И это еще не все. Он продолжал свое хлебное дело, но развернул еще несколько предприятий, и дела у него шли день ото дня лучше. Мне тоже было грех жаловаться, потому как и мне кое-что откалывалось от этого везения. Хозяин меня ценил и поручил мне охранять свои владения, я был чем-то вроде управляющего и следил за тем, чтоб в поместье все было в порядке, чтоб все было на своем месте. Он назначил мне жалованье и позволил переселиться в небольшой домик у въезда в имение. Для меня такие перемены в жизни были все равно, что вершина славы: работы у меня было достаточно, так что пришлось оставить грузовик и дорогу – как нельзя более кстати. Мне до одури надоело вставать ни свет ни заря и долгими часами крутить баранку. Кроме того, я был рад, что больше не бываю в приюте и нет у меня перед глазами той картины, которую я видел в последнее время каждый день: больной человек неотрывно смотрит куда-то за горизонт, немой и неподвижный, безучастный ко всему.
В последний день моей работы я попрощался с монахиней и пообещал ей, что, как только меня заменит новый водитель, я приеду ее навестить. Сестра Анхела была откровенна со мной и сказала, что ее беспокоит судьба приютских стариков; она была далеко не молода и знала, что жить ей осталось не так уж долго. Она опасалась, что на ее место придет человек, который не будет так ласков с больными, как она; все они очень зависели от нее психологически, особенно человек, потерявший память, реакции которого вообще были непредсказуемы. Я пошутил на этот счет и не придал значения ее словам, но на душе стало неспокойно. У меня было такое впечатление, что она говорила мне это не просто так: она имела в виду, что, когда ее не станет, я должен снова взять на себя ответственность, которую возложил на свои плечи в тот день, когда подобрал на дороге раненого. На свой лад она дала мне понять: я знаю, что ты сделал для него гораздо больше, чем сказал мне тогда.
Шло время.
Последующие несколько лет были для меня удачными, поскольку мой хозяин продолжал процветать. Работа моя, казалось, была скроена специально по моей мерке: я был ничем или почти ничем не связан, разве что выполнением своих малых обязанностей, никто меня не трогал, и у меня была уйма свободного времени. Я не хочу сказать, что я вообще не работал, я делал все, что нужно, и много чего; просто я не называю работой такое дело, когда ты сам распределяешь свое время и свои обязанности, разумеется так, чтобы несмотря на эту свободу, все было сделано вовремя и все было на своем месте. Я организовал свою работу так, чтобы, даже выполняя ее, наслаждаться покоем и независимостью, а жизнь в имении располагала именно к этому. По утрам я объезжал поместье верхом, что-то вроде утренней проверки – ее я придумал, дабы воспользоваться конюшней хозяина. Его это не заботило, он даже хвалил меня за усердие, поскольку контракт, который мы с ним заключили, этого не предусматривал. Ему и в голову не могло прийти, что я готов был частично отказаться от зарплаты, лишь бы продолжить эти утренние прогулки… Я вставал, выбирал лошадь, обычно – гнедую кобылу, которая благоволила ко мне, также, как и я к ней, и проезжал несколько километров. Никто не попадался мне навстречу, и в то время я будто снова переживал старые добрые довоенные времена, когда я, укутанный утренней тишиной, садился в свой фургон.
В общем, со всеми этими делами, я, считай, и имения-то не покидал, даже в выходной; в город ездил только, когда нуждался в женском обществе: это была единственная роскошь, которую я себе иногда позволял, и еще я бывал в городе, когда хозяин просил меня оказать какую-нибудь услугу или поручение какое выполнить – это у него не задерживалось.
Однажды Клаудио попросил меня подменить одного из водителей грузовиков, тот тяжело заболел. Это было в один из летних дней 1947-го. Как всегда в таких случаях, я с радостью согласился, хотя и подумал с неудовольствием, что мне придется останавливаться в Приюте для престарелых. Какое-то время я выполнял свое обещание, данное монахине, и навещал ее, когда мог, но также верно и то, что я старался наносить визиты все реже и реже, и к тому моменту прошло уже года три, не меньше, как я там не появлялся.
