"золото, а не человек"! Но самый глубокий литературный и психологический анализ не скажет, в сущности, ничего другого ...
А через несколько столиков Платон опять пьет с Владимиром -- хотя, когда они не пьют, и откуда берется только... Умные глаза у Платона, серые и мягкие, и можно поверить пани Ирене, что такие взглядом целовать могут... но она просмотрела, что лоб слишком скошен, а губы слишком извилисты -- как и руки. Бедная пани Ирена! Нет, может быть дать ей прочесть это "стихотворение в прозе" и посоветовать поставить точку, заторопиться на вокзал, к поезду, который пойдет куда угодно, только подальше, от того края туманного берега, где она все еще стоит сейчас -- и притом одна? Лучше не звать человека, если стоишь в тумане -- и знаешь, что никто не услышит...
"Этот снег за окном скользит и кружит, как воспоминанье -- читает Юкку. -- В двух шагах еще видны танцующие хлопья, а дальше уже вплетаются в дымку ласковой, обволакивающей метелицы. Кажется -- стоит только сделать эти два шага, и вот за следующим -- уже белый дом с теплыми блестящими окнами, ступени крыльца, и санки остановились сразмаху, тряхнув бубенчиками, и кто-то поддерживает за локоть, стряхивает с шубки снег, сцеловывает с губ веселые снежинки ...
Прости, милый, мое элегическое настроение. За окном -- грязные развалины чужого города, белого дома нет, да и не было вовсе, а снежинки с губ сцеловывают только глупые влюбленные, неправда ли? Но надо же о чем нибудь поговорить ... Мой поезд идет через час, твой позднее, и вот видишь, мы случайно встретились, и уже все сказали друг другу... Ах, эти разговоры мимоходом после долгих разлук! Сперва -- чудесное спасенье: бомба падает рядом, пулемет дает осечку, петля снимается с шеи, и поезд идет дальше по рельсам, что иногда -- тоже чудо... А о самом главном, о том, чем мы действительно живем -- ни слова, или вскользь, чуть-чуть, краешком -- и уже мимо. Потом, когда нибудь потом, когда все уляжется, успокоится -- и забудется, наверно...
"Но надо же о чем нибудь поговорить! Если о себе нечего рассказывать, так хоть -- ну вот историю этой пары напротив нас. Видишь -- они тоже чего то ждут в этом мерзком пустом кафе. Тот же столик с кружками тошнотворного оранжевого пойла, пепельница с окурками. Год тому назад эта женщина выглядела иначе. И его плечи тоже прямее откидывались назад, и улыбка была другой тоже. Год тому назад они встретились. Тогда тоже шел снег, но казался декоративным на фоне пожарищ, такой необычный в Берлине, и сразу столкнувший их обоих, как хлопья. С неба падал не только снег, но и бомбы. А после налетов особенно хотелось жить. Может быть, именно поэтому ... Может быть, он тоже сцеловывал у нее снежинки с губ на прогулках по "берлинскому Колизею", но одно несомненно: это было счастье. А знаешь -- "Счастье человеческое хрупко. Счастье человеческое бьется -- да хранит его высокое Небо!" Но ведь небо горело тогда... и вот где то, на какой то машинке был сухо отщелкан приказ: его штаб переводится на Куришер Гафф... Знаешь эту узенькую желтую полосочку на самом верху карты? Рыбачьи поселки, одинокие виллы, желтые дюны, растрепанные сосны, и ветер, балтийский ветер!
"После разбомбленного Берлина, черной гари, ржавого железа -- белая вилла на самом берегу, окна из стекла, а не из картона, ковры на полу, а не в свертках в погребе -- островок уже утонувшей жизни. Вилла стояла на самом выбеге сосен к морю, и казалось, что война шла так далеко ... о войне напоминал только телефон и взрывающийся иногда рев мотора приезжавшего автомобиля. Можно было бродить по дюнам, слушать ветер, несущий клочья шершавой пены, кричать любимое имя ... может быть, он действительно посылал его -- ветру? А вечерами у камина... может быть, он действительно слышал поцелуйный шопот? Письма он писал, во всяком случае. Письма приходили в бомбящийся город, и среди налетов, пожарищ и дыма из их строчек вставала белая вилла. Еще немного подождать, неделю, несколько дней еще, и он устроит, она сможет приехать, они будут вместе. В белой вилле на самом берегу.
"Ожидание катастрофы не меняет ее неожиданности. Линия фронта дрогнула и сломалась, армии покатились и заметались одна в тылу у другой. Телефонная линия была прервана. Курьеры не возвращались. В пустоте неизвестности резко заскрипел песок под шинами автомобиля. Скорее, скорее, через минуты они будут отрезаны! На столе осталось письмо с недописанным "люблю". Дым недокуренной сигареты бродил в воздухе, неуверенно нащупывая что-то и приникая к окнам. Скоро в них может быть заглянут другие люди, распахнут двери, затопчут ковры. Или дом ахнет от удара, удивленно осядет и поднимется огненным столбом к испуганным соснам. Погибли музеи, дворцы и церкви, города и миллионы жизней. Можно ли жалеть о брошенной вилле?
