Но Тарик отлично помнил, что запер клетку. Ещё бы! Он никогда не видел такого количества кошек, как здесь. Это были какие-то кошачьи джунгли.
Тарик почти не искал её. Где искать? Он только, сжимая зубы, отгонял, отталкивал от себя жуткую картину: кошка играет с белой мышью.
В Москве, чтобы утешился, ему купили аквариум. Но и за аквариум ругали — как можно потратить вечер на рыб! Он подобрал на улице котёнка стали ругать за котёнка.
Тарик срывал с вешалки пальто, подхватывал котёнка и отправлялся спать на чердак. Он ложился там на пол, засовывал руку за пазуху, к котёнку, и засыпал. А утром отправлялся не в училище, а в Зоопарк. Теперь вините его, взрослые, за то, что он прогуливает уроки, что стоит перед клеткой и зарисовывает львицу.
Он так часто бывает в Зоопарке, что многие звери узнают его. Львица Рита встаёт, когда Тарик её подзывает. У Риты чуть великовата голова, но в том-то и дело. У неё крупные черты: большой лоб, большие щёки, ясные большие глаза. Смотрит открыто, смело. Такой зверь может защитить. Кто-нибудь начнёт приставать: «Рита, ко мне!» — и возле Тарика вырастает львица…
А к вечеру приходилось возвращаться домой. Вот Тарик идёт по двору своей походочкой — медленный крен влево, крен вправо, тяжёлые плечи опущены, взгляд исподлобья, но добродушный.
Девчонки, прыгающие через верёвку, кричат: «Тарик, здравствуй!» Большие ребята стоят кучкой: «Привет, Тарик! Тарик, здорово!» А один бежит навстречу с авоськой. На ходу шлёпнул Тарика по плечу, болезненно сморщился, затряс кистью, делая вид, что ушибся о железные мускулы.
Женщины на скамейке замолкают. Тарик здоровается, они провожают его доброжелательным взглядом. Они знают, что у парня неприятности дома и в школе. Но вот он уважает старших. И у него есть свой интерес в жизни. Попробуй кто-нибудь при нём бросить камень в кошку! Он охотно возится с малышами, пускает к себе смотреть животных. Этот — выправится…
* * *
Дома тяжело, как свалившееся на семью несчастье, переживали поворот в судьбе Тарика и не верили, не могли поверить, что такое — навсегда. Что огрубевшие от работы пальцы (больше не пробегут по клавишам, рисовальные альбомы отложены на годы, а может быть, тоже навсегда.
Тарик уехал из Москвы. Он поступил работать на зообазу, где животных держали для киносъёмок. Он их кормил, выгуливал, чистил клетки. И помогал директору зообазы, когда животных снимали для фильма.
С детства Тарик видел себя скульптором и теперь не подозревал, что его будущее начинает определяться именно здесь. Он просто жил среди зверей, потому что иначе жить не мог, и пока не думал о будущем.
На зообазе подрастали медвежата. Оказалось, что молодая медведица Мика не нужна. А это она, ещё маленькой, принималась скулить, когда он отходил от клетки. Она звала его, и он возвращался. Поднимал на руки, она копошилась у него на груди, лопотала, тянулась лизаться.
Если у Мики был плохой аппетит, Тарик изводился: не заболела ли она. Если хороший — смотрел с удовольствием, как она пьёт молоко или хрустит морковью. Тарика угостят ириской — он несёт Мике. Семечками — опять Мике. Он засовывал в клетку сноп травы и глядел, как она роется, выбирает, как жуёт эти самые витамины.
Что будет с ней? Куда она попадёт? Останется ли в живых?
Он бросился к директору просить, чтобы ему продали Мику. Директор согласился. Тарик поехал в Москву одалживать деньги. Он нервничал, торопился, он боялся, что директор передумает. Вернёшься, а Мики нет.
Директор не изменил своему слову, и у Тарика появился собственный медведь. Не было теперь на свете более занятого человека, чем Тарик: работа на зообазе и Мика. А он должен не только ухаживать за Микой, но и развивать её кругозор.
Её поместили в клетку, стоявшую отдельно под навесом, и Мика легко могла омещаниться. Она станет бояться перемен, вообще всего нового. Ей страшно будет покинуть привычный угол. Захочешь вывести из клетки — начнёт упираться. Уже так и случилось однажды.
Я видела, как Тарик тащил Мику за верёвку, а она мычала, панически цепляясь за дверь. Потом потеряла голову и рванулась из рук. Он успел броситься на неё, ухватиться за ошейник и, тормозя сапогами, остановил зверя. Я тогда удивилась его отваге.
— Как это ты, верхом на ошалевшем медведе… — сказала я.
Он даже не понял, что меня поразило.
— Там трава, — ответил он, — мне в сапогах скользко, а Мике — нет. Хвататься за верёвку — поедешь за ней, и только.
Помолчал угрюмо.
— Этого я и боялся, — обронил он.
