Большая часть домов в
округе изобиловала реликвиями былых времен, но здесь старина сохранилась в
какой-то особенной полноте, ибо во всей каморке я не нашел ни одного
предмета, который можно было бы с уверенностью отнести к послереволюционному
периоду. (Имеется в виду Война за независимость английских колоний в
Северной Америке 1775 1783 гг.) Не будь эта комната столь скудно обставлена,
она могла бы стать подлинным раем для антиквара.
Осматривая эти необычные апартаменты, я все отчетливее ощущал, как во
мне растет чувство беспокойства, охватившее меня с первого взгляда на дом. Я
бы не мог с точностью определить, что именно пугало или отталкивало меня;
скорее всего, дело было в самой атмосфере дремучей старины, мрачности и
забвения. Я не испытывал ни малейшего желания присесть и беспрестанно ходил
по комнате, разглядывая все подряд. Первым предметом, привлекшим мое
внимание, стала средней толщины книга, валявшаяся на столе и имевшая столь
древний вид, что было даже как-то странно лицезреть ее здесь, а не в стенах
какого-нибудь музея или библиотеки. Кожаный переплет с металлическими
застежками позволил ей сохраниться в отличном состоянии; правда, от этого
она выглядела еще более неуместной среди убогой обстановки этой обители.
Когда я раскрыл ее на титульном листе, удивление мое значительно возросло,
ибо передо мной лежало не что иное, как редчайшее издание отчета Пигафетты
(Итальянский путешественник, участник и историк экспедиции Магеллана (его
отчет выходил и на русском языке в 1950 г.) о землях Конго, составленного им
на латыни на основе записок мореплавателя Лопеса и отпечатанного в 1598 году
во Франкфурте. Я был немало наслышан об этом издании, украшенном
оригинальными иллюстрациями работы братьев де Брю (Лавкрафт ошибается,
называя их братьями, на самом деле это отец Теодор Де Брю (1528 1598) и сын
Джон Теодор Де Брю (1561 1621), книгоиздатели.), и на время позабыл о своих
тревогах, охваченный нетерпеливым желанием перелистать страницы книги.
Рисунки и впрямь оказались весьма любопытными. Делая их, художники
руководствовались довольно поверхностными описаниями и были вынуждены
восполнять недостающие детали за счет собственного воображения, в результате
чего негры, например, у них вышли светлокожими и с кавказскими чертами лица.
Вероятно, не скоро бы я закрыл эту книгу, не будь здесь одного, на первый
взгляд, пустякового обстоятельства, которое подействовало на меня угнетающе
и вновь пробудило прежнее ощущение беспокойства. Обстоятельство это
заключалось в том, что книга как бы по собственной воле снова и снова
pacкрывалась на одной и той же картинке под номером 12, где была изображена
во всех отвратительных подробностях лавка мясника у каннибалов Анзикейских
племен. Мне самому было стыдно, что я так нервничаю из-за какого-то пустяка,
но рисунок вывел таки меня из равновесия, особенно после того, как я прочел
пояснительные строки, в которых излагались некоторые особенности анзикейской
кухни.
Чтобы рассеяться, я повернулся к ближайшей полке и принялся
разглядывать стоявшие на ней книги. Их было немного, в том числе Библия
XVIII века, "Путь пилигрима" (Аллегорический роман (1678 1684) Джона Беньяна
(1628 1688), написанный им в заключении), напечатанный в том же столетии в
типографии издателя альманахов Исайи Томаса и снабженный затейливыми
гравюрами, полуразложившийся остов "Magnalia Christi Americana"
(Христианское величие Америки (лат) Коттона Мэзера и еще несколько книг
столь же почтенного возраста. Внезапно мое внимание привлекли отзвуки шагов
в комнате наверху. В первый момент я остолбенел от неожиданности ведь еще
совсем недавно, когда я колотил в дверь, на стук мой никто не отозвался, но
в следующее мгновение меня осенило, что, видимо, хозяин только встал после
глубокого сна, и я уже без прежнего удивления продолжал прислушиваться к
скрипу шагов, доносившемуся с лестницы. Поступь была тяжелой и в то же время
какой-то уж слишком осторожной; такое странное сочетание привело меня в
замешательство. Потом шаги замерли, и спустя несколько секунд, в течение
которых обитатель дома, должно быть, разглядывал стоявший в прихожей
велосипед, я услышал, как он возится с задвижкой, после чего обшитая
дубовыми досками дверь распахнулась настежь.