"Счастье человеческое хрупко". Да, вот сейчас, когда они, через год почти, встретились снова, то -- это не встреча больше. Почему? Ах Боже мой, причин много, они всегда печальны, и не все ли равно, почему. Конечно, если что нибудь может потеряться так, так стоит ли горевать? Но ведь важно иногда не то, что мы теряем -- а что это для нас значит. Знаешь, если спросить сейчас ее -- какую из потерь ей жаль больше всего -- то она ответит: "Белую виллу, в которой я никогда не была. На самом берегу" ...
"Нет, снежный менуэт за окном настраивает меня чересчур элегически. Прости, милый. Мне уже пора на вокзал. Вот видишь, в этом зеркале на стене пустого кафе тоже больше нет никого -- только снег за окном".
Викинг сложил листки, и протянул их Демидовой вместе с начатой пачкой сигарет.
-- Это вам вместо гонорара. Что ж, если нет рояля ...
-- Я уже сказала -- элегическое настроение. История, конечно, самая обыкновенная, случается почти с каждым. Описать можно по разному, и у меня совсем не вышло так, как хотелось. Но все таки: ведь и такие встречи, какими бы тривиальными они ни были -- искренно переживаются, и оставляют след. Вот в этой трещинке все дело. Человек говорит, поступает как то -- и стоящий рядом с ним не понимает, почему, откуда горечь, жесткость или еще что нибудь берется, а если знать -- то оказывается, что ниточка протянулась к какой нибудь вилле на самом берегу, которой в сущности и не было вовсе, но если бы... "если бы" очень много значит в жизни. Иногда и ломает ее.
-- Вы говорите хуже, чем пишете, но зато умнее. И хорошо, что иногда ставите вопросительные знаки... -- Юкку не нужно было даже следить за взглядом Демидовой, чтобы узнать Платона. А "она"? Сама Демидова? Таюнь? Не хотелось бы, чтобы кунингатютар... Оксана? Та не станет мечтать о вилле. Пани Ирена? Наверное. Бедная пичужка. -- Дайте ей прочесть -- закончил он вслух -- и отправьте на поезд!
-------
6
Дом Номер Первый -- навес у дороги, остановка на пути, открыт и дождю, и ветру, а больше всего -- сквознякам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
А через несколько столиков Платон опять пьет с Владимиром -- хотя, когда они не пьют, и откуда берется только... Умные глаза у Платона, серые и мягкие, и можно поверить пани Ирене, что такие взглядом целовать могут... но она просмотрела, что лоб слишком скошен, а губы слишком извилисты -- как и руки. Бедная пани Ирена! Нет, может быть дать ей прочесть это "стихотворение в прозе" и посоветовать поставить точку, заторопиться на вокзал, к поезду, который пойдет куда угодно, только подальше, от того края туманного берега, где она все еще стоит сейчас -- и притом одна? Лучше не звать человека, если стоишь в тумане -- и знаешь, что никто не услышит...
"Этот снег за окном скользит и кружит, как воспоминанье -- читает Юкку. -- В двух шагах еще видны танцующие хлопья, а дальше уже вплетаются в дымку ласковой, обволакивающей метелицы. Кажется -- стоит только сделать эти два шага, и вот за следующим -- уже белый дом с теплыми блестящими окнами, ступени крыльца, и санки остановились сразмаху, тряхнув бубенчиками, и кто-то поддерживает за локоть, стряхивает с шубки снег, сцеловывает с губ веселые снежинки ...
Прости, милый, мое элегическое настроение. За окном -- грязные развалины чужого города, белого дома нет, да и не было вовсе, а снежинки с губ сцеловывают только глупые влюбленные, неправда ли? Но надо же о чем нибудь поговорить ... Мой поезд идет через час, твой позднее, и вот видишь, мы случайно встретились, и уже все сказали друг другу... Ах, эти разговоры мимоходом после долгих разлук! Сперва -- чудесное спасенье: бомба падает рядом, пулемет дает осечку, петля снимается с шеи, и поезд идет дальше по рельсам, что иногда -- тоже чудо... А о самом главном, о том, чем мы действительно живем -- ни слова, или вскользь, чуть-чуть, краешком -- и уже мимо. Потом, когда нибудь потом, когда все уляжется, успокоится -- и забудется, наверно...
