Заявить, что во время бдения в ту непогожую ночь мы чувствовали себя
вполне бодро, было бы с моей стороны глупо и нечестно. Я уже говорил, что мы
ни в коем случае не были подвержены вздорным суевериям, однако научные
штудии и долгие размышления научили нас тому, что известная нам трехмерная
вселенная представляет собой лишь ничтожную долю от всего материального и
энергетического мира. В данном, конкретном случае несметное количество
свидетельств из многочисленных достоверных источников указывали на явное
существование неких сил, обладающих огромной мощью и, с точки зрения
человека, исключительно недобрых. Сказать, что мы серьезно верили в вампиров
или, скажем, в оборотней, означало бы сделать слишком обобщенное и потому
неточное заявление. Скорее следует указать на то, что мы отнюдь не были
склонны отрицать возможность существования неких неведомых и
незафиксированных модификаций жизненной силы и разряженного вещества;
модификаций, редко встречающихся в трехмерном пространстве из-за своего
более тесного родства с другими измерениями, но, тем не менее, находящихся в
достаточной близости к нашему миру, чтобы время от времени проявлять себя
перед нами, каковые проявления мы, из-за отсутствия подходящего пункта
наблюдения, вряд ли когда-нибудь сможем объяснить.
Короче говоря, мы с дядей полагали, что бесчисленное множество
неоспоримых фактов указывает на известное пагубное влияние, гнездящееся в
страшном доме, влияние, восходящее к тому или иному из злополучных
французских переселенцев двухвековой давности и по-прежнему проявляющее себя
через посредство каких-то непонятных и никому не ведомых законов движения
атомов и электронов. О том, что члены семьи Руле находились в некоем
противоестественном контакте с внешними кругами бытия кругами враждебными,
внушающими нормальным людям лишь страх и отвращение, достаточно красноречиво
говорили письменные свидетельства. Не вышло ли, в таком случае, так, что
волнения черни в те давно канувшие в прошлое тридцатые годы семнадцатого
столетия привели в движение некие кинетические структуры в патологически
устроенном мозгу одного или нескольких из французов хотя бы того же
порочного Поля Руле, в результате чего структуры эти, так сказать,пережили
своих умерщвленных носителей и продолжали функционировать в каком-то
многомерном пространстве вдоль исходных силовых линий, определенных
неистовой злобой взбунтовавшихся горожан?
В свете новейших научных гипотез, разработанных на основе теории
относительности и внутриатомного взаимодействия, такого рода вещи уже не
могут считаться невозможными ни в физическом, ни в биохимическом отношениях.
Вполне можно вообразить некий чужеродный сгусток вещества или энергии пускай
бесформенный, пускай какой угодно, существование которого поддерживается
неощутимым или даже нематериальным паразитированием на жизненной силе или
телесной ткани и жидкости других, более, что ли, живых организмов, в которые
он проникает и с материей которых он временами сливается. Сгусток этот может
иметь явно враждебные намерения, а может и просто руководствоваться слепыми
мотивами самосохранения. В любом случае такой монстр в наших глазах
неизбежно приобретает вид аномалии и незваного гостя, и истребление его
должно составлять священный долг каждого, кто не враг природе, здоровью и
здравому смыслу.
Что смущало нас более всего, так это наше полное неведение относительно
того, в каком виде предстанет нам противник. Ни один из людей, находившихся
в здравом уме, никогда не видел его, и лишь очень немногие более или менее
ясно его ощущали. Это могла быть энергия в чистом виде как бы некий эфирный
образ, пребывающий вне царства вещества, а могло быть и что-то материальное,
но лишь отчасти; какая-нибудь там неизвестная науке пластичная масса,
способная произвольно видоизменяться, образуя расплывчатые подобия твердого,
жидкого, газообразного или нераздельно-неслиянного состояний.
Человекоподобный налет плесени на полу, форма желтоватого испарения и извивы
древесных корней в некоторых древних поверьях все это говорило о каком-то
хоть и отдаленном, но родстве с человеческой фигурой; однако, насчет того,
насколько показательным и постоянным могло оказаться это сходство, ничего
хоть сколько-нибудь определенного сказать было нельзя.
На случай предполагаемой встречи с противником мы запаслись двумя
видами оружия: крупной специально модифицированной трубкой Крукса,
работающей от двух мощных аккумуляторных батарей и оснащенной особыми
экранами и отражателями это на случай, если бы враг вдруг оказался
неосязаемым, и его можно было бы отразить лишь посредством эфирных
излучений, обладающих огромной разрушительной силой; и парой армейских
огнеметов, вроде тех, что использовались в Мировой войне на случай, если бы
враг оказался частично материальным и мог бы быть подвергнут механическому
уничтожению, ибо, подобно суеверным эксетерским крестьянам, мы готовы были
испепелить сердце своего врага, если бы таковое у него оказалось. Все эти
орудия агрессии мы разместили в подвале таким образом, чтобы до них легко
было дотянуться с раскладушки и со стульев и чтобы они, в то же время, были
нацелены на то место перед очагом, где находилась плесень, принимавшая
различные причудливые формы. Кстати, как днем, когда мы располагали мебель и
механизмы, так и вечером, когда мы приступили непосредственно к дежурству,
пресловутое пятно было едва заметно, и на секунду я даже усомнился, видел ли
я его когда-нибудь вообще в более ярко выраженной форме; впрочем, уже в
следующую секунду я вспомнил о бытовавших преданиях.
Мы заступили на дежурство в подвале в десять вечера, в час, когда
переводят стрелки, и пока не замечали никаких перемен в интересующем нас
отношении. При тусклом мерцании атакуемых ливнем уличных фонарей и еле
заметном свечении омерзительной грибной поросли внутри можно было различить
источающие сырость каменные стены без малейшего следа известки; влажный,
смердящий, подернутый плесенью твердый каменный пол с его непотребными
грибами; куски гнилого дерева, иногда бывшие скамейками, стульями, столами и
прочей, теперь уже трудно сказать какой мебелью; тяжелые, массивные доски и
балки пола первого этажа над нашими головами; увечную дощатую дверь, ведущую
в каморы и закрома, расположенные под другими частями дома;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12