В проеме возникла персона столь примечательной наружности, что я
удержался от изумленного возгласа, лишь вовремя вспомнив о правилах хорошего
тона. Лицо и фигура вошедшего вызвали во мне смешанное чувство испуга и
восхищения. Передо мной стоял седовласый старец, одетый в рубище, ростом не
менее шести футов и, несмотря на возраст и очевидную нужду, еще достаточно
крепкого и сложения. Длинная всклокоченная борода полностью закрывала ему
лицо, которое имело какой-то неправдоподобно румяный и свежий цвет и было
едва тронуто морщинами, на высокий лоб ниспадала прядь седых волос, густых,
как у юноши. Голубые глаза его, слегка налитые кровью, глядели остро и
испытующе. Если бы не вопиющие неухоженность и неопрятность, облик этого
человека можно было бы назвать не только впечатляющим, но и благородным.
Однако эта неухоженность придавала ему настолько отталкивающий вид, что ни
лицо, ни фигура уже не могли поправить положение. Во что конкретно был одет
старик, я даже затрудняюсь сказать в моем представлении это была просто
масса лохмотьев, из-под которых торчала пара тяжелых сапог. Нечистоплотность
же его превосходила всякое описание.
Как наружность вошедшего, так и тот непроизвольный страх, который он
мне внушал, приготовили меня к какой-нибудь грубости с его стороны, и потому
я даже вздрогнул от удивления и ощущения какого-то жуткого несоответствия,
когда он жестом пригласил меня сесть и заговорил слабым старческим голосом,
проникнутым льстивым подобострастием и заискивающим радушием. Выражался он
весьма своеобразно на той примитивной разновидности новоанглийского
диалекта, которую я считал давно вышедшей из употребления, и все время, пока
он разглагольствовал, сидя напротив меня за столом, я прислушивался не
столько к смыслу, сколько к характерным оборотам его речи.
- Что, небось, в дождик попали? начал хозяин. Очень славно, что вы
оказались так близко от дома и не погнушались зайти. А то я, вишь, маленько
соснул, иначе бы враз услыхал. Эх, старость не радость, сынок, а в мои лета
самое первое дело крепкий сон. Далеко ли путь держите? С той поры, как
убрали аркхэмскую станцию, редко встретишь на этой дороге прохожего
человека.
1 2 3 4
округе изобиловала реликвиями былых времен, но здесь старина сохранилась в
какой-то особенной полноте, ибо во всей каморке я не нашел ни одного
предмета, который можно было бы с уверенностью отнести к послереволюционному
периоду. (Имеется в виду Война за независимость английских колоний в
Северной Америке 1775 1783 гг.) Не будь эта комната столь скудно обставлена,
она могла бы стать подлинным раем для антиквара.
Осматривая эти необычные апартаменты, я все отчетливее ощущал, как во
мне растет чувство беспокойства, охватившее меня с первого взгляда на дом. Я
бы не мог с точностью определить, что именно пугало или отталкивало меня;
скорее всего, дело было в самой атмосфере дремучей старины, мрачности и
забвения. Я не испытывал ни малейшего желания присесть и беспрестанно ходил
по комнате, разглядывая все подряд. Первым предметом, привлекшим мое
внимание, стала средней толщины книга, валявшаяся на столе и имевшая столь
древний вид, что было даже как-то странно лицезреть ее здесь, а не в стенах
какого-нибудь музея или библиотеки. Кожаный переплет с металлическими
застежками позволил ей сохраниться в отличном состоянии; правда, от этого
она выглядела еще более неуместной среди убогой обстановки этой обители.
Когда я раскрыл ее на титульном листе, удивление мое значительно возросло,
ибо передо мной лежало не что иное, как редчайшее издание отчета Пигафетты
(Итальянский путешественник, участник и историк экспедиции Магеллана (его
отчет выходил и на русском языке в 1950 г.) о землях Конго, составленного им
на латыни на основе записок мореплавателя Лопеса и отпечатанного в 1598 году
во Франкфурте. Я был немало наслышан об этом издании, украшенном
оригинальными иллюстрациями работы братьев де Брю (Лавкрафт ошибается,
называя их братьями, на самом деле это отец Теодор Де Брю (1528 1598) и сын
Джон Теодор Де Брю (1561 1621), книгоиздатели.), и на время позабыл о своих
тревогах, охваченный нетерпеливым желанием перелистать страницы книги.
Рисунки и впрямь оказались весьма любопытными. Делая их, художники
руководствовались довольно поверхностными описаниями и были вынуждены
восполнять недостающие детали за счет собственного воображения, в результате
чего негры, например, у них вышли светлокожими и с кавказскими чертами лица.
