Изабель посмотрела через окно в сад. Ветер трепал листву. В дверях прачечной стояла Тэсс, болтая о чем-то с Уилксом. Изабель подумала, что все сегодняшнее утро Уилкс, должно быть, прятался в саду, хотя часом раньше видела, как он прошел под деревьями, давя сапогами опавшие яблоки.
Эльдон мог бы навести порядок во всем, если бы только у него были силы. Изабель не сомневалась в этом. Он обладал врожденным чувством справедливости. Это было самой большой его слабостью и одновременно самой лучшей, самой дорогой для нее стороной его души. Но эти мысли о переустройстве мира? Наш мир изменить никому не под силу, и когда Эльдон взрывался негодованием из-за какой-либо несправедливости по отношению к ней, это только утомляло ее, отчуждало от него. От человека, который уже тринадцать лет был ее мужем. Прежние теплые отношения окончательно превратились в формально-вежливые.
Эльдон не мог не видеть, что стал больше не нужен ей. Ее медленное, но неуклонное отдаление от него выбивало почву из-под его ног, заставляло обещать невозможное: «Я сделаю тебя знаменитой! Я заставлю сбыться все твои мечты и осуществлю все твои желания!» Ему хотелось стать более значительным, уподобиться вулканическому острову, внезапно выросшему посреди океана.
Из сада послышался смех Тэсс, легкий и беззаботный, как ветер, который его принес. Изабель уже и припомнить не могла, когда она так смеялась.
– Пожалуй, надо распорядиться насчет обеда, – сказала она, хотя никогда этого не делала, и оба это знали. Обогнув его, она прошмыгнула к выходу, и оба невольно вздрогнули.
Энни выходит в сад выбить щетки. Она стучит ими об угол дома, и пыль поднимается вверх, словно легкий дымок. День теплый, и, стоя спиной к стене, она чувствует, как тепло от разогретых камней ласкает ее.
В студии что-то происходит. Даже оттуда, где она стоит, Энни видит мелькание темных фигур. Не в силах сдержать любопытства, она осторожно направляется к стеклянному дому и тихонько приоткрывает дверь.
В дальнем углу студии стоит Уилкс, завернутый в старую скатерть. Скатерть, заколотая у его горла булавкой, образует некое подобие капюшона. На голове его красуется что-то, напоминающее корону, сооруженную из крашеного картона. Остальную часть костюма составляют его обычные сапоги и брюки-галифе. У его ног, ухватившись за его лодыжку, лежит Тэсс на животе, чьи спутанные волосы беспорядочно, словно морские водоросли, рассыпаются по ее плечам и спине, по каменному полу. Тэсс завернута в простыню.
– Не старайся повалить его с ног, – объясняет Изабель, лихорадочно кружась вокруг них. – Ты умоляешь его о прощении, ты стараешься уговорить его принять тебя обратно.
– Я не нуждаюсь ни в чьем прощении, мэм, – возражает Тэсс, голос ее звучит глухо из-за того, что она лежит ничком.
– Не надо, – раздраженно восклицает Уилкс.
– Что не надо? – удивляется Изабель.
– Она жмет меня так, что у меня нога затекла. – Уилкс трясет ногой, словно Тэсс – это собачонка, вцепившаяся ему в сапог.
– Уж кому просить прощения, так это как раз ему, – говорит Тэсс.
– Сейчас ты не Тэсс, – медленно и раздельно произносит Изабель. – Постарайся ненадолго забыть о себе.
Но даже наивная Энни понимает, что Тэсс может быть только Тэсс, хоть и знала ее всего ничего. Забыть самое себя Тэсс не в состоянии.
Уилкс раздраженно чесал шею под капюшоном из старой скатерти.
– Кого они представляют, мэм? – спрашивает Энни, все-таки осмелившаяся войти.
Мгновение Изабель смотрела на нее молча.
– Джиневра, – произносит она, указывая на Тэсс. – А это король Артур. – Она хлопает Уилкса по плечу. – Ты знаешь эту легенду?
Энни отрицательно качает головой – она читала одни романы и древних легенд практически не знала.
– Артур и Джиневра были мужем и женой, – принимается объяснять Изабель. – Но однажды Джиневра влюбилась в Ланселота, одного из рыцарей при дворе своего мужа. Об этом стало известно, и Ланселот был изгнан, а Джиневре пришлось умолять мужа о прощении.
– Она искренне раскаивалась, мэм?
– Нет, конечно. – Изабель вспомнила Роберта Хилла и подумала, что это она, подобно Джиневре, цепляется за полы его одежды, умоляя принять ее в сообщество настоящих художников. – Ее огорчало лишь то, что ее тайна раскрылась и возлюбленного изгнали.
Это было чувство, хорошо знакомое Энни, – ведь она сама изгнана, выброшена, словно скорлупка, на незнакомые берега.
– Можно я попробую, мэм?
Они смотрят друг на друга с противоположных концов залитой солнечным светом студии.
– Хорошо, – говорит Изабель, оправившись от изумления. Кто бы там ни был, это все равно лучше глупой толстой прачки.
– Слава тебе, господи, – бормочет Тэсс, неуклюже поднимаясь на ноги, и с облегчением стаскивает с себя простыню. – Можно уже идти, мэм?
– Да-да, конечно. – Подобрав простыню, Изабель оборачивает ее вокруг Энни.
Тэсс стремительно удаляется, и Уилкс провожает ее долгим взглядом.
Изабель вытаскивает булавки и распускает волосы Энни движениями столь же ловкими, какими та выбивала свои щетки об угол дома. На мгновение она задерживает свою руку на голове Энни.
– Ты уверена? Ты понимаешь, чего я хочу?
– Думаю, что да, мэм, – говорит Энни, думая при этом: «А что, собственно, я понимаю?»
Просто последнее время у нее не было возможности читать, и эта романтическая легенда, особенно слова «изгнание» и «прощение», вызвала бурю восторга в ее душе, изголодавшейся без чтения.
Уилкс выпрямляется, поправляет скатерть на плечах. Энни устраивается у его ног, на холодном и жестком каменном полу. Ухватившись за его лодыжку, она даже сквозь сапог ощущает ее тепло.
– Все нормально, Уилкс, – объясняет Изабель из-за камеры. – Смотри на Джиневру. Немного презрения, немного жалости, – она словно диктует рецепт пирога, – чуть-чуть злобы, обиды. И немного любви. Теперь ты, Энни! Ты его ненавидишь, но тебе нужно добиться, чтобы он взял тебя обратно. Тебе нужно добиться, чтобы он простил тебя.
Прости мне мои беззакония…
Энни чувствует себя одинокой без Иисуса Христа. Она всем сердцем желает, чтобы он вернулся к ней, был всегда с нею. Она отчаянно цепляется за ноги господа, моля не отвергать ее.
Энни вспоминает об Изабель, приподнимает голову, повернув ее так, чтобы через плечо видеть госпожу и в то же время крепко держать Иисуса за лодыжку.
Этого ли ты хотела от меня?
Искренность скорби во взгляде Энни потрясла Изабель. Это было просто великолепно. Эта пытливая печаль, этот взгляд, обращенный назад, ведь для Джиневры прошлое, то есть ее потерянная любовь, важнее настоящего – унижения, которому подверг ее муж. Сердце ее осталось прежним, и она смотрит назад, полностью осознавая, что она имела и что потеряла. Ее взгляд свидетельствует, что ее любовь, память и вера до сих пор живы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55