115
g Песня Белого Рыцаря в первом кратком варианте была опубликована Кэрроллом анонимно в 1856 г. в журнале «Трейн» («The Train»). В ней высмеивается содержание стихотворения Уордсворта «Решимость и независимость».

…И вот — была ли это благодать,
Пославшая мне знак и наставленье -
Но тут, когда, не в силах совладать
С печалью, прерывая размышленья,
Я поднял взгляд: в немом оцепененье
Стоял старик, согнувшись над водой.
И был древнее он, чем может быть живой.
Так на вершине голой, может быть,
Огромный камень привлечет вниманье -
И смотрим мы, и пробуем решить,
Как он попал туда: его молчанье
Нам кажется исполненным сознанья,
Одушевленным: он, как зверь морской,
Что выполз на песок, расставшись с глубиной.
Таким был тот — ни мертвый, ни живой,
В полудремоте старости глубокой,
Согбенный так, что ноги с головой
Почти сошлись, прийдя к черте далекой
Земного странствия — или жестокий
Груз бедствия, недуга, нищеты
Лег на спину его и исказил черты.
Он опирался. Посохом ему
Был крепкий сук с ободранной корою.
Прислушиваться к шагу моему
Над этой заболоченной водою
Не думал он, недвижен, как порою
Бывает облако под ветерком,
И если двинется — то вдруг и целиком.
Но вот он молча посох опустил
И дно пошевелил. И с напряженьем
Он вглядывался в возмущенный ил.
Как будто поглощенный трудным чтеньем.
И я по праву путника, с почтеньем,
Беседу начал, и ему сказал:
— Какой погожий день нам нынче бог послал.
Он отвечал. Сердечности живой
Его ответа кротости глубинной
Я поразился. И спросил его:
— Что привело вас в этот край пустынный?
Как сил достало для дороги длинной?
И в глубине его запавших глаз
Какой-то быстрый свет и вспыхнул, и погас.
Он начал слабым голосом, едва,
Но выверенно, медленно ступали
В живом порядке важные слова -
Так в простолюдье говорят едва ли.
Вы б царственною эту речь назвали.
В Шотландии она еще звучит,
Где божий и людской закон не позабыт.
Он рассказал, что он пришел сюда
Ловить пиявок. Бедность научила
Такому делу — полное труда,
Опасное — не всякому под силу,
Что сотни миль по топям, исходил он,
Ночуя там, где бог ему пошлет.
Но это честный труд и этим он живет.
Старик еще стоял и объяснял.
Но слабым шумом, глохнущим потоком
Казалась речь — я слов не различал.
И он, в своем величье одиноком -
Не снится ли он мне во сне глубоком?
Иль вестник он и послан, может быть,
Чтоб силы мне подать и веру укрепить.
Я вспомнил мысль мою о том, что страх
Убийственен, надежда неуместна,
О суете и о земных скорбях,
О гениях в их гибели безвестной.
И вновь я начал, чтобы речью честной
Конец моим сомненьям положить:
— Так это хлеб для вас? И этим можно жить?
Он, улыбаясь, повторил: — Брожу
От лужи к луже, от болот к болотам.
Ищу пиявок, под ноги гляжу
В прибрежный ил. Но вот еще забота:
Когда-то, — молвил, — было их без счета.
Теперь не так, ловить уже трудней.
И все же хватит мне по старости моей.
Пока он говорил — казались мне
И речь его, и взгляд в краю пустынном
Какими-то нездешними. В уме
Я видел: как он молча по трясинам
Идет, идет в смирении старинном…
Забылся я. И в этот миг как раз
Он кончил, помолчал и повторил рассказ.
И многое еще он рассказал
Все так же твердо, с точностью прекрасной.
Державно. И, когда он замолчал,
Я улыбнулся: кто бы угадал
В глубоком старце этот разум ясный?
— Господь! — сказал я. — Будь же мне в оплот!
Пусть нищий твой старик в душе моей живет.

116
h В печальных строках песни Белого Рыцаря пародируются строки Уордсворта «Я все сказал вам, все, что мог» и «Я все вам в помощь отдал» из менее известного стихотворения «Шипы». В них также звучит строка из стихотворения Томаса Мура 117 «Мое сердце и лютня» («Я все вам отдал, все, что мог»), которое было положено на музыку английским композитором Генри Раули Бишопом. Песня Белого Рыцаря воспроизводит метрику и рифмы Мура. «Белый Рыцарь, — писал Кэрролл в одном из писем, — задуман был таким, чтобы он мог быть и тем лицом, от имени которого написано стихотворение». На мысль о том, что это сам Кэрролл, наводят слова об умножении на десять в первом варианте этой песни. Вполне возможно, что Кэрролл думал о любовном стихотворении Мура как о той песне, которую он в качестве Белого Рыцаря хотел бы, но не смел, предложить Алисе. Ниже следует полный текст стихотворения Мура.
Я все вам отдал, все, что мог,
И беден дар мой был -
Лишь лютню я на ваш порог
Да сердце положил.
Лишь лютню — на ее ладах
Сама Любовь живет.
Да сердце — любящее так,
Как лютня не споет.
Пускай и песня, и любовь
Беды не отвратят -
Края печальных облаков
Они позолотят.
И если шум земных обид
Созвучья возмутил -
Любовь по струнам пробежит,
И мир, как прежде, мил.
i Бертран Рассел в своей «Азбуке относительности» (гл. 3) цитирует эти четыре строки в связи с гипотезой Лоренца — Фицджералда, одной из ранних попыток объяснить неудачу опыта Майкельсона — Морли, который должен был обнаружить влияние движения Земли на скорость распространения света. Согласно этой гипотезе, предметы претерпевают сокращения в направлении движения, но, поскольку все измерительные эталоны претерпевают аналогичные сокращения, они тем самым, подобно экрану Белого Рыцаря, мешают нам обнаружить изменение длины предметов. Те же строки цитируются Артуром Стэнли Эддингтоном в главе 2 его «Природы физического мира», но трактуются уже в более широком метафорическом смысле: природа всегда стремится скрыть от нас важнейшие факты своей структуры.

118
4 Какой-то древний старичок… — В песне Белого Рыцаря Хорас Грегори видит решительное развенчание романтического идеализма Уордсворта. Он сопоставляет песню не со стихотворением «Решительность и независимость», как это делает Гарднер, а с «Одой о бессмертии» и в подтверждение своей точки зрения цитирует центральные строфы.
И пусть сиянья, явленного тут,
Уже глаза мои не обретут,
Пускай ничто не возвратит живым
Той славы трав и торжества листвы.
Не скорби, душа. Найди
Силу в том, что позади:
Связано сродством сердечным,
Бывшее пребудет вечным.
«К тому времени, когда Рыцарь заканчивает свою балладу, — пишет Грегори, — мы уже оставили далеко позади „Оду о бессмертии“, пройдя сквозь нее, подобно Алисе, прошедшей в Зазеркалье. Меж тем Льюис Кэрролл меняет направление свой критики Уордсворта, переходя от косвенных аллюзий к развернутому пародированию определенного стихотворения. Между „Одой“ и размышлениями о Ловце пиявок (герой „Решительности и независимости“. — И. Д.) — расстояние, которое почти не поддается измерению, так они близки и так далеки;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38