Вероятно, не скоро бы я закрыл эту книгу, не будь здесь одного, на первый
взгляд, пустякового обстоятельства, которое подействовало на меня угнетающе
и вновь пробудило прежнее ощущение беспокойства. Обстоятельство это
заключалось в том, что книга как бы по собственной воле снова и снова
pacкрывалась на одной и той же картинке под номером 12, где была изображена
во всех отвратительных подробностях лавка мясника у каннибалов Анзикейских
племен. Мне самому было стыдно, что я так нервничаю из-за какого-то пустяка,
но рисунок вывел таки меня из равновесия, особенно после того, как я прочел
пояснительные строки, в которых излагались некоторые особенности анзикейской
кухни.
Чтобы рассеяться, я повернулся к ближайшей полке и принялся
разглядывать стоявшие на ней книги. Их было немного, в том числе Библия
XVIII века, "Путь пилигрима" (Аллегорический роман (1678 1684) Джона Беньяна
(1628 1688), написанный им в заключении), напечатанный в том же столетии в
типографии издателя альманахов Исайи Томаса и снабженный затейливыми
гравюрами, полуразложившийся остов "Magnalia Christi Americana"
(Христианское величие Америки (лат) Коттона Мэзера и еще несколько книг
столь же почтенного возраста. Внезапно мое внимание привлекли отзвуки шагов
в комнате наверху. В первый момент я остолбенел от неожиданности ведь еще
совсем недавно, когда я колотил в дверь, на стук мой никто не отозвался, но
в следующее мгновение меня осенило, что, видимо, хозяин только встал после
глубокого сна, и я уже без прежнего удивления продолжал прислушиваться к
скрипу шагов, доносившемуся с лестницы. Поступь была тяжелой и в то же время
какой-то уж слишком осторожной; такое странное сочетание привело меня в
замешательство. Потом шаги замерли, и спустя несколько секунд, в течение
которых обитатель дома, должно быть, разглядывал стоявший в прихожей
велосипед, я услышал, как он возится с задвижкой, после чего обшитая
дубовыми досками дверь распахнулась настежь.
В проеме возникла персона столь примечательной наружности, что я
удержался от изумленного возгласа, лишь вовремя вспомнив о правилах хорошего
тона. Лицо и фигура вошедшего вызвали во мне смешанное чувство испуга и
восхищения. Передо мной стоял седовласый старец, одетый в рубище, ростом не
менее шести футов и, несмотря на возраст и очевидную нужду, еще достаточно
крепкого и сложения. Длинная всклокоченная борода полностью закрывала ему
лицо, которое имело какой-то неправдоподобно румяный и свежий цвет и было
едва тронуто морщинами, на высокий лоб ниспадала прядь седых волос, густых,
как у юноши. Голубые глаза его, слегка налитые кровью, глядели остро и
испытующе. Если бы не вопиющие неухоженность и неопрятность, облик этого
человека можно было бы назвать не только впечатляющим, но и благородным.
Однако эта неухоженность придавала ему настолько отталкивающий вид, что ни
лицо, ни фигура уже не могли поправить положение. Во что конкретно был одет
старик, я даже затрудняюсь сказать в моем представлении это была просто
масса лохмотьев, из-под которых торчала пара тяжелых сапог. Нечистоплотность
же его превосходила всякое описание.
Как наружность вошедшего, так и тот непроизвольный страх, который он
мне внушал, приготовили меня к какой-нибудь грубости с его стороны, и потому
я даже вздрогнул от удивления и ощущения какого-то жуткого несоответствия,
когда он жестом пригласил меня сесть и заговорил слабым старческим голосом,
проникнутым льстивым подобострастием и заискивающим радушием. Выражался он
весьма своеобразно на той примитивной разновидности новоанглийского
диалекта, которую я считал давно вышедшей из употребления, и все время, пока
он разглагольствовал, сидя напротив меня за столом, я прислушивался не
столько к смыслу, сколько к характерным оборотам его речи.
- Что, небось, в дождик попали? начал хозяин. Очень славно, что вы
оказались так близко от дома и не погнушались зайти. А то я, вишь, маленько
соснул, иначе бы враз услыхал. Эх, старость не радость, сынок, а в мои лета
самое первое дело крепкий сон. Далеко ли путь держите? С той поры, как
убрали аркхэмскую станцию, редко встретишь на этой дороге прохожего
человека.
1 2 3 4