Тарик считал, что Мике не только через решётку надо общаться с людьми. Ей полезно было бы в Москве ходить по улицам, ездить в трамваях и в троллейбусах. Так он считал и, думаю, поступал бы, если б ему разрешили.
Ему оставалось гулять с Микой по лесу, но и это было отлично. Находившись, Тарик валился на землю, медведица рылась тут же, сжёвывала какие-то корешки, чавкала, пофыркивала.
…Микина башка нависла над Тариком. Близко глянули медвежьи глазки. Тарик обхватил мохнатую шею. На такой шейке десять человек повиснут выдержит. Ну и шейка! Ну и скотинка — вся из верёвочек, из жилочек…
Мика облизывает Тарику нос, щёки, ворчит ласково.
— Нежности какие. Ну, хватит. Ладно. Ладно, говорю!
Тарик лежит, раскинув руки. Небо. Земля. Земля тёплая. Отдыхаю, вот мой отдых. Вот — жизнь.
* * *
В это время был у него уже и Серёжа — выдра. Со съёмочной группой Тарик попал в Калининград и привёз оттуда выдрёнка.
— Как он тогда выглядел? — спрашивала я.
Тарик смеялся:
— Эта мелкая гадость состояла из какой-то там головы, какого-то живота… Лапы торчали в разные стороны… Помесь мыша с лягушкой!
Я с Тариком познакомилась позже и Серёжу увидела, когда тот превратился в зверя необыкновенной красоты, хотелось про него сказать: королевский зверь. Мех у него плотный, ровный и нежный, а большое длинное тело так гибко, что со стула на пол он не спрыгивал, а стекал, как вода. У него пронзительный, беспощадный взгляд зверя — осторожнейшего из осторожных, одного из самых скрытных, при намёке на опасность готового мгновенно исчезнуть или начать жестокую оборону. Но если Серёже совали палец, он тут же принимался сосать. И все замечали тогда, как курноса и ещё ребячлива его физиономия.
Я поселилась в то время на зообазе, чтобы написать киносценарий о ручной выдре. Я ходила за Тариком и Серёжей, приглядываясь к обоим.
Вот по лесной дороге шагает человек. За ним своей характерной побежкой — вприскочку, спина горбом — торопится выдра. Ранняя весна. Кое-где лежит снег. По снегу выдра едет на животе — эти звери любят кататься. Охотники знают, как выдры зимой катаются с гор — с удовольствием, как съезжаем на санках мы.
У реки Серёжа соскальзывает с берега и бесшумно уходит под воду. Только пузырьки на поверхности отмечают его путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Тарик почти не искал её. Где искать? Он только, сжимая зубы, отгонял, отталкивал от себя жуткую картину: кошка играет с белой мышью.
В Москве, чтобы утешился, ему купили аквариум. Но и за аквариум ругали — как можно потратить вечер на рыб! Он подобрал на улице котёнка стали ругать за котёнка.
Тарик срывал с вешалки пальто, подхватывал котёнка и отправлялся спать на чердак. Он ложился там на пол, засовывал руку за пазуху, к котёнку, и засыпал. А утром отправлялся не в училище, а в Зоопарк. Теперь вините его, взрослые, за то, что он прогуливает уроки, что стоит перед клеткой и зарисовывает львицу.
Он так часто бывает в Зоопарке, что многие звери узнают его. Львица Рита встаёт, когда Тарик её подзывает. У Риты чуть великовата голова, но в том-то и дело. У неё крупные черты: большой лоб, большие щёки, ясные большие глаза. Смотрит открыто, смело. Такой зверь может защитить. Кто-нибудь начнёт приставать: «Рита, ко мне!» — и возле Тарика вырастает львица…
А к вечеру приходилось возвращаться домой. Вот Тарик идёт по двору своей походочкой — медленный крен влево, крен вправо, тяжёлые плечи опущены, взгляд исподлобья, но добродушный.
Девчонки, прыгающие через верёвку, кричат: «Тарик, здравствуй!» Большие ребята стоят кучкой: «Привет, Тарик! Тарик, здорово!» А один бежит навстречу с авоськой. На ходу шлёпнул Тарика по плечу, болезненно сморщился, затряс кистью, делая вид, что ушибся о железные мускулы.
Женщины на скамейке замолкают. Тарик здоровается, они провожают его доброжелательным взглядом. Они знают, что у парня неприятности дома и в школе. Но вот он уважает старших. И у него есть свой интерес в жизни. Попробуй кто-нибудь при нём бросить камень в кошку! Он охотно возится с малышами, пускает к себе смотреть животных. Этот — выправится…
* * *
Дома тяжело, как свалившееся на семью несчастье, переживали поворот в судьбе Тарика и не верили, не могли поверить, что такое — навсегда. Что огрубевшие от работы пальцы (больше не пробегут по клавишам, рисовальные альбомы отложены на годы, а может быть, тоже навсегда.
