Тюремщики все тщательно осмотрели. На это они были мастера! Пирог разрезали на несколько кусков: не запечено ли внутри что-нибудь запретное? Сало тоже разрезали пополам. Голову сахара разбили. А в белье все швы прощупали: не зашита ли записочка?
- Ну, Иван Васильевич, сейчас попируем! - радостно потер руки отощавший на жидких тюремных харчах студент.
- Попируем, но не сейчас, - сказал Бабушкин. - Станьте к двери, закройте "глазок".
Исай пожал плечами: это еще к чему? Но послушно подошел к двери и головой заслонил "глазок".
Бабушкин выложил из корзины все продукты на стол. Взял аппетитный румяный кусок пирога и стал ручкой ложки резать его на мелкие клочки. Ножа узникам не дают. Кусочки капусты посыпались на стол. В камере вкусно запахло.
"Интересно! - встревожился Исай. - Как же потом есть?"
Рот у него сразу наполнился слюной.
- Иван Васильевич, вы все будете так? Кромсать? - спросил он.
- Ага.
"Нет, - подумал Исай. - Это не дело".
Шагнул к столу. "Что бы съесть?" Увидел колбасу. Вспомнил, как нахваливала ее невеста. Взял круг и вернулся к двери. Заслонил "глазок" затылком, а сам стал жевать колбасу. От целого круга.
- Осторожно! - предупредил Бабушкин.
- Что - "осторожно"? - не понял студент.
Какая-такая нужна осторожность, когда ешь колбасу?!
Вдруг как вскрикнет:
- Ой, зуб!..
- Я ж говорил, - Бабушкин забрал у студента колбасный круг, содрал кожуру и переломил. Из разлома торчал острый конец маленькой, тоненькой, как проволока, стальной пилочки.
Через два дня в камеру вновь вошел надзиратель.
- Заботливая у вас невеста, - сказал он Исаю, кладя на нары объемистый сверток.
Теперь Исай уже не хватал ни колбасу, ни печенье. Отошел к двери, заслонил "глазок". Бабушкин снова стал кромсать и крошить продукты. Из буханки хлеба извлек пилочку.
- Английская, - сказал Бабушкин, внимательно осматривая ее.
Исай тоже повертел в руках пилочку. Такая маленькая, тоненькая, такая хрупкая на вид... Неужели Бабушкин намерен двумя такими крохотными пилочками перерезать решетку? Смешно! Вон прутья в ней какие: восемь штук, и каждый в палец толщиной!
На столе теперь вместо продуктов возвышалась лишь гора крошек, кусочков.
- Унылая картина, - Исай печально оглядел это месиво. - Давайте все же закусим.
- Закусим, - согласился Бабушкин. - Но раз уж вы заслонили "глазок", постойте там еще минутку.
Бабушкин сел на нары, снял с ноги сапог, сунул руку в голенище и стал аккуратно отдирать стельку.
Исай расширенными от удивления глазами следил за каждым его движением.
"Сам ведь еще вчера хвастал своими сапогами: добротные, хромовые. А теперь рвет?!"
Стелька поддавалась медленно.
- Давайте помогу?! - шутливо предложил Исай. - Пока вы калечите правый сапог, я изорву левый!
Бабушкин не ответил.
- А может, это какой-нибудь фокус? - не унимался студент.
- Вот именно! - сказал Бабушкин. - Ну, глядите! Опля! - и он, как заправский фокусник, вдруг выдернул из-под стельки еще одну, третью пилку.
- Собственного производства, - сказал Иван Васильевич. - Мастерил на совесть...
- Ничего не понимаю, - втянув голову в плечи, развел руками Исай. Откуда у вас в сапоге пилка? Вы же говорили, что вас арестовали неожиданно, на собрании. Так вы что - всякий раз, как идете на собрание, запихиваете пилку в сапог?
