор Иван Васильевич стал подолгу беседовать со студентом. Бабушкин узнал, что Горовиц - совсем еще неопытный, "зеленый" новичок, впервые принявший участие в студенческих "беспорядках".
- Хотите бежать? - однажды неожиданно спросил он студента.
- Что вы, что вы! Как отсюда убежишь? Невозможно!
Бабушкин улыбнулся:
- Один умный человек меня учил: нет таких тюрем, из которых нельзя бежать. Нужно лишь желание, настоящее желание!
На всякий случай он не сказал, кто этот умный человек. Прикрыл глаза, и память тотчас вырвала из темноты высокий лоб, чуть прищуренные глаза, острую бородку. Как давно он не видел "Николая Петровича"! И сколько еще не увидит?!
Да, надо обязательно бежать. И пробраться за границу, к Ленину. Не такое сейчас время, чтоб рассиживать в тюрьмах! У партии каждый человек на счету. Бежать. Непременно!
- Нужно лишь настоящее желание, - повторил Бабушкин.
Он с нетерпением ждал ответа от Густы Горовиц.
Вскоре узникам передали записку. В ней была всего одна фраза:
"Добейтесь разрешения на передачи".
Бабушкин ликовал.
- Строчите нижайшую просьбу начальнику полицейского участка, - весело сказал он студенту. - Я бы сам написал, да у меня здесь родных нет. А впрочем, мне бы все одно не разрешили.
Через два дня Горовицу сообщили распоряжение начальника:
"Дозволяется получение питательных предметов, как-то: колбасы, сала, хлеба; а также подушки, штанов и исподнего. До выдачи заключенному означенных вещей производить тщательный досмотр".
4. Невеста
Спустя несколько дней надзиратель, отворив в двери железную "форточку", через которую узникам передавали пищу, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15