Чтобы поскорее отделаться от этих мыслей, я решил разгрузиться как можно быстрее. Я был зол на судьбу, которая снова толкнула меня на дорогу, но я был зол и на себя тоже. Я не мог понять, почему вероятность того, что я увижу того человека, заставляет меня так нервничать – ведь прошло уже столько времени. Но я уже подъезжал к воротам приюта – не поворачивать же назад. Я удивился, увидев, что они заперты; конечно, с того дня, когда я был здесь в последний раз, прошел не один год, однако это было что-то новое. И эта перемена была не единственной. Ворота мне открыл санитар больницы, а раньше у калитки дежурил кто-нибудь из стариков. Но самым странным было то, что во дворе никого не было. Санитар снова запер ворота, сел в кабину грузовика и проехал со мной до магазина, где помог выгрузить хлеб. Он очень нервничал; и сказал мне, что вот уже два дня в приюте неспокойно.
Сестра Анхела умерла несколько дней назад; воспользовавшись суматохой и нервозностью, связанной с похоронами, один из пациентов исчез. Я вспомнил предсказание монахини. Не было необходимости спрашивать санитара, кто был этот пациент: я и так это знал.
Прежде чем уйти, я попросил разрешения поговорить с врачом. Старый врач, который когда-то первым осматривал того человека, был уже несколько лет как на пенсии; на его месте работал молодой доктор, которого с самого начала заинтересовал необычный случай потери памяти. Узнав, что я и есть тот самый парень, который привез больного в приют, он разразился пространными объяснениями; физически, сказал врач, этот человек был совершенно здоров, но работа мозга была устойчиво заблокирована. Никому за все эти годы не удалось вытащить его из немоты и реагировал он только на сестру Анхелу. Должно быть, потому, что уж очень она к нему была ласкова; доктор был уверен, что смерть сестры Анхелы и подтолкнула его к бегству. Поиски начались в тот же день, ведь учитывая состояние больного, он не мог сам за себя отвечать.
Врач вот еще что подчеркнул: если во внешнем мире этот человек натолкнется на что-то, напомнившее ему о прошлом, память может восстановиться, хотя бы частично. И если такое случится, эмоциональный шок может иметь непредсказуемые последствия, особенно, если учесть отсутствие надлежащего медицинского наблюдения.
Остаток пути меня не покидало чувство, что предсказания монахини, которые были чем-то вроде неотвратимого заклятия, начинают сбываться, и что я столкнусь с тем человеком на следующем повороте дороги. И хотя на дороге никого не было, мне казалось, что в воздухе веет его присутствием, и что он только ждет подходящего момента, чтобы появиться и снова осложнить мне жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
В последний день моей работы я попрощался с монахиней и пообещал ей, что, как только меня заменит новый водитель, я приеду ее навестить. Сестра Анхела была откровенна со мной и сказала, что ее беспокоит судьба приютских стариков; она была далеко не молода и знала, что жить ей осталось не так уж долго. Она опасалась, что на ее место придет человек, который не будет так ласков с больными, как она; все они очень зависели от нее психологически, особенно человек, потерявший память, реакции которого вообще были непредсказуемы. Я пошутил на этот счет и не придал значения ее словам, но на душе стало неспокойно. У меня было такое впечатление, что она говорила мне это не просто так: она имела в виду, что, когда ее не станет, я должен снова взять на себя ответственность, которую возложил на свои плечи в тот день, когда подобрал на дороге раненого. На свой лад она дала мне понять: я знаю, что ты сделал для него гораздо больше, чем сказал мне тогда.
Шло время.
Последующие несколько лет были для меня удачными, поскольку мой хозяин продолжал процветать. Работа моя, казалось, была скроена специально по моей мерке: я был ничем или почти ничем не связан, разве что выполнением своих малых обязанностей, никто меня не трогал, и у меня была уйма свободного времени. Я не хочу сказать, что я вообще не работал, я делал все, что нужно, и много чего; просто я не называю работой такое дело, когда ты сам распределяешь свое время и свои обязанности, разумеется так, чтобы несмотря на эту свободу, все было сделано вовремя и все было на своем месте. Я организовал свою работу так, чтобы, даже выполняя ее, наслаждаться покоем и независимостью, а жизнь в имении располагала именно к этому. По утрам я объезжал поместье верхом, что-то вроде утренней проверки – ее я придумал, дабы воспользоваться конюшней хозяина. Его это не заботило, он даже хвалил меня за усердие, поскольку контракт, который мы с ним заключили, этого не предусматривал. Ему и в голову не могло прийти, что я готов был частично отказаться от зарплаты, лишь бы продолжить эти утренние прогулки… Я вставал, выбирал лошадь, обычно – гнедую кобылу, которая благоволила ко мне, также, как и я к ней, и проезжал несколько километров. Никто не попадался мне навстречу, и в то время я будто снова переживал старые добрые довоенные времена, когда я, укутанный утренней тишиной, садился в свой фургон.