Тарик уехал из Москвы. Он поступил работать на зообазу, где животных держали для киносъёмок. Он их кормил, выгуливал, чистил клетки. И помогал директору зообазы, когда животных снимали для фильма.
С детства Тарик видел себя скульптором и теперь не подозревал, что его будущее начинает определяться именно здесь. Он просто жил среди зверей, потому что иначе жить не мог, и пока не думал о будущем.
На зообазе подрастали медвежата. Оказалось, что молодая медведица Мика не нужна. А это она, ещё маленькой, принималась скулить, когда он отходил от клетки. Она звала его, и он возвращался. Поднимал на руки, она копошилась у него на груди, лопотала, тянулась лизаться.
Если у Мики был плохой аппетит, Тарик изводился: не заболела ли она. Если хороший — смотрел с удовольствием, как она пьёт молоко или хрустит морковью. Тарика угостят ириской — он несёт Мике. Семечками — опять Мике. Он засовывал в клетку сноп травы и глядел, как она роется, выбирает, как жуёт эти самые витамины.
Что будет с ней? Куда она попадёт? Останется ли в живых?
Он бросился к директору просить, чтобы ему продали Мику. Директор согласился. Тарик поехал в Москву одалживать деньги. Он нервничал, торопился, он боялся, что директор передумает. Вернёшься, а Мики нет.
Директор не изменил своему слову, и у Тарика появился собственный медведь. Не было теперь на свете более занятого человека, чем Тарик: работа на зообазе и Мика. А он должен не только ухаживать за Микой, но и развивать её кругозор.
Её поместили в клетку, стоявшую отдельно под навесом, и Мика легко могла омещаниться. Она станет бояться перемен, вообще всего нового. Ей страшно будет покинуть привычный угол. Захочешь вывести из клетки — начнёт упираться. Уже так и случилось однажды.
Я видела, как Тарик тащил Мику за верёвку, а она мычала, панически цепляясь за дверь. Потом потеряла голову и рванулась из рук. Он успел броситься на неё, ухватиться за ошейник и, тормозя сапогами, остановил зверя. Я тогда удивилась его отваге.
— Как это ты, верхом на ошалевшем медведе… — сказала я.
Он даже не понял, что меня поразило.
— Там трава, — ответил он, — мне в сапогах скользко, а Мике — нет. Хвататься за верёвку — поедешь за ней, и только.
Помолчал угрюмо.
— Этого я и боялся, — обронил он.
Тарик считал, что Мике не только через решётку надо общаться с людьми. Ей полезно было бы в Москве ходить по улицам, ездить в трамваях и в троллейбусах. Так он считал и, думаю, поступал бы, если б ему разрешили.
Ему оставалось гулять с Микой по лесу, но и это было отлично. Находившись, Тарик валился на землю, медведица рылась тут же, сжёвывала какие-то корешки, чавкала, пофыркивала.
…Микина башка нависла над Тариком. Близко глянули медвежьи глазки. Тарик обхватил мохнатую шею. На такой шейке десять человек повиснут выдержит. Ну и шейка! Ну и скотинка — вся из верёвочек, из жилочек…
Мика облизывает Тарику нос, щёки, ворчит ласково.
— Нежности какие. Ну, хватит. Ладно. Ладно, говорю!
Тарик лежит, раскинув руки. Небо. Земля. Земля тёплая. Отдыхаю, вот мой отдых. Вот — жизнь.
* * *
В это время был у него уже и Серёжа — выдра. Со съёмочной группой Тарик попал в Калининград и привёз оттуда выдрёнка.
— Как он тогда выглядел? — спрашивала я.
Тарик смеялся:
— Эта мелкая гадость состояла из какой-то там головы, какого-то живота… Лапы торчали в разные стороны… Помесь мыша с лягушкой!
Я с Тариком познакомилась позже и Серёжу увидела, когда тот превратился в зверя необыкновенной красоты, хотелось про него сказать: королевский зверь. Мех у него плотный, ровный и нежный, а большое длинное тело так гибко, что со стула на пол он не спрыгивал, а стекал, как вода. У него пронзительный, беспощадный взгляд зверя — осторожнейшего из осторожных, одного из самых скрытных, при намёке на опасность готового мгновенно исчезнуть или начать жестокую оборону. Но если Серёже совали палец, он тут же принимался сосать. И все замечали тогда, как курноса и ещё ребячлива его физиономия.
Я поселилась в то время на зообазе, чтобы написать киносценарий о ручной выдре. Я ходила за Тариком и Серёжей, приглядываясь к обоим.
Вот по лесной дороге шагает человек. За ним своей характерной побежкой — вприскочку, спина горбом — торопится выдра. Ранняя весна. Кое-где лежит снег. По снегу выдра едет на животе — эти звери любят кататься. Охотники знают, как выдры зимой катаются с гор — с удовольствием, как съезжаем на санках мы.
У реки Серёжа соскальзывает с берега и бесшумно уходит под воду. Только пузырьки на поверхности отмечают его путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33