"Но надо же о чем нибудь поговорить! Если о себе нечего рассказывать, так хоть -- ну вот историю этой пары напротив нас. Видишь -- они тоже чего то ждут в этом мерзком пустом кафе. Тот же столик с кружками тошнотворного оранжевого пойла, пепельница с окурками. Год тому назад эта женщина выглядела иначе. И его плечи тоже прямее откидывались назад, и улыбка была другой тоже. Год тому назад они встретились. Тогда тоже шел снег, но казался декоративным на фоне пожарищ, такой необычный в Берлине, и сразу столкнувший их обоих, как хлопья. С неба падал не только снег, но и бомбы. А после налетов особенно хотелось жить. Может быть, именно поэтому ... Может быть, он тоже сцеловывал у нее снежинки с губ на прогулках по "берлинскому Колизею", но одно несомненно: это было счастье. А знаешь -- "Счастье человеческое хрупко. Счастье человеческое бьется -- да хранит его высокое Небо!" Но ведь небо горело тогда... и вот где то, на какой то машинке был сухо отщелкан приказ: его штаб переводится на Куришер Гафф... Знаешь эту узенькую желтую полосочку на самом верху карты? Рыбачьи поселки, одинокие виллы, желтые дюны, растрепанные сосны, и ветер, балтийский ветер!
"После разбомбленного Берлина, черной гари, ржавого железа -- белая вилла на самом берегу, окна из стекла, а не из картона, ковры на полу, а не в свертках в погребе -- островок уже утонувшей жизни. Вилла стояла на самом выбеге сосен к морю, и казалось, что война шла так далеко ... о войне напоминал только телефон и взрывающийся иногда рев мотора приезжавшего автомобиля. Можно было бродить по дюнам, слушать ветер, несущий клочья шершавой пены, кричать любимое имя ... может быть, он действительно посылал его -- ветру? А вечерами у камина... может быть, он действительно слышал поцелуйный шопот? Письма он писал, во всяком случае. Письма приходили в бомбящийся город, и среди налетов, пожарищ и дыма из их строчек вставала белая вилла. Еще немного подождать, неделю, несколько дней еще, и он устроит, она сможет приехать, они будут вместе. В белой вилле на самом берегу.
"Ожидание катастрофы не меняет ее неожиданности. Линия фронта дрогнула и сломалась, армии покатились и заметались одна в тылу у другой. Телефонная линия была прервана. Курьеры не возвращались. В пустоте неизвестности резко заскрипел песок под шинами автомобиля. Скорее, скорее, через минуты они будут отрезаны! На столе осталось письмо с недописанным "люблю". Дым недокуренной сигареты бродил в воздухе, неуверенно нащупывая что-то и приникая к окнам. Скоро в них может быть заглянут другие люди, распахнут двери, затопчут ковры. Или дом ахнет от удара, удивленно осядет и поднимется огненным столбом к испуганным соснам. Погибли музеи, дворцы и церкви, города и миллионы жизней. Можно ли жалеть о брошенной вилле?
"Счастье человеческое хрупко". Да, вот сейчас, когда они, через год почти, встретились снова, то -- это не встреча больше. Почему? Ах Боже мой, причин много, они всегда печальны, и не все ли равно, почему. Конечно, если что нибудь может потеряться так, так стоит ли горевать? Но ведь важно иногда не то, что мы теряем -- а что это для нас значит. Знаешь, если спросить сейчас ее -- какую из потерь ей жаль больше всего -- то она ответит: "Белую виллу, в которой я никогда не была. На самом берегу" ...
"Нет, снежный менуэт за окном настраивает меня чересчур элегически. Прости, милый. Мне уже пора на вокзал. Вот видишь, в этом зеркале на стене пустого кафе тоже больше нет никого -- только снег за окном".
Викинг сложил листки, и протянул их Демидовой вместе с начатой пачкой сигарет.
-- Это вам вместо гонорара. Что ж, если нет рояля ...
-- Я уже сказала -- элегическое настроение. История, конечно, самая обыкновенная, случается почти с каждым. Описать можно по разному, и у меня совсем не вышло так, как хотелось. Но все таки: ведь и такие встречи, какими бы тривиальными они ни были -- искренно переживаются, и оставляют след. Вот в этой трещинке все дело. Человек говорит, поступает как то -- и стоящий рядом с ним не понимает, почему, откуда горечь, жесткость или еще что нибудь берется, а если знать -- то оказывается, что ниточка протянулась к какой нибудь вилле на самом берегу, которой в сущности и не было вовсе, но если бы... "если бы" очень много значит в жизни. Иногда и ломает ее.
-- Вы говорите хуже, чем пишете, но зато умнее. И хорошо, что иногда ставите вопросительные знаки... -- Юкку не нужно было даже следить за взглядом Демидовой, чтобы узнать Платона. А "она"? Сама Демидова? Таюнь? Не хотелось бы, чтобы кунингатютар... Оксана? Та не станет мечтать о вилле. Пани Ирена? Наверное. Бедная пичужка. -- Дайте ей прочесть -- закончил он вслух -- и отправьте на поезд!
-------
6
Дом Номер Первый -- навес у дороги, остановка на пути, открыт и дождю, и ветру, а больше всего -- сквознякам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77