В общем, со всеми этими делами, я, считай, и имения-то не покидал, даже в выходной; в город ездил только, когда нуждался в женском обществе: это была единственная роскошь, которую я себе иногда позволял, и еще я бывал в городе, когда хозяин просил меня оказать какую-нибудь услугу или поручение какое выполнить – это у него не задерживалось.
Однажды Клаудио попросил меня подменить одного из водителей грузовиков, тот тяжело заболел. Это было в один из летних дней 1947-го. Как всегда в таких случаях, я с радостью согласился, хотя и подумал с неудовольствием, что мне придется останавливаться в Приюте для престарелых. Какое-то время я выполнял свое обещание, данное монахине, и навещал ее, когда мог, но также верно и то, что я старался наносить визиты все реже и реже, и к тому моменту прошло уже года три, не меньше, как я там не появлялся.
Чтобы поскорее отделаться от этих мыслей, я решил разгрузиться как можно быстрее. Я был зол на судьбу, которая снова толкнула меня на дорогу, но я был зол и на себя тоже. Я не мог понять, почему вероятность того, что я увижу того человека, заставляет меня так нервничать – ведь прошло уже столько времени. Но я уже подъезжал к воротам приюта – не поворачивать же назад. Я удивился, увидев, что они заперты; конечно, с того дня, когда я был здесь в последний раз, прошел не один год, однако это было что-то новое. И эта перемена была не единственной. Ворота мне открыл санитар больницы, а раньше у калитки дежурил кто-нибудь из стариков. Но самым странным было то, что во дворе никого не было. Санитар снова запер ворота, сел в кабину грузовика и проехал со мной до магазина, где помог выгрузить хлеб. Он очень нервничал; и сказал мне, что вот уже два дня в приюте неспокойно.
Сестра Анхела умерла несколько дней назад; воспользовавшись суматохой и нервозностью, связанной с похоронами, один из пациентов исчез. Я вспомнил предсказание монахини. Не было необходимости спрашивать санитара, кто был этот пациент: я и так это знал.
Прежде чем уйти, я попросил разрешения поговорить с врачом. Старый врач, который когда-то первым осматривал того человека, был уже несколько лет как на пенсии; на его месте работал молодой доктор, которого с самого начала заинтересовал необычный случай потери памяти. Узнав, что я и есть тот самый парень, который привез больного в приют, он разразился пространными объяснениями; физически, сказал врач, этот человек был совершенно здоров, но работа мозга была устойчиво заблокирована. Никому за все эти годы не удалось вытащить его из немоты и реагировал он только на сестру Анхелу. Должно быть, потому, что уж очень она к нему была ласкова; доктор был уверен, что смерть сестры Анхелы и подтолкнула его к бегству. Поиски начались в тот же день, ведь учитывая состояние больного, он не мог сам за себя отвечать.
Врач вот еще что подчеркнул: если во внешнем мире этот человек натолкнется на что-то, напомнившее ему о прошлом, память может восстановиться, хотя бы частично. И если такое случится, эмоциональный шок может иметь непредсказуемые последствия, особенно, если учесть отсутствие надлежащего медицинского наблюдения.
Остаток пути меня не покидало чувство, что предсказания монахини, которые были чем-то вроде неотвратимого заклятия, начинают сбываться, и что я столкнусь с тем человеком на следующем повороте дороги. И хотя на дороге никого не было, мне казалось, что в воздухе веет его присутствием, и что он только ждет подходящего момента, чтобы появиться и снова осложнить мне жизнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28