- Революционер всегда должен быть готов к аресту, - ответил Бабушкин. Так меня учил один мудрый человек. А как подготовиться к тюрьме? Я думал-думал и решил - очень может пригодиться пилочка. Сам сработал ее, сам закалил. Но как пронести в камеру? В пиджак зашить? Найдут. В рубаху? Тоже прощупают. Вот я и надумал: оторвал стельку, уложил пилочку и снова стельку приклеил. Так и топал целый год, с пилкой в сапоге.
- И не мешала?
- Нет. Пилочка тоненькая. Улеглась там, под стелькой. Я постепенно про нее и забыл. А когда арестовали, жандармы уж как обыскивали. Да не нашли.
6. Восемь ночей
Ночью Бабушкин и Исай не спали. Отдали лампу надзирателю.
Долго лежали в темноте молча, с открытыми глазами.
Постепенно тюрьма затихла.
Тогда Бабушкин бесшумно встал. Постоял так, в одном белье, настороженно вслушиваясь в тишину. Потер пилку кусочком шпика, чтоб не визжала, придвинул табурет к стене; стоя на нем, принялся беззвучно пилить оконную решетку.
Исай - тоже в одном белье - дежурил у двери. Надзиратели - опытные, хитрые. У них войлочные туфли, чтоб неслышно подкрадываться к камерам. Надо быть начеку. Чуть раздавался малейший шорох в коридоре, Исай тихонько кашлял. Оба узника стремительно, но бесшумно залезали под одеяла, притворяясь спящими.
Окошко, как назло, было высоко, под потолком. Восемь вертикальных прутьев. Бабушкин стал пилить первый прут, в самом низу, у подоконника.
Тянуться к окну - трудно. Быстро затекали поднятые вверх руки. Через каждые пять-десять минут - вынужденная передышка.
Пилки были мелкие, маленькие. Такими тонкие ювелирные вещички резать, а не массивные тюремные решетки. И главное - зажать пилку не во что. Приходится держать ее прямо в руках. Бабушкин был опытным слесарем, но все же и у него скоро стали кровоточить пальцы на обеих руках.
Но он пилил. Делал краткие передышки и опять пилил. Смазывал горячую пилку салом и снова пилил.
Исай стоял у двери. Губы его шевелились, словно он шептал молитвы. Его бил озноб. Или это в камере так холодно? В одних носках на каменном полу?
Металлический прут поддавался медленно. Всю ночь трудился Бабушкин: перепилил всего один прут и то не до конца. К утру пилка тихонько хрустнула, и в руках у Ивана Васильевича оказались два обломка.
- Так я и знал! Так я и знал! Так я и знал! - взволнованно метался по камере Исай. - Безнадежно! Одна пилка на один прут. А в решетке-то восемь! Пилок не напасешься!
- Наверно, плохой закал, - сказал Иван Васильевич. - Авось другие лучше.
Уже рассветало. Бабушкин тряпкой тщательно стер железную пыль с решетки. Подмел пол возле окна.
- Безнадежно! - повторил студент. Он теперь лежал под одеялом, но все еще не мог согреться. - Как же мы не учли?! Утром ведь обход. Посмотрят на решетку - а там надпил...
- Не заметят! - сказал Бабушкин.
Взял кусочек хлеба, размял и мякишем, как замазкой, затер надпил.
- Все равно видно. Прут-то черный, а хлеб...
- Подкрасим, - Бабушкин плюнул на ладонь - руки у него были грязные: всю ночь пилил - и грязью замазал мякиш в надпиле.
Утром, во время очередного обхода, надзиратель ничего не заметил.
"Только бы не стал проверять решетку", - подумал Бабушкин.
Он знал: иногда тюремщики вдруг устраивают "концерт": ударят по решетке молотком и слушают. Звук должен быть чистый, долгий. А если решетка надпилена - звякнет надтреснуто, глухо.
"Да, риск, - подумал Бабушкин. - Но разве бывает побег без риска?!"
Студенту он не сказал о своих опасениях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15